На высотах твоих - Артур Хейли

И впервые Хауден задумался над тем, как долго еще правительство может позволять себе терять популярность, которая начала падать с появлением Анри Дюваля.

Глава 3

В записке Ричардсона говорилось: “Ждите в семь”. Без пяти семь Милли Фридмэн, совсем еще не готовая к его приходу и только что выходившая, роняя капли воды, из ванной, очень надеялась, что он опоздает.

Милли частенько спрашивала себя, впрочем, довольно равнодушно и мимоходом, почему она ведет все свои – кстати, и Джеймса Хаудена тоже – дела с выверенностью прецизионного механизма в конторе и почти никогда – дома. На Парламентском холме она была неизменно пунктуальна до секунды, в домашнем кругу ей это удавалось крайне редко. Офис премьер-министра служил образцом порядка – от аккуратнейшим образом расставленных чашек до изобретенной ею самой системы хранения досье, откуда она в течение считанных секунд могла извлечь написанное от руки письмо пятилетней давности от какого-нибудь безвестного субъекта, само имя которого было давно забыто. А вот в данный момент, что для нее было весьма типично, Милли в полной растерянности шарила по всем являвшим собой невообразимый хаос ящикам в неприбранной спальне в поисках неизвестно куда запропастившегося чистого бюстгальтера.

Она полагала – когда ее посещало желание над этим задумываться, – что ее умеренная неорганизованность во внеслужебное время есть проявление внутреннего протеста против влияния чужих порядков и покушений на ее личную жизнь. Ей всегда был свойствен мятежный дух, принимавший порой даже извращенные формы, в отношении посторонних дел или высказываемых другими идей, которые касались ее лично.

Противилась она и тому, чтобы кто-то другой планировал за нее ее будущее, даже если такие попытки предпринимались с самыми благими намерениями. Однажды, когда Милли еще училась в колледже в Торонто, ее отец настоятельно советовал ей пойти по его стопам и заняться юридической практикой. “Тебя ждет огромный успех, Мил, – предсказывал он. – Ты умна, у тебя быстрая реакция, а твой склад ума помогает тебе сразу постигать самую суть вещей. При желании тебе ничего не стоит заткнуть за пояс мужчин вроде меня”.

Впоследствии она рассудила, что, если бы она сама додумалась до этого, она вполне могла осуществить подобную идею. Однако ее возмущала сама мысль, что кто-то – пусть даже ее собственный отец, которого она искренне любила, – мог вместо нее принимать решения, затрагивающие ее личную судьбу.

Конечно, теория эта была довольно спорна и противоречива. Невозможно вести полностью независимое существование – так же, как нельзя совершенно отделить свою личную жизнь от жизни на службе. “В противном случае, – подумала Милли, пытаясь застегнуть наконец-то попавшийся под руку бюстгальтер, – не было бы романа с Джеймсом Хауденом, да и предстоящей сейчас встречи с Брайаном Ричардсоном”.

А нужна ли эта встреча? Должна ли она была соглашаться на визит Брайана? Не лучше ли было бы, если бы она проявила твердость в самом начале и настояла на том, чтобы ее личная жизнь осталась в неприкосновенности? Та самая личная жизнь, которую она заботливо и тщательно устроила себе с того дня, когда наконец осознала, что у них с Джеймсом Хауденом нет будущего.

Личная жизнь, отгороженная от внешнего мира и достаточно счастливая, стоила многого. Не рискует ли она с возникновением Брайана Ричардсона утратить это немалым трудом взлелеянное чувство покоя и довольства и ничего не получить взамен?

Ей потребовалось немалое время, чтобы после разрыва с Джеймсом Хауденом приспособить свой образ жизни к постоянному одиночеству. Однако благодаря глубоко укоренившемуся инстинктивному стремлению к самостоятельному решению личных проблем без посторонней помощи ей все же удалось, как представляла себе Милли, приспособиться до такой степени, что нынешняя ее жизнь протекала в довольстве, душевном равновесии и вообще очень успешно. Теперь Милли вполне искренне перестала завидовать – как было прежде – замужним подругам с их вечно занятыми своими трубками мужьями-покровителями и расползавшимися по всем углам детишками. Напротив, иногда, чем больше она за ними наблюдала, тем скучнее и постылее казалась их жизнь по сравнению с ее собственной независимостью и свободой.

Весь вопрос заключался в том, не подтолкнут ли Милли ее чувства к Брайану Ричардсону назад к мыслям об общепринятом укладе жизни?

