По воле судьбы - Маккалоу Колин

— Эдуи запятнаны. Назад пути нет. Цезарь знает, что мы перешли на сторону Верцингеторига. Трудно поверить в то, что он со своими малыми силами сумеет побить нас, когда мы подступим к Алезии. И все-таки на душе у меня неспокойно! Что, если мы погубим и себя, и весь наш народ ни за что ни про что?

Литавик поежился.

— Мы не должны допустить этого, Сур! Я не ничтожество, я всюду известен. Для меня единственный выход из ситуации — после поражения Цезаря отнять трон у Верцингеторига. Мы пойдем к Алезии вместе со всеми. Либо Верцингеториг победит, либо его выдернут из Алезии с нетронутым царством. Это придется принять. И начать действовать без проволочек. Так что давай-ка лучше обдумаем, каким способом мы отберем власть у этого отвратительного, неграмотного арверна!

— Да, об этом стоит подумать, — согласился Сур.

Какое-то время они шли молча. Обутые в мягкие кожаные сапоги для верховой езды, они бесшумно ступали по толстому слою мха, покрывавшего камни дороги, ведущей к могиле Дагды. Среди стволов деревьев виднелись статуи длиннолицых богов, сидящих на корточках. Их висящие пенисы едва не касались земли.

Вдруг послышался голос, казалось исходящий из сердцевины гигантского дуба, такого старого и огромного, что дорога раздваивалась, обтекая его с обеих сторон. Это был голос Катбада.

— Верцингеториг станет неуправляемым после нашей победы над Римом.

— Я уже это понял, — ответил другой голос.

Это был Гутруат.

Литавик схватил Сура за руку. Оба эдуя замерли, вслушиваясь в разговор.

— Он молод, горяч и уже мнит себя самодержцем. Боюсь, он больше не захочет с нами считаться, а ведь лишь мы, друиды Карнута, способны управлять столь огромной страной. Мы обладаем знаниями и надежно храним их. Мы издаем законы, мы следим за их исполнением, мы вершим правосудие. Да, конечно, я сам заставил вождей признать его царем Галлии. Это правильно, с этого надо было начать. Однако этот царь должен властвовать номинально, а не единолично, что, боюсь, произойдет после Алезии, Гутруат.

— Он не карнут, Катбад.

— Он начнет с того, что введет в совет друидов-арвернов. И власть друидов-карнутов сойдет на нет.

— И мы, карнуты, во всем будем вынуждены подчиняться арвернам, — добавил Гутруат.

— Этого нельзя допустить.

— Согласен. Царь Галлии должен быть воином и карнутом.

— Литавик считает, что царем Галлии должен быть эдуй, — сухо заметил Катбад.

Гутруат фыркнул.

— Литавик, Литавик! Он как змея. Раздвинь траву — и найдешь его там. А у меня возникает желание раздвинуть своим мечом волосы на его голове.

— Все в свое время, Гутруат, все в свое время. Сначала главное, а главное — это поражение Рима. Потом — Верцингеториг, который после Алезии будет героем. Поэтому он должен умереть смертью героя, смертью, о которой ни один арверн или эдуй не сможет сказать, что она принята от руки галла. В данный момент мы находимся между Белтиной и Лугнасадом. Но Самхайн уже не за горами. Значит — Самхайн. Вероятно, тогда с царем Галлии что-то случится. В начале темных месяцев, когда урожай уже в закромах и люди собираются, чтобы очистить души и просить благословения у богов. Может быть, новый царь Галлии исчезнет в огненной дымке или его увидят плывущим по Лигеру на запад в большой странной лодке. Верцингеториг должен остаться героем, но сделаться мифом.

— Я с удовольствием этому помогу, — сказал Гутруат.

— Я был в тебе уверен, — сказал Катбад. — Благодарю, Гутруат.

— Ты будешь заглядывать в будущее?

— Дважды. Один раз для себя, прямо сейчас, потом — для общего сбора. Ты можешь присутствовать, — сказал Катбад.

Голос его затихал, ибо карнуты, видимо, удалялись.

Эдуи переглянулись. Какое-то время оба не двигались, затем Литавик кивнул, и они осторожно пошли вперед, но уже не по дороге, а между дубами, сдерживая дыхание, пока их взорам не открылась могила Дагды. Завораживающее место. На заднем плане — груда булыжников, поросших сочными мхами. Из нее выбивался родник, впадавший в глубокий пруд, все время подернутый рябью. Таранис, верховное божество, любит огонь. Езус любит воздух. Дагда любит воду. Земля принадлежит Великой Матери, Данне. Огонь и воздух не могут смешиваться с землей, поэтому Данна вышла замуж за Дагду.

