Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саид? Значит, не только Рене в клане Теней потерянного воинствамог похвастаться прозвищем.
– Мы видели их, доктор, – подтвердил Рене. – Парень, теперь твоя очередь рассказать, как ты здесь оказался. И постарайся говорить короче. Древний бог вырвался на Поверхность, поэтому тебе стоит поспешить с закрытием пролома. Ты ведь сам слышал – Поющая скорбные песни сказала в Оранжереях своему брату, Кровавому возмездию, что скоро Хорн поднимет ворота и заберет их в потерянные земли. Так вот, Хорн – это прозвище Древнего бога, с которым, очевидно, твоя подружка поменялась душами.
Слова убийцы закрутились в голове цепочкой мыслей. Древний бог вырвался на Поверхность; из-за его прорыва больницу, в которой я лечился, вместе с ее обитателями поразили тьма и ржа, поднявшиеся из Бездны. Но что, если они накрыли собой весь город? Что, если мой город стал подобен Лабиринту или превратился в руины?
– Колись, парень: о чем думаешь? У тебя морщинками на лице написано: «Я что-то знаю!»
Зрачки Рене бегали по мне так, будто мертвец читал по лицу. Или я опять думал слишком громко. Не важно – я не собирался скрывать свою историю, поэтому рассказал ее по возможности так кратко, как только мог, но и без этого мы потеряли час, пока Древний бог бушевал на Поверхности.
– Теперь все понятно, – заключил доктор Крамп, когда я закончил историю. – Ты разбудил Селену, названную сектантом богиней Луны. Адепт, говоривший с тобой в Лаборатории, рассказал, что Селена захочет спуститься в Бездну, чтобы найти свою погибшую мать. Открыть двери Лабиринта поворотом ключа можешь только ты, а всем остальным, даже великим мертвым, нужно проводить особые ритуалы. Не понимая, что делаешь, ты рассказал торговцу информацией о Селене, а он в свою очередь продал эти сведения язычникам. Они предложили девушке сделку – обменяться душами с Хорном. Значит, Селена оказалась внизу, а Древний бог на Поверхности. Можно предположить, что все то время, пока ты находился в психиатрической лечебнице, они планировали и готовили ее побег. Сегодня ночью он удался. Осталось только узнать, успел ритуал обмена душ окончиться или нет. Если нет, то нужно разорвать связь между Селеной и Хорном, тогда девушка вернется на Поверхность, а Хорн в Бездну.
– Хорошо, когда рядом есть кто-то умненький, кто сможет все объяснить и указать пальцем на того, кто накосячил. Правда, парень? – произнес Рене и уставился на меня прищуренным взглядом.
– Плохо, когда пальцем указывают на тебя, – ответил я.
Я начал стучать ладонями по столу, изнывая от неподвижности нашего разговора и нужды бежать и что-то делать. Вырваться из Лабиринта на Поверхность, спасти девушку, отправить Древнего бога обратно в Бездну – так я слышал зов предназначения. Наконец-то я мог сделать хоть что-то значимое в своей жизни и очень боялся, что у меня не получится. Я больше был не в состоянии продолжать сидеть и ничего не делать. Вскочив с места, я воскликнул:
– Идемте! Нам нельзя терять время!
– Конечно, прямо сейчас и пойдем. Можешь не переживать – мы сами все сделаем, тебе даже не придется меч из ножен доставать. Нужно только выпустить меня и мой клан из Лабиринта, – заявил Рене.
Несмотря на очевидность этого замечания, я о нем не подумал, а когда услышал, то мне оно не понравилось. Еще одни мертвецы, жаждущие вырваться на Поверхность, и еще одно нарушение Закона. «Мертвые не вмешиваются в мир живых, пока живые не вмешиваются в мир мертвых». Чем для живых заканчивается вмешательство в мир мертвых, я знал и не хотел преступать ногами еще одну черту Закона.
Вот только я не рискнул заявить об этом вслух Рене. Если бы я верил, что справлюсь с возродившимся богом, то не стал бы просить помощи. Но я не верил! Выискивая оправдание своей слабости, я спросил:
– Ты хочешь, Рене, чтобы я выпустил вас на время?
Мертвец улыбнулся. Он улыбнулся такой широкой улыбкой, которой не улыбался никогда. Он мог больше ничего не говорить, ведь мимика уже все сказала без голоса, но он ответил:
– До конца времен, пока не исчезнет сама Земля, я хочу, чтобы мой клан ходил по Поверхности.
– Но этим вы нарушите Закон! – воскликнул я
– Но нарушишь его ты, а не я. Ты вмешаешься в мир мертвых и выпустишь нас на Поверхность. Впрочем, если не хочешь, можешь идти один, мы не будем мешать тебе. Если ты не справишься, мы и так вырвемся наверх – проследуем за Древними богами в пролом между мирами. Раны Лабиринта обычно быстро затягиваются, но мы движемся еще быстрее.
Возможно, Рене блефовал. Если бы так легко было покинуть Лабиринт, он бы уже это сделал. Я думал о том, что уже открыл одной мертвой девушке путь наверх и ничем хорошим это не закончилось. Вознесение армии кровопийц принесет живым еще больше зла. Если поразмыслить, то они даже страшнее Древнего бога, ведь Древний бог убьет людей своим вознесением один раз, а клан Теней будет пить человеческую кровь тысячелетиями. Но был еще один вариант, о котором когда-то рассказывал Патрицио:
– Мы дадим клятву крови: либо вы исполните ее, либо умрете. Поэтому я позволю вам подняться за мной на Поверхность, если вы поклянетесь служить мне, как Хранителю ключей от дверей Лабиринта!
Глаза Рене вспыхнули злобным огоньком. Его широкая улыбка сползла с лица от натянутых дрожащих скул. Он молчал, желая, чтобы один его взгляд заставил меня забыть об этом ультиматуме, но я не собирался забирать его обратно. Я помнил, что всего несколько часов назад Рене чуть не отправил меня в глубину Бездны, теперь же, когда я находился внутри Убежища, его власть надо мной была безграничной. Даже вопрос о том, кто я – храбрец или глупец, – в этот момент не стоял. Дурак. Полный. И без всяких вариантов. Но именно это безумие остановило Рене от того, чтобы выхватить пистолет и выстрелить в меня. Вместо этого он перешел к прямым угрозам:
– Чтобы ставить кому-то условия, необходимо делать такие предложения, которые твой компаньон не способен получить без твоей помощи. А чтобы выбраться на Поверхность, нам даже не нужно твое согласие. Просто убить и забрать ключ себе. Поэтому ты неправильно нас понял. Наше предложение помочь – это не равная сделка, а жест доброй воли.
– И в чем смысл такого великодушия? – спросил я.
– В великодушии мало
