Бодался телёнок с дубом - Александр Солженицын

Через час опалило мне руку из газового котла, пришлось с ожогом ехать в Москву, я подумал: символ? А ощущался со всеми близкими - праздник, так и провели вечер. И какое ж освобождение: скрывался, таился, нёс - донёс!

С плеч - да на место камушек неподъёмный, окаменелая наша слеза. Даже держать не смели дома, а сейчас - кому не лень, друзья, приходите читайте!

Много лет я так понимал: напечатать "Архипелаг" - заплатить жизнью. Не отрубить за него голову - не могут они: перестанут быть сами собой, не выстоит их держава. Чтобы голову сохранить, надо прежде уехать на Запад. А если здесь - то естественно, человечески, оттягиваешь: вот ещё бы I-й Узел написать, вот ещё бы II-й, а и до IV-гo бы хорошо, когда уже Ленин приедет в Петроград, и историко-военный роман взорвётся в революционный, и уж заодно под брёвнами горящими погибать. А пока между делом ещё проверять, доводить старые редакции прежних вещей, а пока между делом и "Телёнка" бы дочертить. (Только потому и довёл его, что вовремя спохватывал Первое-Второе-Третье Дополнения; не написал бы в срок - нипочём бы сегодня, когда уж оборвалась вся эта напряжка подполья, и зашвырнуло меня в изменённую жизнь, под окном моего горного домика - солнечная чаша швейцарских гор, и рукописи уже не стерегутся, и под потолками говорится в открытую. Другая жизнь.) Так и откладывался "Архипелаг" - от января 70-го года, своего первого срока, и всё дальше, и в май 75-го, уже срок совсем окончательный, - как вот прорвало на Рождество 73-го.

И как же явственно, кто видеть умеет: до чего они ослабели! Городили конвенцию - хлипкую загородочку против разнёсшегося быка, конвенцией думали остановить "Архипелаг". Ещё 23 декабря начальник вертухайского ВААПа Панкин грозил: "сделка будет признана недействительной... а также иная ответственность" по законодательству, - да кто же кошачьего расцараиа боится, когда шашки рассвистались наотмашь! Заявление ВААП перед самым "Архипелагом" могло выражать такое решение, что нашим легче задушить за границей несколько издательств, чем здесь меня самого. Но и это был ложный расчёт: не сделка была "Архипелаг". Они могли останавливать любой роман, хотя бы мой "Октябрь 16-го", и их претензии ещё давали бы юристам пищу подумать - обосновано? не обосновано? Но душить "Архипелаг" юридическими волосяными петлями выражало слишком явную беспомощность. Американские издатели поспешили заявить, даже просить: они очень хотят, чтобы советские власти померялись силами, затеяли бы судебный процесс. (Прошло полгода и недавно Панкин, как кот, не доставший молока в кувшине, облизнулся: на Западе очень хотели, чтобы мы судились против "Архипелага", а мы разочаровали их.)

Удивительно: ещё в августе схватили эту книгу, разглядели. Видели раскалённую, уже оплавленную массу - и всё ещё думали: температуры не хватит, металл не потечёт? Ни канавок, ни опок, ни изложниц - ничего не готовили, куда б его отвести. Убаюкал я их на Казанском вокзале, обманул любимое министерство. Проспали октябрь, проспали ноябрь. (Только в декабре зашевелились: слали в письмах череп и кости, похоронные вырезки из "Русской мысли", кто ж в Союзе ещё получает её, номер за номером? обещанья расправиться до конца года, - но до конца же года я их опередил!) Пример беспечности, характерный для слишком великой бюрократической системы. Стоило создавать величайшую в мире контрразведку, чтоб не только прохлопать свою смертельную книгу, но даже собственными руками вытащить её на поверхность? Стоило создавать величайший в мире пропагандистский аппарат, чтоб на скосительную свою книгу не подготовить ни единого аргумента встречь?

Первую неделю обомление полное. С 4 января посыпались судорожные ТАСС'овские заявления, но только для заграницы, без перевода на русский, без печатанья для своих: "якобы окутавшая всю страну сеть секретной разведки... якобы психиатрические больницы... Повод приписать советской действительности язвы капитализма... Пасквиль в обмен на валюту...". В этой убогости аргументации - вся их растерянность и страх. Всего-то? Полстолетия убивать миллионы - и всего-то защиты? Но и всех перемахнул французский коммунист Ларош 7 января по московскому телевидению: Солженицын не отразил (в "Архипелаге"...) рекордного урожая последнего года и вообще не учитывает (над могилами) экономических достижений СССР!.. Один за другим поспешные слабые невольные удары.