Голый раб-германец лежал лицом вниз на большом плоском камне. Он не был привязан. Катбад чистым голосом пропел над ним песнь, соответствующую обряду. Лежащий никак не отреагировал, он находился в наркотическом опьянении, не ощущая ни страха, ни боли. Гутруат отошел в сторону и встал на колени, а Катбад взял у прислужников длинный двуручный меч, такой тяжелый, что друиду пришлось расставить ноги, вознося его над головой. Меч вошел в спину жертвы ниже лопаток и так точно разрубил позвоночник, что клинок прошел насквозь.

Германец задергался в корчах. Катбад в белом одеянии наклонился над ним. Он пристально следил за агонией, за подергиваниями рук и ног, за пляской пальцев и судорожным сокращением ягодиц. На это ушло много времени, но Катбад все стоял. Губы его беззвучно шевелились всякий раз, когда конвульсии затихали. Когда все закончилось, он вздохнул, сомкнул веки, потом устало посмотрел на Гутруата. Карнут неуклюже поднялся с колен, и два прислужника подошли к алтарю, чтобы снять с него тело и омыть камень.

— Ну? — нетерпеливо спросил Гутруат.

— Я видел мало. Движения были странными, в большинстве незнакомыми.

— И ты ничего не узнал?

— Почти ничего. Когда я спросил, умрет ли Верцингеториг, голова шесть раз одинаково дернулась. Я понял, что ему отпущено еще шесть лет. А когда я спросил, будет ли побежден Цезарь, он не шевельнулся. Не знаю, как это понимать. Я спросил, будет ли Литавик царем, и ответ был — нет. Очень ясный, понятный. Я спросил, будешь ли ты царем, ответ был — нет. Ноги его танцевали, значит, ты скоро умрешь. Больше я ничего не увидел. Ничего… Ничего…

Катбад привалился к побледневшему Гутруату. Обоих трясло.

Эдуи, переглянувшись, неслышно ушли. Литавик отер стекавший со лба пот. Казалось, мир вокруг него рухнул.

— Я не буду царем Галлии, — прошептал он.

Дрожащей рукой Сур провел по глазам.

— И Гутруат не будет. Он скоро умрет. Но Катбад не сказал, что ты тоже умрешь.

— Сур, я понял, что будет с Цезарем. Ни один мускул жертвы не дрогнул. Это значит, что он победит. Ничто в Галлии не изменится. Катбад тоже понял это, но сказать Гутруату не смог, чтобы не распускать большой сбор.

— Но почему тогда Верцингеториг проживет еще шесть лет?

— Я не знаю! — воскликнул Литавик. — Если Цезарь возьмет верх, Верцингеториг будет жить в неволе. И его придушат во время триумфального шествия. — Комок подступил к горлу, но Литавик справился с ним. — Я не хочу в это верить, но все же верю. Рим победит, а я никогда не стану правителем Галлии.

Они шли вдоль ручья, вытекавшего из пруда Дагды, пробираясь между деревянными статуями, установленными на его берегу. Лучи заходящего солнца пронизывали пространство между стволами старых деревьев, делая зелень ярче и превращая коричневое в золотое.

— Что ты будешь делать? — спросил Сур, когда они вышли из леса к лагерю, где всюду, куда ни падал взгляд, теснились люди и лошади.

— Уеду куда-нибудь, — сказал Литавик, вытирая слезы.

— Я поеду с тобой.

— Я не прошу этого, Сур. Спасайся сам и спасай, что можешь. Цезарю понадобятся эдуи, чтобы перевязывать раненых галлов. Мы не настолько перед ним виноваты, как белги или кельты-арморики.

— Нет, пусть этим занимается Конвиктолав! Думаю, я поеду к треверам.

— Что ж, это направление не хуже любого другого, если у тебя хороший попутчик.

Треверы поначалу приняли их за посланцев общего сбора.

— Этот Лабиен перебил столько наших воинов, что нам некого послать на помощь Алезии, — сказал их вождь Цингеториг.

— Алезию спасти не удастся, — веско произнес Сур.

— Я и сам так думаю. Вся эта болтовня о единой Галлии — чушь! Словно мы все заодно. А мы вовсе не заодно. Кем Верцингеториг мнит себя? Он серьезно верит, что арверн может сделаться царем белгов и что мы, белги, будем считаться с мнением кельта? Мы, треверы, будем голосовать за Амбиорига.