Ты всё ещё моя - Елена Тодорова

– Я никогда тебя не ненавидел. Прости, что сказал так тогда… – произносит Чарушин так же тихо. – Было очень больно, но ненавидел я, скорее, себя. За то, что продолжал любить тебя.

– Ты пришел за мной к ЗАГСу… – вспоминаю я. – Спасибо, Артем… Я в тот момент ожила… И хоть с тобой уйти так и не осмелилась, решилась бросить Павла и семью.

– Жаль, что я не знал… Я бы пришел к тебе еще раз, – выбивает горячо мне в шею. – И еще, и еще, и еще… Пока бы ты не решилась быть со мной. Но я все это время думал, что ты замужем… Боже, как я горел! Подыхал от этих мыслей!

– А когда увиделись?

– Еще раз умер.

– Я тоже, Чарушин… Я тоже…

Когда слова заканчиваются, а эмоций, наоборот, становится слишком много, покидаем душевую. Скидывая мокрую одежду, не сговариваясь, стараемся друг на друга не смотреть.

– Надо домой, – изрекает Артем.

И я с ним соглашаюсь. Все, что было сказано, нам с ним переваривать еще не один день.

Когда мы выходим, квартира оказывается пустой. Артем ловит мой смущенный взгляд и поясняет:

– Они сразу ушли, не переживай. До того, как я вернулся к тебе в ванную. Это же Бойки. Они секут.

Я лишь киваю.

Надеваем вещи, которые Чарушин без спроса одалживает у хозяев. Захлопываем дверь квартиры. И уезжаем. Но не домой.

– Тох, привет, – связывается Артем с другом уже в дороге. – Можешь сегодня у меня заночевать? Да. Надо присмотреть за кобрами. Нас с Лизой не будет. Филю, конечно, зови. Лады. На связи.

– И куда мы? – выдыхаю, когда Чарушин заканчивает звонок.

Он смотрит на меня. Еще бушуют эмоции, вижу.

– Заночуем на даче, хорошо?

Хоть и с опозданием, но все же интересуется моим мнением.

– Хорошо.

47

Клянусь, что у тебя будет все…

© Артем Чарушин

У нас мог быть сын.

Не могу перестать об этом думать. Казалось, сгорел давно. Пережил самое худшее. Умер. Воскрес. Вырос. Окреп.

Все херня. Все это полнейшая херня.

Снова в душе мясорубка. Снова мое тело дробит на куски. Снова на живую по живому, блядь.

Все, что держит сейчас – осознание, что Лиза любит. Мать вашу, она меня любит… Она не убивала моего ребенка. Она не рвалась замуж за другого. Она хочет быть со мной.

Да, ее любовь держит. И вместе с тем… По-своему раскатывает. Не ожидал подобного. Блядь, да я, по понятным причинам, и в менее крупных масштабах боялся такое представлять.

Сейчас же все это наваливается и размазывает меня, как каток.

Подвеска, забота, поддержка, чувственная отдача, сказанное по амулетам… Мать вашу, да все ее слова, все ее взгляды… Раздирают эти факты. Выть охота, но я ведь осознаю, что не поможет.

«Если все люди по парам, то ты – мой мужчина…»

«Люто, Чарушин…»

Смотрю на нее. Бросаю взгляды настолько часто, насколько это позволяет ситуация на дороге. И так в эти секунды, сука, сердце трещит. Просто на ошметки раздирает.

В прошлом за себя болело. Сейчас страшнее… За нее. За нее болит. Вспоминаю Лизу там, в больнице, накладываю новые данные, и так ее жалко, что просто сдохнуть охота. Сдохнуть легче!

Я не могу дышать. Я не могу собрать свое гребаное сердце в один цельный кусок. Я не могу жить!

Если бы тогда не ввалил телефон в стену… Если бы взял его с собой… Если бы узнал раньше… Если бы после попытался достучаться до своей Дикарки, узнать правду, был бы настойчивее, не поверил бы этой твари, не воспринял буквально слова самой Лизы… Она ведь была уже убита! А мне тогда только предстояло умереть… Если бы не оставил ее там с этой ебаной мамашей… Если бы забрал и защитил, хотя бы после… Хотя бы, блядь, после всего этого чертового кошмара!

Как об этом теперь не думать? Как отпустить? Как дальше жить?!

Едва входим в дом, Лиза моет в ванной руки и двигает в кухню.

– Что тебе приготовить? – замирает у открытого холодильника.

Я застываю в дверях.

– Шутишь, что ли? – сиплю, не скрывая замешательства, в которое лишь Дикарке меня удается погрузить. – Какая еда, Лиз? Иди сюда.

Она не шевелится. Даже холодильник не закрывает.

– Я просто… Думаю, нам обоим стоит отвлечься.

– Иди сюда, – повторяю громче. Не хочу давить, но ее явно не в ту сторону шатает. – Пожалуйста, Лиза. Просто иди сюда.

И, наконец, она подчиняется. Подходит, беру ее за руку и веду в спальню.

– Разденься, хорошо? – прошу приглушенно.

Задергиваю шторы, в помещении повисает полумрак.

Я перевожу дыхание и принимаюсь снимать свою одежду. Сердце продолжает намахивать. Кажется, даже ускоряется. Гулко отбивает. Болезненно. Стягивает какие-то струны. Сковывает, обращает тело в сталь.

Умница моя, полностью раздевается. Смотрю на нее, и дыхание перехватывает, когда понимаю, что Лиза, очевидно, думает, что мне нужен секс. Спокойно так принимает это, а у меня в очередной раз рвется от натуги сердце.

Не к тому сейчас стремлюсь. Кожей к коже хочу. Без преград.

Разбираю кровать, укладываю Дикарку и сам к ней под одеяло забираюсь. Обнимаю крепко-крепко, замираем друг против друга. В глаза смотрим. Дышим в унисон.

– Помнишь, ты спросила, как сделать мне больно?

– Боже, Артем… – вздыхает Лиза с явным сожалением. – Я тогда была обижена… Не хотела, конечно…

– Неважно, – выдыхаю я. – Мне было больно, когда ты появилась в августе, когда прыгали в море,