Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это могло быть, а ссылка действительно состоялась, как увидим ниже. Неверно только другое свидетельство Коллинса, что отец с горя умер на дороге. Он умер на воеводстве в сибирском городе Тюмени.
Русский современник события Котошихин складывает всю вину вообще на боярство, на ближних людей, которые прочили за государя своих дочерей, и рассказывает, что царь, «сведав у некоторого своего ближнего человека дочь, девицу добру, ростом и красотою и разумом исполнену, велел взяти к себе на двор и отдати в бережение к сестрам своим царевнам; и честь над нею велел держати, яко и над сестрами своими царевнами, доколе будет веселие и радость». Затем следует обычное в таких печальных случаях слово: «И искони в Российской земле лукавый дьявол всеял плевелы свои, если человек, хотя мало прийдет в славу и честь и в богатство, не могут не возненавидети. У некоторых бояр и ближних людей дочери были, а царю об них к женитьбе ни об одной мысль не пришла: и тех девиц матери и сестры, которые жили у царевен (при дворе), завидуя о том, умыслили учинить над тою обранною царевною, чтоб извести, для того, надеялись, что по ней возмет царь дочь за себя которого иного великого боярина или ближнего человека; и скоро то и сотворили, упоиша ее отравами».
Изо всех этих разноречивых свидетельств ясно одно, что злополучная невеста, нареченная уже царевною, была, подобно Хлоповой, сослана из дворца. Царь был очень опечален этим событием; от горя многие дни он лишен был яди, ничего не ел и «после того не мыслил ни о каких высокородных девицах, понеже познал о том, что то учинилося по ненависти и зависти». Так, без малейшего сомнения, должен был объяснять ему это событие возлюбленный его дядька Борис Морозов.
Царевна сослана была из дворца в начале февраля. 12 февраля государь пожаловал ей весь изготовленный к свадьбе постельный убор: пуховик в камчатной червчатой наволоке, изголовье или подушку, ковер под постелю, сафьянную колодку или постельную скамейку, и богатое одеяло, сшитое еще 16 декабря 1646г. из кизылбашской золотной камки на соболях с горностайною опушкою. В отметке, по случаю отдачи этих предметов, сказано: «По государеву указу отдано ссыльной больной девице Еуфимье Рафовой дочери Всеволоцкого»[138].
Февраля 15-го «ходил государь на медведя», без сомнения побуждаемый Морозовым развлечь свое горе. Охота, которой Алексей Михайлович в первое время отдавался со страстью, была в руках Морозова одним из верных средств отвлекать молодого царя вообще от всяких дельных занятий. В эту, как и в предыдущую, зиму государь довольно часто хаживал на медведей, волков, лисиц; а в эти дни, 21 февраля, опять где-то осочили медведя, т.е. делали осек, или облаву, а 22-го числа, в понедельник, на Маслянице, государь тешился дикими медведями в городе на своей псарне[139].
В записках, относящихся к Сибирской истории[140], отмечено между прочим, что «в 1647г. прислан за опалу в Сибирь на Тюмень Руф Родионов сын Всеволодской с сыном его Андреем и с дочерью Евфимией Федоровною и с женою Настасьею».
Между тем производилось, вероятно, расследование этого дела, по которому открыт и настоящий явный виновник порчи — крестьянин боярина Никиты Ивановича Романова Мишка Иванов. 10 апреля 1647г. «за чародейство и за косной розвод и за наговор, что объявился в Рафове деле Всеволожского», крестьянина послали в Кириллов монастырь под крепкое начало, велели отдать его там старцу добру и крепкожительну… велели его держать под крепким началом с великим береженьем… Под начал, под строгий монастырский присмотр такого рода преступников посылали обыкновенно с тою целью, чтоб они не могли чего-нибудь распространить смутного в народе. Рука Морозова и здесь должна быть заметна. Дело было нечистое, и преступник вместо простой ссылки в отдаленный город, как обыкновенно наказывались колдуны, посылается в великое береженье в приятельский Морозову монастырь, где и сам временщик потом оберегался от народной ярости после московской смуты 1649 г.
Месяца через два после этого ссылается на Вологду один из близких людей к государю – его дядя по матери, кравчий Семен Лукич Стрешнев, по извету в волшебстве. Мы не знаем, относится ли этот случай также к делу Всеволожского, хотя по времени он совпадает с ним, но можем догадываться, что и здесь видится рука всемогущего временщика Морозова, который, по свидетельству Олеария, очищал себе место, удаляя ближайших к государю людей, особенно его родственников, дабы не могли они пользоваться противодействующим для него влиянием на государя. Артамон Сергеевич Матвеев прямо говорит, что извет на Стрешнева о волшбе «был составной и наученой, устроенный завистью и ненавистью, на отлучение его от государя»[141]. Быть может, Стрешнев был только очистительною жертвою всего этого несчастного и горестного для государя события: надо же было отыскать непосредственного виновника и тем отвлечь от себя даже и малейшее подозрение, и притом надо было отыскать такого виновника, который, что бельмо на глазу, служил большою помехою в самовластных действиях Морозова, каким в действительности мог быть кравчий Стрешнев – представитель еще сильного государева родства, родства государевой матери.
Через два года участь несчастного Всеволожского и его семьи была облегчена. В 1649г. с Тюмени из опалы он пожалован на воеводство в Верхотурье, отсюда в 1650г. ему опять велено быть в Тюмень до государева указу. По приезде в Тюмень он помер, в 1652г.; а после того пришел государев указ, чтобы быть ему в Тюмени воеводою. По другому известию, в 1652г. он жил еще в Верхотурье, откуда ему назначено было воеводство в Яранск, стало быть, почти на полдороги ближе к Москве; но, по-видимому, испугались этой близости ссыльных к Москве; в мае послана грамота: воротить его в Тобольск тотчас, если он не выезжал еще с Верхотурья, а в противном случае велено было его догнать и воротить в Тобольск, если б даже он приехал с Верхотурья в самый Яранск. Видно, что и в Сибири он был игралищем борьбы между добрыми стремлениями государя и враждебным влиянием Морозова[142]. Сибирские записки упоминают, что Всеволожский умер на Тюмени и с дочерью; между тем сохранилась грамота от 17 июля 1653г. к касимовскому воеводе Ивану Литвинову, в которой раскрывается, что Рафову жену Всеволожского и
