Приз - Полина Дашкова

— У них милицейская рация в машине, — сказал Арсеньев, — они перехватили нас и успели быстро смотаться.

Маша сидела рядом с ним, закрыв глаза, откинувшись на спинку. Ее знобило. Она куталась в плед, который очень кстати нашелся у Арсеньева в багажнике.

— Это не страшно, — сказала она чуть слышно, — они там еще появятся. Им нужна Василиса. Она свидетельница.

— Но она не видела никого из них достаточно ясно, чтобы составить словесный портрет. К тому же она не может говорить, и они знают это, они смотрели телесюжет и побывали в больнице. А ты не думаешь, что она была знакома с ними раньше?

Маша помолчала, потом медленно, неуверенно спросила:

— Как тебе кажется, твой сосед Гриша мог иметь знакомых убийц? Мог он стать членом какой-нибудь банды или секты?

Арсеньев нервно рассмеялся.

— Если бы ты спросила меня об этом неделю назад, я бы точно ответил: нет. А сейчас — не знаю. Гришка очень любопытный и общительный. Ему интересно болтать со всякими странными личностями. Ему кажется, что у каждого бомжа, металлиста, скинхеда есть своя история, таинственная и романтическая. Членом банды или секты он, конечно, не стал бы никогда, но мог с кем угодно познакомиться и разговориться на улице, в метро.

— В электричке, — добавила Маша.

— Да, в электричке, — кивнул Арсеньев, — ты что-то говорила про секту. Легко представить, что знакомство произошло именно в электричке, а со станции они вместе отправились к лагерю.

— На машине?

— Почему нет? Машина могла ждать на станции.

— Ага, и они спокойно, покорно в нее загрузились, поехали неизвестно куда с незнакомыми людьми.

— Ну они же познакомились в электричке, успели поболтать. Гришка, правда, очень общительный, любопытный и доверчивый.

— Саня, все это пока только наши с тобой фантазии. Мало фактов, — Маша поежилась, плотнее укуталась в плед. — В любом случае Василиса пока единственная свидетельница.

— У вас есть программа защиты свидетелей. А у нас нет, — сказал Саня.

— Это только звучит красиво, — усмехнулась Маша, — на практике получается ужасно. Человеку меняют имя, иногда внешность, переселяют в другой штат. Он рвет все свои прежние контакты. Работа, друзья, семья — все остается в прошлой жизни. Некоторые начинают сходить с ума от одиночества, пытаются покончить с собой, сбежать Говорят, лучше смерть, чем такая жизнь. Самый надежный способ защиты свидетелей — это как можно скорее поймать преступников. Кстати, ты поймал убийцу писателя Драконова?

— Задержали одного наркомана, но пока ничего не ясно

— Есть какая-то связь с мемуарами генерала Колпакова?

Арсеньев резко развернулся к Маше.

— Ты откуда знаешь про мемуары?

— Действительно, откуда я знаю? — Маша нахмурилась. — Наверное, из Интернета, — она помолчала, подумала немного и радостно добавила: — Ну конечно! Я знаю о мемуарах от самого Драконова!

— Как это?

— Нет-нет, мне покойник не являлся. Просто два года назад я разговорилась с ним на какой-то презентации. Он тогда писал роман-биографию бандита Хавченко. На фуршете писатель крепко выпил. Узнал, что я американка, и стал толкать антиамериканские речи. Он пытался меня убедить, что во всех бедах второй половины двадцатого века виноваты США. Все происки ЦРУ, в том числе война в Афганистане и нынешний терроризм. Когда он рассуждал про Афганистан, постоянно упоминал своего близкого друга, генерала Жору, героя афганской войны, говорил, что у него осталось много уникального материала, генеральских воспоминаний, и он обязательно напишет книгу. Спрашивал, нет ли у меня знакомых издателей в Нью-Йорке

— Погоди, он называл генерала Жору своим близким другом? — перебил Саня.

— Ну да, они были знакомы лет двадцать. Драконов помнил Вову Приза, генеральского племянника, маленьким мальчиком, бывал на даче, на той самой, что здесь неподалеку.

— Ты уверена, что он не сочинял?

— Зачем?

— Ну, не знаю, иногда люди фантазируют, окружают себя всякими солидными друзьями и знакомыми, чтобы придать себе весу.

— Ой, брось, — Маша поморщилась, — кто такой этот генерал Колпаков? Что от него осталось, кроме племянника?

— Кроме племянника, который уверял меня, что его дядя не был знаком с писателем Драконовым, — пробормотал Саня.

— Врет.

— Зачем?

— А ты спроси: господин Приз, зачем вы врете? Потом расскажешь, что он ответит, — Маша зевнула, взглянула на часы. — Рязанцев меня убьет.

Они как будто тянули время, прятались друг от друга за разговорами. Беседовали вроде бы вполне живо, о важных и серьезных вещах, но избегали встречаться взглядами. Фразы звучали слегка фальшиво, а паузы делались все длинней и напряженней.