Открыв дверь шкафа, Милли задумалась, что бы ей надеть. В тот вечер, в Сочельник, Брайан сказал, что в брюках она выглядит на редкость сексуальной… Она выбрала ярко-зеленые брюки, затем принялась искать по ящикам белый свитер с глубоким вырезом. Когда она наконец сунула босые ноги в открытые белые туфли и слегка подкрасилась – Милли терпеть не могла обычного нынче для женщин сложного макияжа даже по вечерам, – было уже десять минут восьмого.

Она провела рукой по волосам, потом решила, что лучше все же причесаться, и поспешила в ванную.

Глядя в зеркало, она сказала себе: “Да не о чем, совершенно не о чем беспокоиться. Если признаться честно, я могла бы влюбиться в Брайана, а может быть, уже и влюбилась. Но Брайан не свободен, и такое положение его устраивает. Так что, дорогая, никаких вопросов”.

Но один вопрос все же никак не выходил у нее из головы. А что будет потом? Когда он исчезнет, и она снова останется одна?

На мгновение Милли замерла. Она вспомнила, как это было девять лет назад. Пустые дни, одинокие ночи, вечностью тянутся даже недели… Она проговорила вслух:

"Нет, этого мне еще раз не пережить”, – а про себя сказала: “Сегодня, наверное, надо кончать”.

Она еще была погружена в невеселые воспоминания, когда раздался звонок в дверь.

Не снимая тяжелого пальто, Брайан поцеловал ее. Лицо его обросло щетиной, он весь пропах табаком. Милли охватила какая-то непонятная слабость, решимость быстро покидала ее. “А он мне нужен, я хочу этого человека, – подумала она, – на любых условиях”. И мельком вспомнила мысль, посетившую ее несколько минут назад: “Сегодня, наверное, надо кончать”.

– Милли, детка, – тихо заметил он, – выглядишь ты потрясающе.

Она выскользнула из его объятий и озабоченно посмотрела на него:

– Брайан, у тебя усталый вид.

– Так оно и есть, – кивнул он. – И побриться не мешает. Я прямо из палаты общин.

Не испытывая сейчас на самом деле ни малейшего интереса, она для проформы спросила:

– Как прошло заседание?

– А ты не слышала? Она покачала головой.

– Я рано ушла домой. А радио не включала.

– Ну, ничего, – многозначительно заверил ее Брайан, – Скоро наслушаешься.

– Плохо?

Ричардсон угрюмо кивнул:

– Я сидел с репортерами на галерее. До сих пор жалею. Господи, что они с нами сделают завтра в газетах!

– Давай выпьем чего-нибудь, – предложила Милли. – Тебе, похоже, не повредит.

Она приготовила мартини, скупо добавляя вермута, чтобы было покрепче.

Вернувшись из кухни и протягивая ему стакан, произнесла почти игриво:

– Вот это тебе поможет. Обычно всем помогает. Значит, никакого прощания сегодня не будет, мелькнула у нее мысль. Может быть, через неделю. Или через месяц. Но не сегодня.

Брайан Ричардсон сделал глоток и отставил стакан.

Неожиданно, без всякого вступления, заявил:

– Милли, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. На секунды, показавшиеся часами, в гостиной воцарилась тишина. Он вновь окликнул ее, на этот раз почти шепотом:

– Милли, ты меня слышала?

– На минутку мне показалось, – проговорила Милли, – да нет, я могла бы поклясться, что ты попросил меня выйти за тебя замуж.

Она вслушивалась в свои слова, звучавшие странно плоско и гулко, голос был ее, но доносился словно бы откуда-то издалека, голова у нее кружилась…

– Не надо этим шутить, – хрипло проговорил Ричардсон. – Я совершенно серьезно.

– Брайан, дорогой, – в голосе Милли звучала неподдельная нежность, – я и не пытаюсь шутить. Правда, нисколечко.

Он подошел к ней, и поцелуй их был долгим и страстным. Потом Милли прижалась лицом к его плечу. Стойкий и сильный запах табака щекотал ноздри.

– Обними меня, – прошептала она. – Обними меня крепко-крепко.

– Может быть, все же дашь мне какой-нибудь ответ, – проговорил он, касаясь губами ее волос.

Соглашайся, требовало все ее женское естество. Да и настроение, и момент были самыми подходящими для незамедлительного согласия. Разве не этого она все время хотела? Не она ли сама признавалась несколько минут назад, что примет Брайана на любых условиях? Так вот они, такие условия, каких она и ждать не могла, – супружество, постоянство…

Все так легко. Вымолвить несколько слов согласия, и все будет кончено, никакого пути назад…

Вот эта-то окончательная бесповоротность и пугала Милли. Это уже не мечты, все стало явью. Неуверенность охватила Милли знобкой волной. Другая Милли в ней, рассудительная и осторожная, предостерегающе шепнула: “Не торопись!"