Богатая и сильная - Вера Кауи

— Она никогда не согласится на это. Я же говорил, у нее нет ни малейшего подозрения, что с ней не все в порядке.

— Тогда она нуждается в помощи.

— Так помоги ей.

— Я не в силах ей помочь. Но я могу направить ее к тому, кто поможет.

— Луис, ты тонко чувствуешь людей, ты прирожденный психиатр.

— Но у меня нет специальной подготовки. И я могу повредить не только ей. Я не имею права рисковать своей работой и репутацией больницы.

— Тогда рискну я.

Луис молча глядел на Дэва.

— Она и в самом деле задела тебя за живое.

— Я же сказал тебе, нас бросило друг к другу.

Луис снова вздохнул.

— Ну, хорошо, если это случилось с тобой впервые, мы вправе предположить, что с ней такого никогда не было.

— По всей вероятности, так.

Луис почесал за ухом черенком трубки.

— Сложный случай.

— Поэтому я и пришел к тебе.

— Ты в самом деле хочешь ей помочь?

— Конечно. Растопить ее, если можно так выразиться.

Улыбка Луиса была теплой, но к ней примешивалась зависть.

— По-моему, ты всегда добивался своего.

— По-моему, тоже. Мне повезло, во мне есть то, что нравится женщинам. Это меня и раззадорило. Я знаю, ей хочется того же, что и мне. Но она противится своей природе. В сердцевине айсберга прячется женщина, Луис. Я убежден. Я сразу же это почувствовал… Она не то, что о себе думает. Но как мне ей это доказать? Она абсолютно закрыта… Я должен прорваться к ней сквозь все преграды. Я должен это сделать.

Ну и ну, думал Луис, изумляясь. Он часто наблюдал, как его друг одерживал блестящие победы на любовном поприще, но Дэв всегда любил женщин, а не одну женщину. До сегодняшнего дня. А она, должно быть, и в самом деле со сдвигом. Наверное, поэтому он так и загорелся. У Дэва было столько любовниц, что вызвать в нем интерес могла лишь необыкновенная женщина. Что, впрочем, вполне справедливо, подумал Луис. Несмотря на бьющую через край мужественность, Дэв Локлин не был просто жеребцом: он обладал чутким сердцем, и источник его нежности никогда не иссякал, сколько бы он ни уделял из него страждущим.

Душа всегда интересовала его не меньше тела. Луис иногда изумлялся, как мастерски его друг применял сексуальную терапию, хотя никогда этому не учился!

Он неуверенно сказал:

— Что ж, желаю успеха. Кажется, ты зашел так далеко, что отступать уже поздно.

— Я знаю. Но я хотел спросить, как мне себя вести?

Луис задумался.

— Тебе уже удалось установить с ней контакт. Остается лишь его поддерживать… Говорить с ней, наблюдать, стараться ее понять, как она относится к разным вещам, какова ее жизненная позиция. Ты рассказал мне то, что узнал от других. Составь свое собственное мнение, и если тебя что-нибудь встревожит, обратись ко мне. А я свяжусь со знакомым психоаналитиком из Майами. Но, ради Бога, будь осторожен… у этой девушки и так имеются отклонения. Не оказывай жесткого нажима, но в то же время не ослабляй мягкого давления… которое она уже почувствовала. — В карих глазах Луиса промелькнула тревога. — И если тебе понадобится моя помощь…

— Благодарю, наверняка понадобится, — откровенно признался Дэв.

— Очень красивая женщина, — произнес Луис отсутствующим тоном.

— Потрясающе красивая! Но, клянусь, сама она так не думает. Но в то же время пользуется своей красотой… Дейвид ходит вокруг нее кругами.

Луис вздохнул:

— Ах, Дейвид… Но он ей совершенно не нужен. Вероятно, она держит его при себе, чтобы отвадить других ухажеров.

— В том-то и дело! Такая красота пропадает напрасно! Она не живет, Луис, а существует, и не знает ничего лучшего. По-моему, ад — это жизнь без жизни.

— Вот почему я умоляю тебя соблюдать осторожность. Тебе известно, как ведут себя люди, загнанные в угол. Тихий голос и нежная улыбка. Не напирай на нее, но всегда будь рядом… если тебе понятно, о чем я говорю, — прибавил он неуверенно, хотя Дэв его прекрасно понял. Все, что ему приходилось делать, когда речь шла о женщинах, так это просто быть рядом.

— Теперь мне все ясно, — голос Дэва звучал гораздо бодрее. — Начну сегодня же вечером. Она собирается вместе со всеми в Бижу. Попробую остаться с ней наедине.

Он честно пытался следовать советам Луиса. Заговорить с ней и заставить ее разговориться. Но едва он ее увидел, его словно пронзило током, и по тому, как расширились ее зрачки, он понял: она чувствует то же самое. А когда она оказалась с ним в машине, у него все разом вылетело из головы. Он вдыхал ее запах, угадывал под мягким шифоном платья изгибы ее тела, видел, как часто поднимается и опускается ее великолепная грудь, как обрамляют лицо густые и мягкие, словно шелк, волосы. Желание обнять Элизабет было таким острым, что он, вцепившись в руль, с трудом вел машину. Он был уверен, что своей поспешностью он лишь испортит дело. Маятник мог качнуться в любую сторону, и он себе никогда бы не простил, если б он качнулся не туда. То есть от него, а не к нему.

Однако напряжение достигло такого накала, что, когда его рука скользнула по ее груди, критическая масса взорвалась. Ситуация мгновенно вышла из-под контроля. Единственное, о чем он думал, когда мог думать вообще, так это о том, что оказался прав. Она подавляла себя. Он выпустил на волю ураган чувств.

Врожденное знание освободилось от пут, дремлющий инстинкт проснулся. Ее тело сказало все. В его недрах, под спудом бушевал неукротимый огонь, и, вырвавшись наружу, он опалил Дэва, иссушил до дна. И положил ему на сердце печать — на всю жизнь.

Он проклинал себя. Он должен был знать, что, когда огонь погаснет, останется одна зола да привкус гари во рту. Она пришла в ужас не только от того, что случилось, но и от того, что это случилось вообще. Но он сделал все возможное. И после, думая о том, что было между ними, не в силах думать ни о чем другом, он утешал себя тем, что все-таки оказался прав. Она была не тем, что думала. Но она оказалась и не такой, как думал он. Он мог с этим справиться. Вопрос был в том, справится ли она.

Весь следующий день на «Пинте» между ними шла молчаливая борьба. Она не хотела признать его силу и подчиниться ему, и это вконец ее измотало. К исходу дня ее глаза заволокло усталостью и отчаянием. Это было ему на руку. Когда она уснула, он решил не упускать случая поговорить с ней наедине. Но сам он был в отчаянии. То, что произошло между ними, больно ее ранило. Она дрогнула, но не сломалась. Не было ни слез, ни истерик, ни бурных обвинений. Ее лицо побледнело, под глазами легли синяки, но она не отступала. И тогда он понял, что любит ее. Кто-то однажды сказал, что любовь — это одержимость одного человека другим. Он был одержим. Он понял, что спасет эту женщину от нее самой, даже потеряв себя. Хотя он и так уже пропал.