Джонатан Стрендж и мистер Норрелл - Сюзанна Кларк

— Вот как? — Стренджу стало интересно. — Никогда об этом не думал, но здесь определенно присутствует некая магия. Я и сам не раз убеждался, что в некоторых случаях действие заклинания зависит от силы личности волшебника.

— Неужели? — доктор Джон бросил взгляд влево.

— Да. Возьмите, к примеру, Мартина Пейла. Он… — Взгляд Стренджа невольно последовал за взглядом доктора Джона. Один из смотрителей (тот, что утратил дар речи) осторожно подбирался к королю по краю пруда с чем-то подозрительно похожим на смирительную рубашку.

И тут началось. Стрендж вскрикнул… второй смотритель бросился к королю… оба Уиллиса попытались схватить Стренджа… король протрубил тревогу… и послышался странный шум, как если бы сотня человек одновременно попытались прочистить горло.

Все остановились. Звук шел, похоже, со стороны каменного павильона посреди замерзшего пруда. Внезапно из пасти каждого каменного изваяния выползло по густому белому облачку, как будто они разом выдохнули. Облачка эти засияли, переливаясь в рассеянном свете, и с легким звоном упали на лед.

На какой-то миг наступила тишина, почти сразу же сменившаяся ужасным хрустом раскалываемого мрамора. В следующий момент каменные звери оторвались от стен павильона и медленно двинулись через лед по направлению к братьям Уиллисам. Пустые каменные глаза ожили. Пасти раскрылись, и из каменных глоток ударили струи воды. Каменные хвосты принялись мести лед, каменные лапы неуклюже сгибались и разгибались. Свинцовые трубы по которым вода подавалась к фонтану, волшебным образом растянулись.

Не понимая, что происходит, Уиллисы и смотрители лишь тупо таращились на приближающихся хищников. Гротескные фигуры ползли, загадочным образом таща за собой трубы и поливая братьев водой. Уиллисы завизжали и запрыгали, больше от страха, чем от реального ущерба.

Смотрители бросились наутек, что же касается Уиллисов, задержавшихся возле короля, то они уже не могли позволить себе такой прыти, поскольку вода на холоде быстро превращалась в лед.

— Волшебник! — воскликнул доктор Джон, поворачивая к замку. — Вот как! Не волшебник, а лгун! Лорд Ливерпуль обо всем узнает! Узнает, как вы обошлись с верными слугами короля! О! У! — Наверно он сказал бы что-то еще, но каменные фигуры привстали и начали обстреливать его камнями.

Стрендж ничего не сказал на эти обвинения, ограничившись презрительным взглядом. Впрочем, показная уверенность далась ему не без труда. Волшебнику и самому становилось все больше не по себе. Какая бы магия здесь ни творилась, он не имел к ней ни малейшего отношения.

33

Наполни мои глаза сиянием луны

Ноябрь 1814

Это было непостижимо. Неужто в замке есть еще волшебник? Может, кто-то из слуг? Или одна из принцесс? Вряд ли. А может, это дело рук мистера Норрелла? Стрендж вообразил, как его наставник сидит в своей комнатушке на Ганновер-сквер, смотрит в серебряное блюдо на все происходящее, а потом изгоняет Уиллисов с помощью магии. В это можно было поверить. В конце концов, оживление статуй было для мистера Норрелла чем-то вроде коронного блюда. Именно оно принесло ему широкую известность. И все же, все же… С какой стати мистер Норрелл стал бы ему помогать? По доброте душевной? Трудно поверить. Кроме того, в колдовстве был какой-то черный юмор, не свойственный Норреллу. Тот, кто его устроил, хотел не просто напугать Уиллисов, он стремился унизить их, поставить в нелепое положение. Нет, это не Норрелл. Но кто же тогда?

Король не выглядел утомленным. Скорее он был настроен плясать, прыгать и вообще ликовать по случаю поражения Уиллисов. Стрендж решил, что моцион не причинит его величеству вреда, и они вышли в парк.

Белый туман стер детали и краски, сделав все призрачным. Земля и небо сливались в одну серую зыбкую стихию.

Король самым что ни на есть дружеским жестом взял Стренджа под руку, словно позабыв о том, что не любит волшебников. Он заговорил о вещах, которые переполняли его безумную голову. Король был убежден, что огромное количество бедствий свалилось на Британию с тех пор, как он сошел с ума. Похоже, он воображал, что если сам повредился в рассудке, то и королевство обречено на гибель. Главной навязчивой идеей была уверенность в том, что Лондон постигло страшное наводнение.

