Задание Империи - Олег Измеров

«А говорили, что насчет продажной девки — это он так про кибернетику… или генетику? Или про что-то другое и вообще не он? Про западных политиков оно как-то логичнее звучит…»

— На территории Соединенных Штатов вас будут сопровождать люди мистера Даллеса. Они же устроят вам встречу с президентом. Наших людей с вами не будет. Мне сказали, вы изучали английский?

— British English, not American. My spoken English is not beautiful, but I hope, this trip will be a good training.[8]

— Сойдет. Они дадут вам переводчика.

Сталин помолчал и добавил:

— А вы знаете, почему я это все вам так подробно рассказываю?

— Нет.

— Американцы в это все равно не поверят. Если они узнают, что вам, человеку, неискушенному в мировой политике, раскрыли такую комбинацию, они решат, что это дезинформация.

«Сплошная социальная инженерия. Как при внедрении трояна. А, впрочем, в этой ситуации я и есть троян.»

— Я не стану давать инструкций, как убеждать Лонга. Вы лучше знаете, что такое атомное оружие. Вы лучше знаете, чем грозит миру нашествие Гитлера. Говорить можете все, что угодно и о ком угодно — о нашем строе, об императоре, о России. Можете представлять себя монархистом, коммунистом, пацифистом, сионистом, анархистом — это не имеет значения. Лишь бы это было убедительно и естественно. Старайтесь ничего не выдумывать. Будьте самим собой.

Стекла в окне задребезжали от гула низко летящего тяжелого самолета. Сталин слегка поморщился. «Надо будет потом предупредить насчет опасности воздушного терроризма. Мало ли что тут изменит мое появление.»

— Возможно, американцы захотят вас скомпрометировать в глазах нашей власти. Позвольте им сделать это. Им надо убедиться, что вы не связаны с официальными правящими кругами. Короче, все, что вы там наговорите — санкционировано.

— А если они решат удерживать меня? Например, потом, после встречи с Лонгом? И получить информацию о технике будущего, об оружии будущего? Я должен буду раскусить ампулу с ядом? Или мне в этом помогут ваши люди? Вы говорили насчет того, чтобы смириться с моей потерей — что это значит?

— Резонный вопрос. Если американцы захотят получить от вас информацию о технике будущего — рассказывайте. Рассказывайте как есть, не додумывайте. По принуждению от человека можно получить только голые факты — пусть получают голые факты. Сейчас американцы собирают со всего мира мозги и обеспечивают себе прогресс. С готовым будущим мозги им не нужны, они на них смогут сэкономить. Пусть последовательно воспроизводят все ваши ошибки. Пусть тратят доллары на то, чтобы изготовлять дорогие образцы, которые они еще десятилетия не смогут сделать серийно. Пусть ставят тысячи экспериментов, начнут тысячи проектов. Пусть в погоне за будущим создадут массу лабораторий, привлекут в научный мир толпы посредственностей. Мы развернем в Америке сеть промышленного шпионажа и будем отбирать крупицы удачного опыта.

— Как японцы в свое время… то есть в будущем? Понятно. Значит, потеря — это только в этом смысле? А я — то думал…

— Мы не можем поручиться, что американцы в один прекрасный день не решат, что вы их дезинформировали. У них же нет возможности заглянуть за двадцать, за пятьдесят лет вперед. И мы не можем поручиться за то, что они с вами сделают. Мы вообще не сможем оказать на Соединенные Штаты дипломатическое или другое политическое давление для помощи вам. Вы для нас официально не существуете.

— Тогда я попрошу проверить меня на полиграфе. Есть такой прибор для проверки, врет человек или нет.

— Это вы правильно придумали, господин Еремин. Американцы любят верить во всякие технические игрушки, в замену человеческих рук и человеческого ума всякими механизмами. Если бы они не звали к себе эмигрантов со всех частей света — давно бы превратились в электрических роботов.

— И все-таки, товарищ Сталин, то есть…

— Да пусть будет «товарищ Сталин». Говорите, товарищ Еремин.

— Как-то в голове не укладывается, что меня с информацией о будущем просто так отпустят и не попытаются ликвидировать. А когда война будет? Это же бесценные данные!

— А войны не будет, — с этими словами Сталин поднял указательный палец вверх, — Гитлер не нападет, потому что у нас тоже будет бомба. Какой смысл обещать украинский хлеб и бакинскую нефть, если за это надо платить миллионами жизней людей высшей расы? Гитлер, как шакал, нападает, когда чувствует слабость. Войны не будет, товарищ Еремин. Мои дети останутся живы и ваши прародители.

