Приходи в полночь - Сюзанна Форстер

— Этой ночью на меня кто-то напал.

— Что сделал?

Она попыталась встать и не смогла. Резкая боль пронзила плечо. Рукав блузки оторван, поняла она, виден синяк на руке. В этом хаосе она совсем забыла о первом ударе по плечу.

Болело сильно, но закричать ее заставила внезапная острая боль в сердце:

— Кто-то на меня напал!

На нее опять начала наваливаться усталость, она стала слабеть.

— Не подходи, — взмолилась она, падая на диван.

— Ли? Что с тобой?

— Не подходи! — Она помахала рукой, чтобы он оставался на месте. — Мужчина, который мне звонил… Он сказал, что это ты… ты хотел моей смерти.

Он смотрел на нее, не веря своим ушам.

— Кто-то сказал тебе, что я собираюсь тебя убить?

Она смотрела на свою руку, на рану.

— Кто напал на тебя сегодня, Ли? — Его голос внезапно зазвучал жестко. — Кто это сделал?

На этот раз отмахнуться от него не удалось. Он подошел к дивану и, опустившись на колени, осмотрел рваную рану на руке Ли. Кровоточить она перестала, но уже образовался безобразный синяк.

— Кто это сделал? Скажи мне!

— Я не могла его рассмотреть.

— Но ты знаешь, кто это, да? Или думаешь, что знаешь.

Она не могла понять, зачем он затеял этот разговор. И что-то заставило ее произнести то, что, должно быть, сидело в ней всю ночь, обвинение, которое, как он должен был догадаться, она собиралась ему бросить:

— Ты! — Ее губы искривились от боли. — Я думала, это ты.

Он ухватился за подлокотник дивана с такой силой, словно внутри у него что-то взорвалось. Затем лицо Ника исказилось яростью, и он вскочил.

— Я не охочусь на женщин! — выкрикнул он.

Он отошел от нее, оглядываясь и ища, что можно разбить. Полы плаща разлетались при движении. Черные волосы блестели в свете лампы. На него было страшно смотреть. Его отражение металось в зеркально-черных плитках пола, напоминая чародея, сражающегося с силами, еще более темными, чем он сам.

Часов в комнате не было, но какие-то внутренние часы отсчитывали нараставший в нем гнев, и Ли чувствовала каждый их удар. Каждое движение его руки, каждое проявление сжатой, как пружина, энергии, говорили ей, что сейчас время — ее враг, что оно с неумолимой скоростью приближает их к катастрофе.

— Не надо… — прошептала она.

Ник схватил с подставки керамический кувшин, с виду очень древний и ценный, и направился к окну. Ли решила, что сейчас он выбросит его за окно, но Ник постоял несколько секунд, держа кувшин на весу, затем резко поставил его на место и отвернулся.

Ли подумала, что все кончилось и он пришел в себя, но не тут-то было. Ник взглянул на нее, и в его глазах она увидела столько боли, столько нестерпимой боли. Она была потрясена.

— К черту! — внезапно бросил он.

Его рука описала в воздухе дугу. Он весь был нацелен на разрушение. Кувшин полетел через комнату и разбился о бар, во все стороны полетели осколки. В следующий миг он сорвал со стены картину и насадил ее на настольную лампу.

От звука рвущегося холста Ли затошнило. Она содрогнулась от ужаса.

Ник развернулся, словно ища чего-то еще, чего-нибудь бесценного. Но больше ничего не было… кроме нее. Признавая поражение, он прерывисто вздохнул. Схватил стул и выпустил его из рук, тот с треском упал на пол и перевернулся.

Насилие имеет звук, поняла Ли. И сейчас оно отдавалось в ее ушах треском стула, стоном холста.

А посреди всего этого хаоса молча, опустив голову, стоял Ник Монтера. Вся его злость куда-то исчезла.

Ли хотела что-то сказать, но боялась.

— Это был не я, — произнес он наконец. Казалось, он разговаривает со своим отражением, мерцавшим у него под ногами. — Мне достаточно и одной смерти на своей совести.

Одной смерти? Он говорит о Дженифер? Суд признал его невиновным в этом преступлении, но Ли уже не была в этом так уверена. И поэтому спросила его.

— Нет, — ответил он. — Это была не Дженифер. Бога ради, я даже не дотронулся до Дженифер! Это была она.

Ли проследила за его взглядом, обращенным к фотографии, стоявшей на полу рядом с камином. Фотография была повернута лицом к стене. Ли ничего не видела, но догадалась. Переведя взгляд на Ника, она увидела немую муку в его глазах и поняла, что была права. Эта фотография была источником всего — его слепой ярости, его глубочайшей скорби.

Мгновение спустя Ли уже стояла на коленях рядом с камином, держа фотографию в руках. Это был портрет, который заворожил ее, когда она в первый раз приехала к нему в студию, — мечтательная женщина с печальными глазами, кульминация выставки в его демонстрационной комнате.

Но кто-то повредил снимок. Фотография была наискосок прорезана ножом. У Ли не было сомнений в том, кто это сделал. Ник по какой-то причине хотел уничтожить фотографию. Может, поставил ее рядом с камином, чтобы сжечь, но потом не смог.

— Это не Дженифер? — спросила она, все еще не понимая.

— Нет, ее звали Фейт. Она была моей матерью.

— Твоей матерью? — Ли оторвалась от поврежденного портрета и посмотрела на Ника. — Ты ее сфотографировал?

Не надо было ему даже и пытаться улыбнуться. Сердце Ли разрывалось, когда она смотрела, как кривятся его губы, как на лице появляется выражение горечи и скорби. Ли быстро отвернулась, но с испугом поняла, что очень долго будет помнить Ника именно таким.

В воцарившейся тишине Ли слышала только тиканье мистических часов.

— Когда я был еще в начальной школе, — сказал наконец Ник, — производитель фотоаппаратов выделил средства на программу стипендий для неблагополучных детей. Одним из этих детей был я.

— У тебя хорошо получалось даже тогда, — заверила его Ли.

Незабываемой фотографию делала смутная тоска женщины, но игра света и тени была схвачена удивительно мастерски для ребенка.

— Твоя мать умерла, когда тебе было десять, да? — осторожно начала Ли, постаравшись задать вопрос тоном собеседника.

— Она не умерла, ее убили. — И тихо, на выдохе, он добавил: — Ее застрелили.

Ли не могла опомниться. Он сказал, что виновен в ее смерти. Что же он тогда имел в виду? Что в десятилетнем возрасте застрелил свою мать? Должно быть, это был несчастный случай, нанесший ему ужасную травму. Теперь она начала понимать его ярость. Если Ник был виновен в ее смерти, то он все время стремился наказать себя за то, что считал невозможным простить. Всю жизнь его гложет чувство вины.

— Ты можешь об этом говорить? — спросила она.

— Здесь не о чем говорить.

«Здесь есть о чем говорить, — хотелось сказать ей. — Твоя мать умерла, а ты умираешь здесь и сейчас, умираешь каждый день из-за того, что ты сделал».