Братья - Чен Да

Я звонил Лене, чтобы сообщить, что мне нужны деньги, просил, чтобы она раздобыла как можно больше наличными, столько, сколько сможет унести в руках. Я ждал, сидя в прокуренной комнате без окон, где нельзя было сказать, ночь сейчас или день. Надо мной горела слабая лампочка в пятнадцать ватт.

Утром, незадолго до полудня, появилась Лена. Вокруг лица у нее был намотан шарф, так что виднелись только миндалевидные глаза. Я никогда не видел, чтобы она так нервничала и дрожала. Я втащил ее в пустой коридор и попытался дыханием согреть ее окоченевшие руки, а Лена шептала:

— Полиция и их ищейки повсюду рыщут вокруг твоего дома. Я шла пешком, пытаясь оторваться от хвоста последние три часа. По всему городу висят твои фотографии, тебя разыскивают, чтобы арестовать. Тебе лучше пожить здесь некоторое время.

— Да, я так и сделаю. Тебе надо позаботиться о себе, Лена.

— Я их не боюсь. Я совершенно ни в чем не виновна, и ты тоже. Ах да, звонил лидер студентов по имени Лан Гаи, он искал тебя. Он хочет, чтобы ты выступил на митинге в память о Мэе, старом охраннике типографии, и других рабочих в это воскресенье. Митинг пройдет на месте сгоревшей типографии. Он говорил, что другие университеты по всей стране тоже организуют демонстрации и митинги против правительства, чтобы потребовать освобождения Фей-Фея.

— Какая отвага! — сказал я. — Скажи им, что я приду.

— Тебе не следует этого делать. Полиция будет там.

— Тогда нам необходимо отработать план для отхода.

— Тан, не стоит ради этого рисковать своей жизнью.

— Стоит. Этот митинг может стать началом революции, которую нельзя будет остановить, — сказал я. — Помоги мне в последний раз. Скажи им, что я там буду.

Лена неохотно кивнула.

— Вот тебе деньги, две тысячи юаней. Это все, что у меня есть.

Я поблагодарил ее и рассовал деньги по карманам. Каким же преданным и верным другом она оказалась.

— Вот, я принесла тебе «Женьминь жибао», — сказала Лена. — Ты должен прочесть это.

Она сунула мне газету, подняла воротник и исчезла, уходя по кривой улице. Снежинки замели ее следы.

Я развернул газету. Первая страница кричала:

«Антиправительственные элементы Тан Аон и Суми Во сфабриковали вымышленную биографию нашего героя полковника Шенто. Молодой революционер остался сиротой в возрасте трех лет, вступил в армию в двадцать, спас жизнь нашего великого вождя, получил повышение по службе за свою преданность и верность партии и ее руководителю. Полковник Шенто никогда не был лично знаком с Суми Во — либеральной писательницей, которая обязана своей популярностью бесстыдному абсурду и выдуманным воспоминаниям. Фальсификация — это вопиющая попытка выгородить своего жениха Тана Лона и вытащить его из финансового краха и банкротства. Последним жульничеством Тан Лона был поджог собственной типографии и убийство его рабочих для получения страховки в двадцать миллионов юаней от Народной страховой компании. Министерство юстиции начало расследование этого дела.

На другом фронте Суми Во, которая пытается представить своего жениха национальным героем, недавно была арестована по обвинению в буржуазном либерализме. Но главный вдохновитель этой диффамации все еще на свободе. Мы призываем наш народ к бдительности и содействию полиции в Пекине и других районах Китая в деле поимки Тана Лона, чтобы воспрепятствовать дальнейшему распространению его тлетворного влияния».

Я смял газету и бросил ее в мусор. Один из постояльцев, фермер с севера, оторвал полоску от газеты, чтобы свернуть себе самокрутку. Он насыпал табак, прикурил и принялся с наслаждением выпускать клубы дыма.

Было хмурое воскресное утро. Ветер выл, тучи низко нависли над землей, все вокруг выглядело безмолвно и неподвижно. Это была самая подходящая погода для траурного митинга по семи погибшим, чьи души вознеслись на небо вместе с клубами дыма. К полудню ветер, несший хлопья снега, усилился и принялся раскачивать голые ветки деревьев. Ветки трещали, стволы раскачивались, тигры попрятались, а волки застыли в страхе и тоске.

