Славяне. Историко-археологическое исследование - Валентин Седов

В деталях погребальной обрядности в культурах смоленско-полоцких и псковских длинных курганов существенных различий не проявляется. Если они и есть, то не носят принципиального характера и обусловлены как сложением на базе разных субстратов, так и разновременностью памятников. Становление культуры смоленско-полоцких длинных курганов можно объяснить только инфильтрацией населения псковских длинных курганов на территорию, занятую племенами тушемлинской культуры. В ареал длинных курганов при этом вошли далеко не все области тушемлинской культуры, а только те земли, которые непосредственно примыкают к региону бытования псковских длинных курганов. Не исключено, что отлив носителей псковских длинных курганов был обусловлен активизацией словен ильменских. Именно в это время культура сопок распространяется на значительной части Ильменского бассейна.

Общий ареал длинных курганов, подразделяемый на две части — псковскую и смоленско-полоцкую, соответствует трем историческим землям Древней Руси — Псковской, Полоцкой и Смоленской, принадлежащим кривичам. Думается, что есть все основания рассматривать ареал длинных курганов как территорию расселения кривичей, которые уже на ранней стадии дифференцировались на две этнографические группы — псковскую и смоленско-полоцкую.

Псковская, Смоленская и Полоцкая земли объединяются в единый ареал по диалектным данным. Ныне псковские говоры принадлежат к переходным, сложившимся при взаимодействии наречия, ставшего севернобелорусским (в период Древней Руси это смоленско-полоцкие говоры), с северновеликорусским.[662] При этом языковые особенности, связывающие псковские говоры с говорами других кривичских земель, получили самое последовательное распространение. В этой связи следует полагать, что в конце I и начале II тыс. н. э. отчетливого рубежа между псковскими и смоленско-полоцкими говорами ещё не было. Формирование южного рубежа псковских говоров, то есть пучка изоглосс, отделяющих их от севернобелорусского диалекта, относится ко времени Великого Литовского княжества.[663]

В Смоленско-Полоцком регионе, как отмечалось выше, в середине I тыс. получили распространение браслетообразные височные кольца. Они бытовали и среди населения культуры смоленско-полоцких длинных курганов. Вместе с тем в ареале этой культуры в VIII–IX вв. сформировались оригинальные височные украшения — проволочные, диаметром от 5 до 10 см, с пластинчатыми расширениями на заходящих друг на друга незамкнутых концах. Один конец их, а иногда и оба завершались крючкообразно. Плоские части этих украшений орнаментировались нарезными зигзагообразными линиями. В единичных случаях на пластинчатых частях колец делались небольшие отверстия, через которые продевались тонкие проволочные колечки с трапециевидными пластинчатыми привесками (рис. 82).

Рис. 82. Височные кольца культуры смоленско-полоцких длинных курганов

1 — Заозерье;

2 — Цурковка;

3 — Дроково.

Такие височные украшения стали весьма характерными для культуры смоленско-полоцких длинных курганов. Помимо того, они разрозненно найдены в единичных памятниках более северных территорий (городище Псковское, Камно, Ржева Пустая, Городище близ Великих Лук, Ладога). Прямых аналогий им в синхронных или более ранних материалах Восточноевропейского региона не обнаруживается. Догадка о том, что эти украшения восходят к летто-литовским дротово-пластинчатым шейным гривнам с заходящими концами, высказываемая некоторыми исследователями, должна быть отвергнута, поскольку такие гривны в Юго-Восточной Прибалтике получили широкое распространение только в X–XI вв., когда рассматриваемые височные кольца уже вышли из употребления.

Основу смоленско-полоцких колец VIII–IX вв., безусловно, образуют бытовавшие в этом регионе с тушемлинского времени браслетообразные украшения. Другим слагаемым элементом при оформлении этих височных колец стали лунничные украшения, с которыми их роднят и зигзагообразные штихельные узоры, и крючкообразные завершения на концах. Серповидные пластинчатые расширения, появившиеся на проволочных (браслетообразных) кольцах, следует рассматривать как подражания лунничным украшениям, широко бытовавшим в Дунайских землях.[664]