— …Не могу вам описать, что пережил, когда мне сообщили, что хладные волны сомкнулись над куполом собора святого Павла! Я рыдал три недели кряду! Теперь все дома покрыты водорослями, а на рынках продают только устриц и морских ежей! Мистер Фокс[44+] поведал мне, что три воскресенья назад он посетил церковь святого Ведаста на Фостерлейн, где прослушал замечательную проповедь, прочитанную камбалой[83]. Но я придумал, как спасти королевство! Отправил посольство к морскому царю с предложением: я женюсь на русалке и таким образом положу конец раздору между двумя нашими народами!..

Второй навязчивой идеей его величества был некто сребровласый, которого никто больше не видел.

— Он говорит, что сам король, — настойчиво шептал безумец, — но я думаю, что это ангел! Наверняка ангел, с такими-то волосами. А те два злых духа, с которыми вы говорили, ну он и задал им трепку! Думаю, он явился, чтобы покарать их и ввергнуть, в геенну огненную. А потом он, несомненно, заберет и меня, и вас в благословенный Ганновер[45+]!

— На благословенные небеса, — поправил Стрендж. — Ваше величество хотели сказать, на благословенные небеса.

Они продолжали прогуливаться. Пошел снег, покрывая серый мир белой пеленой. Было очень тихо.

Неожиданно послышались звуки флейты. Музыка звучала скорбно и одиноко, но в то же время очень возвышенно.

Стрендж подумал, что заиграл король, и обернулся. Однако его спутник стоял, опустив руки, флейта лежала в кармане.

Стрендж огляделся. Редкий туман не мог бы скрывать человеческую фигуру. Парк был пуст.

— Ах, слушайте! — вскричал король. — Он поет о трагедии короля Великобритании. Эти быстрые ноты! Они говорят об утраченной власти! Какие грустные трели! Они рассказывают о разуме, загубленном коварными политиканами и постыдным поведением сыновей. Эта мелодия — надрывает мне сердце, она поет о прелестном юном создании, которое король боготворил в юности и от которого отказался по принуждению друзей. О боже, как я тогда рыдал!

По лицу короля бежали слезы. Он принялся исполнять какой-то медленный грустный танец, раскачиваясь всем телом, плавно поводя руками и кружась на месте. Музыка начала удаляться в глубь парка, и король, танцуя, последовал за ней.

Стрендж был заинтригован. Музыка, казалось, вела короля к группе деревьев. Стрендж готов был поклясться, что мгновение назад их было не более дюжины, но теперь там появилась целая роща, да нет, уже настоящий лес — густая чаща древних лесных исполинов. Толстые ветви походили на извивающиеся руки, корни — на клубок змей. Стволы были увиты плющом и омелой. Между деревьев виднелась узкая тропинка, изрытая норами и заросшая заиндевелой травой. Слабый свет, мерцавший в глубине леса, шел словно из какого-то дома, хотя никакого дома там быть не могло.

— Ваше величество! — воскликнул Стрендж. Он бросился за королем и схватил того за руки. — Простите меня, ваше величество, но мне не нравятся эти деревья. Думаю, нам лучше вернуться в замок.

Король был совершенно зачарован музыкой и не желал уходить. Он вырывался, отталкивал руки Стренджа, а тот снова хватал его и полувел, полутащил назад, к воротам парка.

Однако невидимый флейтист, по-видимому, не собирался так просто их отпускать. Внезапно музыка зазвучала громче, теперь она была повсюду. Новая тема возникла и сплелась с первой.

— Ах! Послушайте! Послушайте! — вскричал король, поворачиваясь. — Теперь он играет для вас! Пронзительная мелодия говорит про жестокого наставника, который не хочет поведать вам то, что вы имеете право знать. Этот диссонанс описывает ваш гнев вызванный тем, что вам не дают совершать новые открытия, а медленный печальный марш напоминает о большой библиотеке, куда этот себялюбец не хочет вас пускать.

— Но как… — начал Стрендж и осекся. Он тоже слышал ее — музыку, которая рассказывала о его жизни. Впервые он осознал, сколько в ней уныния и печали. Его окружали двоедушные люди, тайные завистники и недоброжелатели. Теперь он знал, что каждая злая его мысль была оправданна, а каждая добрая — наивна. Все его враги заслуживали ненависти, все друзья были предателями. Норрелл (разумеется) был хуже всех, и даже Арабелла не стоила его любви.

— Ах, — вздохнул король, — значит, вас тоже предали.

— Да, — грустно отвечал Стрендж.

Они опять повернулись к лесу. Огоньки меж деревьев вновь внушили Стренджу мысль об уютном доме там, в чаще леса. Он почти видел мягкий свет свечей над удобными креслами, старинный камин, в котором весело пылали дрова, стаканы с глинтвейном, который согреет их после прогулки по темному лесу. Огоньки подсказывали и что-то еще.