— Когда приедет группа, можно будет отправить тебя к Рязанцеву на какой-нибудь машине.

— Нет.

— Почему?

— Я хочу поговорить с женщиной, которая нашла Василису с участковым

— Маша, ты можешь мне объяснить, зачем тебе все это нужно? — Арсеньев решился, наконец притронуться к ее щеке. Он хотел видеть ее лицо и просто убрал за ухо выбившуюся прядь

Она вся сжалась, укуталась в плед, как в кокон.

Что-то новое появилось в ее лице. Оно стало грустным, безнадежно грустным. Крайняя степень усталости и шок после пепелища Он только так мог объяснить себе ее застывший взгляд, стиснутые зубы.

— Я не могу сейчас ответить. Нужно — и все. Я должна знать.

— Что именно?

— О, Господи. Саня, не мучай меня, я сама не понимаю, что именно Пока все только на уровне ощущений, догадок. Знаешь, как говорят: если кажется, креститься надо. Вот я только и делаю, что крещусь.

— Помогает? — натянуто улыбнулся Саня.

— Как правило, да.

— Два года назад у тебя тоже были ощущения, догадки. А потом мы поймали убийцу. У тебя потрясающая интуиция.

— Спасибо. Кстати, как там дальше развивались события? Я же ничего не знаю.

— Наш маньяк Феликс Нечаев получил пятнашку: Даже заседания суда он умудрялся превращать в ток-шоу. Корчил рожи, рассуждал о подсознании, сублимации, депривации. о самках орангутанга, фаллической символике, губной помаде и постмодернизме. Несколько раз, с новыми подробностями, рассказывал туманную историю о том, как в ноябре восемьдесят пятого нашел свою Лолиту в подмосковной лесной школе, но она упорхнула от него в окно, как бабочка, и с тех пор вся его жизнь превратилась в поиски этого волшебного образа

— Бедный старик, — вздохнула Маша

— Ты о ком? — удивился Арсеньев

— О Набокове. Он написал гениальную книгу. Вряд ли он мог предположить, что потом многие годы разные ублюдки, уголовные и литературные, будут использовать ее страницы в качестве красивых оберток, в которые так удобно заворачивать собственное дерьмо

— Я не читал, — покачал головой Арсеньев, — я не хочу читать, как взрослый мужик развращает ребенка Даже если это гениально написано.

— Книга ни в чем не виновата. Ну ладно, — она улыбнулась, — о Набокове мы с тобой потом поговорим. Ну и как сидится Феликсу?

— Ничего сидится. Уже в КПЗ его опустили, но он, кажется, не слишком огорчился. Легко сменил ориентацию. У него ведь всегда было пристрастие к декоративной косметике. На зоне активно участвует в художественной самодеятельности. А как ты думаешь, где сейчас та девочка, которая сиганула из окна лесной школы в ноябре восемьдесят пятого, спасаясь от маньяка Феликса?

— Понятия не имею, — быстро, тихо, произнесла Маша и отвернулась. — Откуда мне знать?

Они замолчали надолго, оба смотрели прямо перед собой. Наконец Саня чуть слышно спросил:

— Он ведь тебя не тронул тогда? У него ничего не получилось, правда?

Она съежилась так, что стала совсем маленькой, и пробормотала:

— Конечно. Я выпрыгнула в окно.

— А потом уехала в Америку?

— Нет. Я там родилась.

— Маша, перестань. Что ты говоришь?

— Ну, хорошо Я там родилась во второй раз. Меня вывезли в инвалидной коляске, без всякой надежды на выздоровление, к тому же с психиатрическим диагнозом. Я никому ничего не могла рассказать. Все считали, что я просто пыталась покончить с собой. По сути, я это и сделала. Я хотела умереть, когда прыгала из окна. Знаешь, от него так воняло. От него воняло смертью, тленом, хотя он был вполне реальным и деятельным. Этот запах я никогда не забуду. Он заклеил мне рот пластырем, водил раскрытыми ножницами у глаз, у горла.

— Перестань. — сказал Арсеньев, — не надо больше. Забудь об этом. Прошло столько лет, Феликс Нечаев сидит, и сидеть будет очень долго. Если бы не ты, его вряд ли сумели бы поймать.

— Да, но перед тем, как его поймали, он убил трех человек.

— Ты так говоришь, как будто ты в этом виновата.

— Я виновата, что никому не рассказала о нем. Конечно, можно найти множество оправданий. Мне было четырнадцать лет, у меня погибла мама, умерла бабушка, я не могла говорить об этом с чужими людьми, с врачами в детской больнице. Все вполне уважительные причины. Но если бы я тогда, в восемьдесят пятом, рассказала о нем, его бы нашли. Вика Кравцова, Томас Бриттен, проститутка с подмосковного шоссе, не помню, как ее звали; три человека были бы живы сейчас, если бы я тогда заговорила. Но я молчала.