К полудню тысячи студентов стали появляться кто пешком, кто на автобусах, кто на велосипедах. Они пели песни протеста, выкрикивали проклятия и скандировали речевки. Тысячи рабочих с грязных дымных фабрик приходили большими группами. Некоторые приезжали в прицепах грузовиков, другие — стоя на подножке тракторов. Их рабочая одежда была сине-белой, аккуратной и в то же время грязной. Они курили свои сигареты, которые им выдавали по талонам, и пили разливное пиво. Их руки, не занятые делом, барабанили по всему, что попадалось, а ноги топали по земле. Они пришли сюда, потому что погибшие были их братьями в бело-голубой униформе. В обычной жизни студентам и рабочим было глубоко наплевать друг на друга, но перед лицом смерти они объединились. Рабочие, строящие коммунизм, пролетарии всего мира, не имели никакой собственности, но были хозяевами этой земли. Так учил их Карл Маркс. Изрядно надоевшая песня «Интернационал» тоже говорила об этом: «Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой».

Вокруг быстро выстроилась линия полицейских, окружившая толпу со всех сторон. Они охраняли, контролировали, оттесняли, временами сдерживали напор, чтобы как-то обуздать все ширившуюся толпу. На передней части мощной бронемашины надрывался громкоговоритель:

— Все незаконные демонстрации запрещены. Все участники будут арестованы!

— Заткнись! — хором отвечали ему рабочие.

— Граждане, расходитесь по домам! Траурный митинг не санкционирован властями! Полиция Пекина примет меры ко всем, кто не подчинится этому приказу!

Когда молодой солдат толкнул студентку художественного колледжа, она закричала и набросилась на него с кулаками.

— Только попробуй еще раз дотронуться до нее, и будешь грызть землю! — пригрозил ее длинноволосый парень.

Ровно в полдень худой лидер студентов Лан Гаи запрыгнул на временный специально сооруженный из полусгоревших досок и веток деревьев помост. На нем была белая куртка и черная лента, повязанная вокруг головы — знак траура, который обычно носили самые близкие члены семьи. Он был спокоен, голова опущена вниз, глаза закрыты. В полной тишине Лан Гаи просил духов умерших снизойти на него и дать ему силы.

Печальная траурная мелодия, которую специально написал студент-первокурсник университета искусств звучала как плач. Громкоговорители были спрятаны под камнями и под столами, так что полиция не смогла бы их быстро изъять и отключить. Группа студентов, которые должны были выступить с речами, представляла все колледжи и университеты, стояла плечом к плечу, окружив Лан Гаи и прикрывая его пятью рядами своих тел — единственной защитой от оружия офицеров.

Лан Гаи жестом остановил музыку и махнул рукой молодым людям, окружившим его. Они сидели на корточках на ледяных камнях, высоко держа плакаты над головами. Интеллектуалы с озабоченными лицами смешались с простыми рабочими, из которых состоял внешний круг. Опустив глаза вниз, Лан Гаи начал говорить:

— Небеса благодарят вас, и мир встает на колени перед вами. Мы, живущие, собрались здесь сегодня, чтобы оплакать ваш жестокий и безвременный уход. Мои соотечественники, товарищи, студенты, преподаватели, отцы, матери — мы живем в государстве тирании, которая не останавливается даже перед тем, чтобы убить. Тирании, поросшей ядовитым мхом, который теперь отравляет наш народ.

Сегодня мы здесь не только для того, чтобы почтить память, но и для того, чтобы бороться за живых. Дьявол по имени Шенто виновен в смерти старого охранника Мэя и рабочих типографии, в преследовании и финансовом крахе фирмы «Дракон и Компания», аресте Фей-Фея Чена и Суми Во. Не довольствуясь этим, он разыскивает и преследует совершенно невиновного человека Тана Лона. Товарищи, соотечественники! Сегодня погибли только эти люди, но завтра ими можете стать и вы. Настал час избавить нашу любимую землю от тех, кто толкает колесо истории назад, во мрак, а не к светлому будущему.