Под небом Италии - Дебора Джонс

– Якопо Москато, – пробормотал врач и повторил громче: – Я – Якопо Москато.

– Место рождения?

– Ареццо в Тоскане. Но мои родители с севера, точнее, из Модены. – Даже в этих жутких обстоятельствах добрейший лекарь старался быть предупредительным.

– Вероисповедание?

– Иудей.

– Профессия?

– Врач.

Франческа обрадовалась, что Якопо оказался сообразительным и на этом судилище не сказал «врач и алхимик».

– Вы знаете обвиняемого?

– Хорошо знаю, – прошептал Москато и, спохватившись, повторил на весь зал: – Я знаю и уважаю сира д’Арнонкура.

– В таком случае вы должны знать, что он занимался алхимией и запрещенной магией.

Франческа понимала, что несчастного доктора пытали и обещали снова пытать, если он осмелится сказать не то, чего от него ждут. Но, несмотря на то что его руки дрожали и голос срывался, Якопо твердо стоял на своем.

– Сир – добрый человек. Он бережет своих людей. И пользуется знаниями, чтобы лечить больных. Он никогда не знался с дьяволом.

Затем вышла Белла. Похоже, она выздоровела, но, судя по распущенным рыжим волосам, явно не бросила своего занятия. Ее голос в защиту Бельдана оказался последним.

– Ваше преосвященство? – повернулся к кардиналу старший инквизитор, когда ее слова стихли. Если поспешить, можно успеть управиться до ужина.

Конти медленно поднялся с резного трона и посмотрел на Бельдана.

– Вы хотите что-нибудь сказать в свою защиту?

Ни звука в ответ.

– В таком случае, – ласково проговорил он, – я приговариваю вас к сожжению на костре. – Кардинал не сводил взгляда со своей жертвы. – Казнь назначаю на завтрашнее утро. После смерти тело четвертуют и развесят на четырех главных воротах Рима в назидание людям, чтобы знали: пособники дьявола понесут наказание не только в жизни загробной, но и в жизни земной. Да смилостивится Господь над вашей заблудшей душой.

Зал превратился в настоящий ад. Такого краткого, но яркого представления не ожидал, пожалуй, никто. Но теперь, когда все закончилось, зрители почувствовали смущение. Даже старший инквизитор заерзал на своем стуле:

– Позвольте, ваше преосвященство, но у нас недостаточно показаний. И сам обвиняемый не признался. Существуют строгие правила ведения суда над обвиняемыми в колдовстве, и мой скромный опыт подсказывает...

– Приговор вынесен! – перебил его кардинал. Повернулся и пошел к выходу. Вслед за ним поспешил Мальвиль.

Замаскированный на этот раз не под извозчика, а под пекаря, Кристиано поджидал Франческу у ворот монастыря.

– Я все слышал, – сказал он. – Речь идет о судьбе Рима.

– Мы можем что-нибудь сделать? – безнадежно спросила она.

– Ничего. – Гигант не привык употреблять этого слова и теперь произнес его с трудом. – Быть может, Всевышний пробудит совесть у Ги, и изменник проведет меня на холм? Но даже в этом случае невозможно освободить сира из подвала монастыря Святого Георгия. Конти прав: два стражника – это немного, но вполне достаточно.

– Я не верю Ги, – возразила Франческа. – У него не хватило смелости даже явиться на суд. Разве можно рассчитывать, что он станет помогать нам?

– Значит, я найду его и убью, – пожал плечами Кристиано.

– Я бы с удовольствием помогла. Но это не спасет Бельдана. Нет, Кристиано, отправляйся в постель и отдохни. Завтра может потребоваться вся твоя сила. Я схожу на кухню и принесу тебе хлеба, сыра и вина. Пока ты спишь, я еще раз обдумаю положение. Раз Бельдан еще дышит, нам нельзя терять надежды.

Но надежды оставалось немного. Франческа это прекрасно понимала, когда открывала дубовую дверь часовни. Она любила это место и многие часы проводила здесь с матерью Катериной – не молилась, а наслаждалась покоем среди простых скамеек и оштукатуренных стен. Из ниш ей, словно бы благословляя, улыбались каменные изваяния святых: дева Мария, святой Иосиф и молитвенно сложившие руки ангелы. Они напоминали ей безоблачное детство, ярмарку в Сант-Урбано и непременно Бельдана. Часовня манила, давала отдохновение, которое так требовалось теперь графине. Она опустила пальцы в чашу с водой и вступила в святой чертог.

Но на этот раз Франческа не испытала облегчения, потому что не было надежды на спасение Бельдана. Даже Кристиано так считал, Кристиано, который не задумываясь пошел бы на смерть, если бы верил, что это спасло бы жизнь сиру.

Значит, все кончено. Франческа разрыдалась. И отзвуки ее боли прокатились по приделам и замерли в тишине алтаря.

Должно быть, она заснула, потому что обнаружила, что сидит, уронив голову на руки. Вдали ударил колокол, и в часовне послышался шелест сутан – сестры-монахини пришли на молитву. Раздался возглас: «Nunc dimmitis» 4, и за ним последовали мелодичные песнопения.

Душа Христова, освяти меня,

Тело Христово, спаси меня,

Кровь Христова, укрепи меня,

Воды из пронзенного бока Христова, омойте меня.

Каким красивым был мотив! И какими проникновенными – латинские слова. Но Франческа об этом не думала. Ее рука потянулась к груди, где висел на цепочке флакон с эликсиром-невидимкой падре Гаски. В голове, пока еще смутно, зарождался план.

Кристиано не спал. Он мерил шагами комнату и остановился только тогда, когда в дверь ворвалась графиня Дуччи-Монтальдо.

– Ги исчез, – задохнувшись, проговорила она. – Его никто не может найти. Я уверена, что Конти его спрятал в своих владениях. Надо туда пробраться и привести Ги в конюшню, когда колокол ударит к вечернему богослужению. У тебя на все полтора часа, но ты должен справиться, если хочешь спасти Бельдана.

– А это возможно? – Кристиано очень хотел надеяться, и ему нужна была в этом поддержка. Франческа взяла его за руку, улыбнулась и прошептала:

– Да.

Время поджимало, но надо было еще кое-что сделать. Франческа бросилась в свою комнату и быстро надела украшенное жемчугом платье. Стражники видели ее в этом наряде и теперь непременно узнают. Затем вплела в распущенные волосы несколько бусинок и нанесла на щеки румяна. Уже на пороге она сообразила, что забыла оценить себя в зеркале, хотя понимала, что нынешним вечером ей очень важно выглядеть блестяще. От этого зависела судьба Бельдана. Она вспомнила, как он расставлял зеркала везде, где она останавливалась, – даже в лесной пещере. Так он подсмеивался над ее тщеславием и вечным желанием избавиться от веснушек.

Но об этом потом. А сейчас пора действовать. Франческа задула свечу, переступила порог и растворилась в темноте. Она уже почти пересекла монастырский двор, когда от стены отделилась тень.

– Дитя мое. – Мать Катерина протянула ей руку, но Франческа так и осталась стоять с опущенными руками. Она сделала реверанс, но не могла позволить настоятельнице отвлечь ее от важной миссии. Ни ей – подруге кардинала Конти – и никому другому.