Появление лунничных височных колец в лесной полосе Восточно-Европейской равнины, о чем подробнее будет сказано ниже, отражает широкую инфильтрацию славянского населения с Дуная. Одним из колец, явно привнесенных из Среднедунайских земель, является находка в могильнике с длинными курганами в Арефино на Смоленщине.[665] Фрагмент лунничного височного кольца встречен ещё при раскопках жилища 38 в отложениях тушемлинской культуры на селище близ д. Городище в Мядельском р-не Белоруссии.[666]

Привнесение в Смоленско-Полоцкий регион лунничных височных колец, где до этого имели хождение браслетообразные украшения, и породило гибридные — проволочно-пластинчатые. Они и стали характерными для населения культуры смоленско-полоцких длинных курганов. При этом полного вытеснения браслетообразных височных колец не произошло. Они продолжали бытовать, о чем можно судить по фрагментарным находкам их в захоронениях смоленско-полоцких курганов Слободы-Глушицы, Пнева, Слободы, Ярцева и других. Неоднократно встречены браслетообразные височные кольца и на синхронных поселениях. Сказать, были ли какие-либо племенные различия между теми жителями Смоленско-Полоцкого региона, которые носили браслетообразные кольца, и теми, что предпочитали проволочно-пластинчатые височные украшения, затруднительно. К X столетию браслетообразные кольца вытесняют проволочно-пластинчатые. В X–XIII вв. в областях расселения смоленско-полоцких кривичей получают повсеместное распространение браслетообразные височные кольца с завязанными концами, ставшие этнографическим маркером этого восточнославянского племени.[667]

^^^Меря

Миграционные волны периода великого переселения народов, исходившие из Средней Европы, затронули также междуречье Волги и Оки, о чем свидетельствуют прежде всего вещевые находки провинциально-римских типов. До этого западные районы междуречья были заселены балтами, родственными племенам днепро-двинской культуры (позднедьяковские древности Москворечья и Верхневолжья), восточная часть принадлежала поволжским финнам.[668]

Появление среднеевропейского населения полностью нарушило жизнь и быт местного населения. Ещё в 40-х гг. XX в. исследователи обратили внимание на то, что поселения дьяковской культуры прекращают функционировать в V–VI вв. П. Н. Третьяков и О. Н. Бадер попытались объяснить это изменениями социально-экономического уклада, в результате чего население покинуло прежние укрепленные поселения и стало осваивать селища.[669] К. А. Смирнов, проанализировавший вещевые коллекции дьяковских городищ, показал, что дьяковская культура действительно прекращает свое развитие в V–VI вв. Встречаемые на городищах единичные более поздние вещи исследователь справедливо объяснял посещением этих мест уже после их запустения.[670]

Этот вывод подтверждается и региональными изысканиями. Так, Н. А. Кренке в развитии культуры раннего железного века бассейна верхнего и среднего течения р. Москвы выделил четвертый и пятый этапы, составляющие позднедьяковскую культуру. Четвертый период, датируемый III–V вв. н. э., был временем расцвета этой культуры. Население проживало на городищах и селищах. В пятом периоде (VI–VII вв.) наблюдается культурный и экономический упадок жизни, это был конец развития дьяковской культуры. Памятников этой культуры позднее VII в. в Москворечье, заключает исследователь, нет вовсе.[671]

В Верхневолжье расцвет дьяковской культуры В. И. Вишневским определяется V в. до н. э. — III в. н. э. Позднее имела место существенная трансформация культурного развития — очень быстро исчезает сетчатая керамика, ее вытесняет гладкостенная посуда без орнамента или с орнаментом лишь по краю венчиков, появляется лощеная керамика. Исследователь не определяет причины таких изменений, но, по-видимому, они обусловлены инфильтрацией в среду поволжских финнов балтского населения. Далее В. И. Вишневский выделяет своеобразный вещевой комплекс, датирующийся V–VI вв. и включающий серпы с петлей, ножи с уступом на горбинке, пластинчатые кресала, костяные гребни и др. Региональный характер работы не дал возможности для объяснения появления новых предметов. Теперь же очевидно, что это было результатом миграции среднеевропейского населения. Именно в это время на ряде поселений (Березняки, Попадьинское, Устье) появляются и первые наземные сруб-ные постройки. Этим периодом завершается история местного населения.[672] Встречаемые на некоторых поселениях предметы VIII–IX вв. уже никак не связаны со слоями позднедьяковской культуры.