Пурпурные крылья - К. Уилсон

Словно издалека, сквозь всю суматоху и волнения, до Алека доносились их голоса.

Видок у него был не ахти какой, и ему не хотелось оставаться сторонним наблюдателем, следящим за действиями Ионы и Мэтта, чьи усилия были направлены на сохранения его жизни. На этой мысли, он оказался на ступеньках своего бывшего особняка. Стоял прекрасный день. Деревья шелестели на ветру, а дети играли в классики во дворе. На гранитных ступенях Метрополитен-музея [87] расположились миллионы людей, кушая, болтая и фотографируясь. Алек чувствовал умиротворение, свободу и жизнерадостность. Вдыхая свежий воздух, он не чувствовал себя обремененным долгом или любовью. Он лучезарно улыбнулся, увидев, как таксист дождался зеленого света. Развернувшаяся перед ним сцена казалась такой знакомой. И тут он вспомнил, что ему знакома подобная манера вождения — так ездил его дед.

Кто-то коснулся его плеча.

— Почему бы тебе вкратце не рассказать мне?

У Алека так долго не было видений. На его языке вертелось множество незаданных вопросов.

Он начал свое повествование.

Иона с Мэттом работали не покладая рук, чтобы остановить кровотечение Алека. Время от времени, пока Мэтт зашивал рану, Иона кидала взгляды на лицо Синклера. Он казался таким спокойным, его лик был прекрасен в своей неподвижности. Ее поразило, сколь сильно они с Раду похожи друг на друга: те же волнистые волосы эбенового цвета, те же черты лица и форма глаз, за исключением их цвета. У Алека глаза были бледно-нефритовые, а у Раду фиалковые. Глаза Алека искрились теплом, а у Раду холодным, сребролюбивым блеском.

Она уселась на пол и бездумно уставилась в пространство, прекрасно понимая, что если Алек еще не издал указа о ее смертной казни, то непременно сделает это, если поправится.

— Иона, очнись. Ты мне нужна.

— Дедушка? — его голос отразился эхом и прозвучал незнакомо. — Ты хочешь услышать о твоих похоронах?

— Да, расскажи мне, пожалуйста.

— Это будет болезненно, даже для тебя.

— Посмотри, где мы находимся. — Он взмахнул рукой в мелодраматичной манере. — Расскажешь мне?

— Хорошо. — Он рассказал ему историю о том, как получил известие, а еще о том, каким он был надломленным и потерявшим жизненный стержень после похорон. Он ничего не пропустил, давая волю чувствам и не скрывая сколь силен его гнев.

— Ты разгневан.

— Ты умер для меня, а кроме того мне пришлось возложить на себя груз всей ответственности за Королевство. А это многовато для того, что можно было бы освоить за один день.

— Мне жаль, что все так вышло.

— Да, мне тоже.

— Мне жаль, что ее вновь забрали.

— Я верну ее.

— Я не ожидал возвращения Раду, — произнес Бакр.

— И вновь, благодаря тебе, мне приходится самостоятельно решать, что делать с Раду.

— Я знаю, у меня были слабости и недостатки, но он мой сын, моя плоть и кровь, как и ты. Я мог… Нет, я не мог этого сделать. По крайней мере, у тебя вновь есть Констанс.

Алек уронил голову на скрещенные руки, гадая, почему не ощущает касания волос о кожу.

— И хотелось бы мне знать, каким образом она сама упала мне в руки?

— Ты страдал, Алек. Любой человек с глазами и сердцем мог увидеть это. Я должен был помочь тебе. Горацио — бесстрашный сыщик, следовал за подсказками, которые я ему давал.

— Спасибо тебе. Ты должен сказать мне, почему, ни с того, ни с сего, ты покончил с собой.

— Я тосковал по твоей бабушке.

— Но у тебя под боком была Рейчел. Она любит тебя.

Бакр вздохнул.

— Я чувствовал себя виноватым за то что люблю кого-то другого. Чем сильнее мы сближались с Рейчел, тем больше я думал о твоей бабушке. Я метался между воспоминаниями об одной женщине и красотой и яркостью другой. Рейчел была сыта по горлу моей неспособностью выбрать, она просто отпустила меня.

— И тогда ты вышел на солнце без защиты и, покрывшись волдырями, встретил смерть?

— Да.

— Потрясающе! Я хотел сделать то же самое в ту минуту, когда увидел, как передо мной упало наземь обезглавленное тело Констанс. В то время, я чувствовал, что не имею права на такую роскошь.

— Ты озлоблен.

— А ты бы не был? Я принес в ее жизнь много боли, и это всецело моя вина.

— Ты винишь не того. Во всем виноват я, все началось непосредственно перед твоим рождением.

— Я не понимаю. — Алек действительно не понимал о чем идет речь, на эту тему все изъяснялись окольностями, и его дед ни чем не отличался от других.

— У меня не так уж много времени. Ты не можешь убить Раду.

— Он должен умереть.

— Ты прекрасно знаешь, что это противоречит закону.

— Проклятый закон. Если Раду станет королем, он устроит резню, как на вампиров, так и на людей. — В этот момент Алек почувствовал в груди вспышку обжигающей боли. А тихий спокойный пейзаж перед ним занялся рябью, а затем замерцал. Тьма заполонила небо. Глубоко внутри себя он почувствовал рывок.

— Есть вещи, о которых нам, — твоему отцу, матери и мне, — следовало тебе рассказать. Мы были трусами и не знали, как об этом сказать.

Алек схватил деда за плечи:

— Расскажи как есть! Я возвращаюсь.

— Раду — это…

Вернувшись в пентхаус, Мэтт ощущал как снаружи, у входной двери, собирается толпа. Они рассчитывали на него и верили, что он спасет Алеку жизнь. Они нуждались в своем короле.

— Ну вот, он полностью заштопан.

— Ты должен дать ему кровь, — сказала Иона, рассекая острым ногтем свое левое запястье. Насыщенно-темная и ценная живительная влага легко полилась по ее руке. Мэтт отвернулся, предоставив им уединение. Она открыла рот Алека и поднесла к нему запястье. Кровь потекла ему в рот, Алек схватил запястье и жадно приник к нему губами. Это было рефлекторное движение, ибо он был еще без сознания.

Они услышали сильное биение сердца и рев потока крови, эхом отражающийся от стен гостиной. Они физически ощущали эхо стонов, чувствовали вибрацию стен, содрогающихся от общей кульминации всех тех, кто их окружал.

Прошло много времени, а Иона еще не забыла, каково это. Они разделяли кровь друг с другом. То был интимный акт. Это была их версия прелюдии перед сексом.

— Он… Ему нужно будет больше крови, — произнес Мэтт.

Он выпустил ноготь и разрезал себе запястье. Иона отвернулась, когда он начал кормить Синклера своей кровью. У них слишком много общей крови. Алек разделил кровь с Мэттом, когда обращал его. Пришло время воздать добром за добро.

Они оба задыхались от эмоций и неопределимого желания, вызванного кормлением Алека.