Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

Серене под конец уже казалось, что они вынесли гору на своих плечах. С ручьем они почти под самый конец разминулись – пролился сквозь отверстие в земле и исчез – и вышли на вольных воздух будто бы из какой-то щели, заросшей кустарником. Вдали мигали огни городских окраин. Девушка села на Судура. Еще во время беседы в роще она поняла серьезность чьих-то намерений по тому, как были наряжены оба коня: попоны обмотаны ремнями так, что держатся не хуже седла, а наголовья могут служить не только украшением – подергав за повод рукой или зубами, легко было дать немую команду. Арт, правда, посмотрел на сестру, как она подтягивается по конскому боку наподобие парчовой гусеницы, и карабкаться на попону не захотел – уверил, что выдержит хоть полсуток скачки, только бы под копыто не подвернуться.

Здешними плавными равнинами, кудрявыми садами Серена проезжала только горячим солнечным днем, удивляясь, ради чего андры терпят такое чистилище. Теперь, в темноте, ей виделись иные картины. Придорожный куст жасминника пахнул большой и хищной кошкой; по созревшему полю тянулись то ли дымные, то ли горько-туманные струи; у беленых известью стволов яблонь и вишен вкрадчиво переговаривались чужие голоса. Здешняя природа не заключала союза с аниму. Его соблюдали одни Высоко-Живущие, и теперь тепло одного из них грело девушку через сукно попоны, ритм копыт отдавался в теле, соединяя его с плотно убитой землей в едином ритме скачки.

Внезапно фигуры конных всадников перегородили им путь и окружили дугой. Десятка два мужчин явно из плоти и крови, торопливо прикинула Серена.

– Остановитесь. Это похищение, – с неким юмористическим оттенком произнес один из них.

Это утеснение и этот черноватый юмор вызвали в ней к жизни инстинкт противоборства. Повинуясь шенкелям, Судур тяжеловато отступил назад, рефлекторно буркнув: «Вы чего?» Не давая ему задуматься, коленями послала его вперед. В правой руке как бы сама собой выросла сабля – когда это я сумела ее позвать и с чьего пояса, удивилась Серена. Она лихорадочно собирала в себе Мартинову телесную науку, как всегда сплетая с тем головным знанием, что подарили ей блуждания по временам. Всадники, скупо отвечая на ее фехтовальные выпады, уходили в сторону; искры выбивались из клинков и освещали смеющиеся, необычно бледные лица. Та же сила, которая заставляла их расступаться перед девушкой, завлекала ее всё ближе к центру, пока всадники не замкнули полное кольцо и перед Сереной не встал сам Владетель Эрбис.

– Верно говорил друг мой Коваши-вожак, что ты, дочь леса, еще неоткованное железо, – сказал он вместо приветствия. – Тебя придется и отковать заново, и закалить, хотя выплавлена ты из ценнейшей руды и на прекрасном огне. Мой данник Мартин Флориан в своей время польстил тебе тем, что держал за обыкновенную аниму, а я желаю найти тебе лучшее применение. Только сначала пусть твой задиристый боевой дух поразвеется. Ну совсем дикая кхондка, от которой пахнет дымом, сеном и волчьей шерстью, а поверху стелется пелена крепких андрских благовоний. Аромат женщины – не боевой рог, а тихий лепет, разве тебя никогда тому не учили? Наверное, ты забыла, как пахнешь сама по себе, пока гостила в Замке Святого Города.

Серена мимоходом поймала слова про «друга мунка» и отложила в памяти.

– У тебя, Владетель, обоняние потоньше, чем у моего брата Артханга.

– Он свыкся и притерпелся, а я не собираюсь.

– Ишь какой нежный, – пробурчал молодой кхонд. Он снова поспел только к концу драки, хотя, на его взгляд, абсолютно бестолковой, и этим огорчался.

– С чего это тебя так это заботит, Владетель?

– Так полгода около себя держать, не шутка. А то и поболее: вряд ли Мартину будет с руки тебя назад забирать.

– По-моему, это вам надо, а не мне, – ответила Серена. – Принюхаетесь.

Инсаны в развевающихся тканях, окутывавших тело до пят и руки до самых запястий, невозмутимо смотрели на нее своими глазами, странно темнеющими из-под широких бровей. Лица их сейчас были цвета луны – ночной народ, подумала девушка. Альфарисы вели себя чуть развязней хозяев: тихо переговаривались, оценивающе мерили ее взглядом. Кое у кого впереди на седлах восседали коты – эти молчали и только обжигали двойным алым огнем.

– Мне самому не так и необходимо. Как я говорил твоей уважаемой матери, я хочу уберечь кунга от совершения нечестия. Предлог же для недовольства мною, буде он захочет его иметь, у него окажется еще более веский – я ведь тебя вытребовал и получил раньше законного срока.

Вот почему они шутили о похищении, окончательно сообразила Серена.

– Невесту похищают, если заплатить выкуп нечем, – отозвалась девушка. – Может быть, у тебя не хватает достояния?

– Ты из таких, что целого мира на тебя не хватит, пресветлая госпожа, – ответил он весело.