На Новый год опять составил я прогноз - "Что сделают?". Вот он:

1. Убийство - Пока закрыто

2. Арест и срок - Маловероятно

3. Ссылка без ареста - Возможно

4. Высылка заграницу - Возможно

5. В суд на издательство - Самое желательное для меня и самое глупое для них

6. Газетная кампания, подорвать доверие к книге - Скорее всего

7. Дискредитация автора (через мою бывшую жену) - Скорее всего

8. Переговоры - Не ноль. Но - рано

9. Уступки, отгородиться: до 1956 г. - "не мы" - Не ноль (К тому и подзаголовок был поставлен: 1918-1956).

Двумя последними пунктами оценивал я их слишком высоко. Дорасти до такого понимания они не могли. А ведь лежало у них с сентября моё "Письмо вождям", могли б соотнести, подумать. (Да читали ли они его, кто-нибудь ?..) Мой замысел отчасти и был: нанося прямой крушащий удар "Архипелагом" тут же смутить отвлекающей перспективой "Письма", поманить их по тропке 9-го пункта. В декабре я послал моему адвокату и издателям такой график: печатать "Письмо" автоматически - через 25 дней после первого тома "Архипелага". То есть, давши вождям подумать 25 дней и ничего не дождавшись, перенести эту двойственность, это смущение вовне, в общественность, чтоб нависло не над одною закрытою комнатой политбюро, но знали бы: и все наблюдают их выбор.

И верил я: ещё могло потянуть разно. Не могло, чтоб совсем никто наверху не задумался над "Письмом". (Хотя б другие, кто взойдёт: как путь, для себя возможный, как выход из тупика.)

Из-за того, что "Архипелаг" вышел раньше, и срок "Письма вождям" переходил теперь с 31-го января на 22-е. Но когда ТАСС закричало так гневно и бранно, в этой багровой окраске примирительный тон письма мог восприняться как уступка моя, как будто я напуган, не заметят и даты "5 сентября". Мой замысел - от "Архипелага" сразу и прямо пытаться толкнуть нашу государственную глыбу, оказался слаб, плохо рассчитан. Да, предстояло "Архипелагу" менять историю, в этом я уверен, но не так быстро и, видимо, не с Москвы начиная. И 10 января со случайной оказией я поспешил остановить печатанье "Письма". Это успело телефонным звонком в последний миг, ведь вещь не мала, уж её запустили в набор. Остановили.

Возможно было и другое совмещение, более логичное, я раньше имел его в виду: спарить "Письмо вождям" с "Жить не по лжи", уже четыре года томившимся, и с кем составляли они две стороны единого: отшатнуться от одной и той же мерзости и народу и правительству.

Впрочем, начиная печатать такую поворотную книгу, а за ней теперь и все прочие накопившиеся, сплошь, - нуждался ли я вообще в тактических шагах и каскадах? текли бы просто книги. (О таком образе жизни и сегодня мечтаю. Из долгого боя выйти непросто, вот уже 4 месяца в Европе и ещё многие месяцы придётся дояснять, договаривать, отражать догонные удары, а истинно хочется: уйти совсем в тишину, писать - и книги пусть текут. Общественное поведение людей объясняют общественными обстоятельствами, но ведь и законы возраста и внутренних наших перемен подготавливают наши общественные решения.)

После отмены "Письма" я настроился: пусть свистят и улюлюкают, я своё дело сделал пока. Придёте, возьмёте? - берите, и к тюрьме готов. Пассивное защитное состояние. Впрочем, по-серьёзному, мы с женою не ждали, что расправа - будет. Многажды сходило с рук, и эту безнаказанность начинаешь ложно продлять вперёд. Жена в этот раз особенно была убеждена: кроме газетной брани ничего не будет, проглотят. Я не думал так, но вёл себя именно так: не самозаперся в нашей московской квартире без дневного света (от прогляда и фото закрыты были наши занавеси круглосуточно), без воздуха и простора, но мирно ездил в Переделкино, неторопливо надышивался под соснами, и в темпе необычно для меня медленном (ах, спохвачусь я по этим денёчкам!) доканчивал статьи для сборника "Из-под Глыб". Сейчас даже не верится, что размеренно, ровно, буднично текла наша жизнь в январе. (Во время газетной травли друзья приходили к нам и говорили: "только у вас в доме и покойно".) Аля перепечатывала последние главы "Телёнка", мы их фотографировали, готовили к отправке. И, за городом, радио наслушивался я вдосталь: собственный "Архипелаг" доносился из эфира как живущий сам по себе, своими болями полный, а мной никогда не построенный, не могущий созданным быть - и меня же до слёз пронимал. Мировой отклик на русское издание книги превзошёл по силе и густоте всё мыслимое. Ну, конечно, перемешивали со своим, более понятным: страшные вести о диком Архипелаге и снятие запрета с воскресных автомобильных поездок в ФРГ; в головы невмещаемая архипелажная жизнь и трёхдневная рабочая неделя в Великобритании. Топливный кризис дохнул на преблагополучный Запад - и эти первые слабые ограничения поразили его чувства. К чести Запада, однако, страдания с бензином не показались сильней, чем страдания тех вымерших туземцев.