И тут только Виктор понял, что цель его задания — предотвратить Великую Отечественную.

3. Власть — не всегда главное

— Это как же… То есть двадцать миллионов не погибнет? — Виктор на секунду запнулся, чтобы проглотить слюну.

— Скажите, вы верите в бога?.. — Сталин произнес эту фразу, как — то задумчиво, сделал паузу; Виктор понял, что он очень умело пользовался этим паузами, приковывая к себе внимание и одновременно скрывая некоторые затруднения с беглой речью по-русски, — впрочем, это неважно. Мы с вами оба уже в таком возрасте, когда человек задумывается, что же останется после него. Власть, состояние, минутные утехи — не всегда главное. Должно быть что-то такое, ради чего мы пришли на этот свет и после чего нам не страшно уходить.

Он замолчал. Табачный дым тянулся к окну, увлекаемый легким сквозняком.

— Я понял, — ответил Виктор.

— Вот и хорошо. Остальное вам расскажут по ходу дела.

Виктор понял, что разговор окончен.

— А вы… Вы ничего не хотите у меня спросить?

— Думаете, я спрошу у вас дату своего последнего часа? Нет, не хочу. Здесь это может быть раньше или позже. Незачем сидеть и считать дни, как приговоренный к казни. Некогда. Надо еще многое сделать.

Сталин слегка наклонился вперед и поманил Виктора к себе пальцем.

— Знаете, чего я хочу? Я хочу построить здесь другой мир. Где люди будут жить в светлых домах, работать по шесть часов, а в остальное время — учиться, ходить в театры, писать стихи, музыку, картины. Где не нужна каторга и где не будет ночных арестов. Где люди не будут пожизненно прикованы к одному ремеслу, а будут пробовать себя в разном деле, открывая в себе новые таланты. А если мне не суждено будет увидеть этого мира — то перед последним часом своим я хочу покаяться перед всеми. Пусть народ будет мне судьей. Пусть и другие власть держащие потом покаются в том, что не сумели свершить, или неверно употребили власть свою. Не может быть справедливой власти без покаяния.

Виктор был совершенно ошарашен. Покаяние ни с одной из известных ему версий историков про Сталина не сочеталось. А может, на самом деле, он так и остался такой — неизвестный? И мы о нем так ничего и не знаем?

— И еще, Виктор Сергеевич. Берегите голову. Что бы ни случилось — не спешите ее терять, как это делают… некоторые. Пока мы живы — борьба не окончена.

«А это к чему? Или это из-за жены? Она же у него вроде покончила с собой? Черт, забыл в каком году… А здесь, в этой реальности — тоже? Или я просто додумываю?.. А вообще странная откровенность у него. Такое впечатление, будто он считает, что видит меня в последний раз.»

…У подъезда канцелярии ожидал «Адлер» с зашторенными окнами. Возле прохаживался Ступин. Шофер услужливо распахнул Виктору заднюю дверь: внутри сидела Лена. Ступин сел на переднее и машина тронулась.

— Просьба не выглядывать из окон. Мы едем за город.

«Жаль, что Москвы не посмотрю. Прямо как в „Экипаже“ — стюардесса слетала в Париж и кроме аэропорта, ничего не видела. Открытки хоть купить… Черт, а как же… Я же даже устного согласия не давал! Отказаться? От чего? Предотвратить Великую Отечественную? Да меня и в нашей реальности не поймут! То есть найдутся такие, что поймут, но это такая сво… Нет, ну а если бы сейчас немцы напали и тебя призвали, ты бы что, откосить решил?» — спросил себя Виктор, забыв о том, что его возраст уже не самый призывной. В конце концов он решил, что в этой ситуации глупо думать о том, что у него не получили формального согласия.

«Лишь бы это действительно войну предотвратить, а не разводилово. Ну ладно, посмотрим.»

Сквозь легкое шипение и трески — все-таки средние волны, а не УКВ — оркестр Лео Райзмана романтически мурлыкал «Шалить не надо». Судя по тому, что «Адлер» периодически притормаживал и под днищем машины начинало мелко трясти, Виктор сделал вывод, что асфальт в Москве не везде. Невидимые сквозь занавески водители пускали в ход клаксоны, когда только возможно; иногда где-то неподалеку грохотал и трезвонил трамвай. Стеклянная перегородка салона была поднята и зашторена; Виктор на мгновенье задумался, должна ли она быть в «Адлере» или ее сделали по спецзаказу.