– Ах, вот, наконец, и лесть, хотя бы и ходульная. А то – «дикая кхондка», «извитое непрокованное железо».

«Раньше я считал, что Мартин слишком крепко оседлал ситуацию, – передавал ей в это время Артханг на языке жестов и запахов. – Чем ближе к обручению, тем под шкурой неуютнее. Но этот дядя и вообще нахал.»

«Думаешь? А если он просто умен и знаток человеческой психики?» – Серена слегка прижала жилку на виске и развела руками, но чтобы инсаны не поняли этот риторический вопрос, продолжила вслух:

– Целого мира – это точно. Я всё более убеждаюсь, что все эти шахзаде из «Тысячи и одной ночи», «Каравана историй» и прочих восточных сказок, которым ты, надеюсь, отыщешь аналог в вашей беллетристике, – попросту злостные неплательщики. Вместо установленного по шариату пытаются откупиться от красавицы геройством и колдовством, выполнив три ее желания.

– Ты их придумала, желания? – спросил Эрбис деловито. – Так скажи.

– Вот сейчас поймаю тебя на слове.

– Только прошу тебя, еще немного погоди. Нам некогда: надо пересечь пограничные блокпосты до того, как встанет солнце. А ты еще и саблями мерилась с моей свитой. Им было трудно состязаться – никто же не смел оказать тебе настоящего сопротивления. Хотя, право, ты поистине госпожа стали – давно я так не радовался душой!

– Мне стыдно, Владетель, что я, сперва согласившись, потом вспылила. Но я… я гордячка; это у меня от природы.

– Вижу. Только помни впредь: любая твоя вспышка родит твою уступку. Ты ведь со мной вовсе не так строптива, как с Мартином Флорианом Первым, хоть у вас двоих было на словах согласие. Пока я потребую от тебя немногого: переоденься нашей дамой высокого ранга и взойди в женское седло. Это облегчит наше дело: все знают, что мы сюда приехали с нашими семьями и уедем с ними.

От Серены не спрашивали согласия и не приняли бы отказа. Это как бы загипнотизировало ее неизбежностью. Переодеться – означало залезть с головой в пышную и разнообразную охапку из полупрозрачной кисеи, что требовало не столько времени, сколько непривычных телесных и душевных усилий.

– Как и запах, красота женщины не должна бить в глаза и сверкать наподобие церковной позолоты. Она – потаенное пламя. В ней должно присутствовать недосказанное, – нравоучительно говорил Эрбис, пока девушка протискивалась в нечто вроде двойной юбки и расправляла ее поверх жестко расшитого блио, накидывала на обтяжной корсаж тунику, а на косы покрывало. Руки, более нежные, чем мужские, помогали ей со спины.

– Говорят, что смысл книги таится в пробелах между словами, между строк и на полях, – продолжал Владетель. – Это ее священная глубина. Душа прекрасной женщины становится видимой, когда ее не затмевает внешний блеск и когда глаз мужчины вынужден проникать через смутные завесы.

– Чудесная философия, но каково вашим дамам жить внутри нее? – спросила Серена.

Подсаживали ее в седло альфариса (сама бы не сумела из-за чертовой фасонной юбки) те же маленькие, ласковые, но крепкие пальцы, и ей хотелось их «озвучить».

– Представляю, что будет, если моего братика просветить сквозь мех и толстенную шкуру до самой печенки, – продолжала она. – Боюсь, ему это не понравится. Может статься, лучше научить других отворачиваться от тебя?

– Мне пойти с тобой, сестренка? – спохватился Артханг.

– А ты хочешь?

– Хочу, но не в том дело. Конечно, это моя работа. Но и за тебя страшно, и ведь мама… Мама ведь где-то в городе.

– Так иди ищи. Сможешь унюхать?

– Мунки знают, где она, – тихо отозвался Судур. – Мы проводим.

– Тогда порядок, – вздохнула она, – давайте прощаться. Каждому из нас – свой путь. Артик, поцелуй маму от меня!

Они расцеловались на кхондский манер – потерлись носом и щеками.

– Смотри у меня, – сказала Иола поджарому белому альфарису Серены. – Оберегай.

– Поторопимся, – приказал Эрбис. – Горизонт уже светел.

Несколько позже Серена, богоданное дитя, первый приз в лихой байге, удивлялась, как легко она отбилась от проторенного разумом, придирчиво взвешенного пути – и пошла наощупь, наугад, по наитию. Каким естественным казалось раньше выйти замуж за ровесника себе, родить ему не одного – уйму детишек, вдохновить на подвиги и утвердить его самость – о эта роль благодетельницы королевства андрского! Блестящая, твердо очерченная, будто мертвая скорлупа царского платья, которое попросту хотелось содрать с себя теперь, во время ночной скачки. И так сосало тогда всё время внутри, помимо разума, так затягивало в пагубу, дурную бесконечность, где один чуждый тебе шаг рождал другой, еще более чуждый, и эти результаты ее дурного воления ложились поперек ее жизни, подобно глыбам в потоке.