Смерть в экстазе. Убийство в стиле винтаж (сборник) - Найо Марш

– Давайте сейчас. Пожалуйста.

Пожалуй, это был первый раз, когда Аллейну не хотелось сделать новый шаг в расследовании. Он так хорошо все продумал, так тщательно создал обстановку, подходившую для доверительной беседы. И вот теперь она стояла перед ним, вырванная из привычного круга, открытая и беззащитная, а он…

Он сунул руку в карман и достал маленькую коробочку. Потом медленно открыл ее и положил на коврик.

– Вот о чем я хотел спросить. Можете потрогать его, если хотите. С него уже сняли отпечатки пальцев.

Внутри коробочки лежал зеленый тики.

– Ох!

Возглас Каролин был непроизвольным – в этом он не сомневался. В первую секунду она просто удивилась. Потом ее лицо стало замкнутым и неподвижным.

– А, это мой тики. Вы его нашли. Я очень рада. – Маленькая пауза. – Где он лежал?

– Прежде чем я вам отвечу, вспомните, что вы с ним сделали перед тем, как сесть за стол.

– Но я уже сказала. Я не помню. Кажется, я поставила его на стол.

– А если я скажу, что кто-то видел, как вы спрятали его в вырез платья?

Снова повисла пауза. В костре потрескивали дрова, птичка в кустах так же звонко щебетала, перекрывая шум реки.

– Возможно. Я не помню.

– Я нашел его на полу галереи, прямо над сценой.

Но Каролин уже успела подготовиться. Ее удивленный взгляд получился очень убедительным. В жестах и мимике сквозила глубокая растерянность.

– Не может быть! Вы нашли его на колосниках? Как он там оказался?

– Видимо, выпал из вашего платья.

Как она испугалась! Можно было подумать, что она прямо на его глазах погружается в пучину ужаса.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Конечно, понимаете. Можете мне не отвечать, если считаете, что так лучше. – Он подождал секунду. – Мой следующий вопрос: вы поднимались на колосники до случившейся трагедии?

– До трагедии!

Ее облегчение было слишком велико. Предательский возглас вырвался сам собой – раньше, чем она успела спохватиться. Потом она сразу взяла себя в руки и спокойно ответила: «Нет, я туда не поднималась», – но было уже поздно.

– А после? Нет, нет, даже не пытайтесь! – воскликнул Аллейн. – Не вздумайте мне лгать. Не надо притворяться. Это только ухудшит положение – его и ваше.

– О чем вы говорите? Я не понимаю.

– Вы не понимаете? Тогда скажите вот что. Когда в то утро вы говорили с Хэмблдоном о браке и он спросил, согласны ли выйти за него после смерти мужа, – это был единственный разговор такого рода?

– Кто вам это сказал? В какое утро?

– Когда вы приехали в Миддлтон. Ваш разговор подслушали. Пожалуйста, отвечайте честно. Поверьте, я знаю достаточно, чтобы любой обман с вашей стороны превратился в катастрофу. Так вы совершите большую ошибку, может быть, непоправимую, и повредите и себе, и Хэмблдону. – Он помолчал, опустив голову и глядя на свои худые пальцы, обхватившие колено. – Наверное, вы думаете, что я пытаюсь поймать вас в ловушку, хочу напугать и вырвать признание. Возможно, это правда, но правда и то, что я стараюсь вам помочь. Вы мне верите?

– Не знаю. Я ничего не знаю.

– Местная полиция уже слышала о вашем разговоре с Хэмблдоном. Им известно, где нашли тики. Скоро они узнают, что после праздника он был под вашим платьем. Если вы начнете отпираться, все подозрения падут на вас.

– Господи, что я натворила!

– Хотите, я расскажу вам, что вы сделали в тот вечер? После убийства вы ушли в гримерную. Сначала шок был слишком велик, чтобы вы могли о чем-то ясно думать, но потом вы стали понемногу приходить себя. В гримерную вас отвел Хэмблдон. Надеюсь, позже вы мне расскажете, что он вам сказал. Как и все члены труппы – за исключением вас, – он знал о сюрпризе с бутылкой и о том, как там все устроено. Потом вы отослали его из гримерной, сказав, что хотите побыть в одиночестве. И тут вас охватили подозрения – ужасные подозрения, что в деле может быть замешан Хэмблдон. Уходя со сцены, вы слышали, как Гаскойн говорил про «нечистую игру» и о том, что это не было несчастным случаем. Вы сказали, что хорошо знакомы с театральной механикой и часто помогали в установке декораций. В какой-то момент вам пришло в голову, что можно подняться наверх и самой все посмотреть. Все остальные были в своих гримерных, кроме Мэйсона, Гаскойна, доктора Те Покиха и меня, но мы стояли на сцене и не видели вас за кулисами. Возможно, вы еще не оправились от шока и не могли мыслить здраво и разумно; и вот, потеряв голову от страха, забыв о самой себе, вы прошли на дальнюю часть сцены и поднялись по лестнице на галерею.

Он замолчал, не спуская с нее глаз. Она сидела, опустив голову и отвернувшись в сторону. Ее пальцы нервно теребили бахрому.

– Остановите меня, если я не прав, – продолжал Аллейн. – Итак, вы поднялись наверх и увидели болтавшийся конец веревки, а рядом груз, лежавший на полу. Зная об устройстве сцены, вы сразу поняли, что произошло. Противовес был снят, и бутылка рухнула на стол.

Несколько ниток бахромы лопнули у нее в руке.

– В этот момент мы ушли со сцены за кулисы. Повинуясь смутному порыву – представить все случившееся как несчастный случай, – вы повесили противовес на место. А когда наклонились, чтобы поднять груз, тики выпал из вашего платья и застрял между планками решетки, где я нашел его несколько минут спустя. Все было именно так, не правда ли?

– Я не… не стану отвечать.

– Как хотите. В любом случае мне придется изложить свою версию полиции. Я и так уже превысил полномочия, разговаривая с вами. Вчера вечером вы спросили, хочу ли я быть вашим другом. Я ответил, что всегда готов помочь вам, если вы мне доверитесь. Теперь я говорю с вами как друг и именно поэтому прошу вас говорить правду, только правду и – сейчас это выражение как нельзя более уместно – ничего, кроме правды.

– Но они ничего не смогут доказать! – вдруг с жаром воскликнула Каролин. – Откуда они знают, что груз не висел там с самого начала? И что это не был несчастный случай? Противовес оказался слишком легким и…

– Но как вы узнали, что он был слишком легким?

Из ее груди вырвалось что-то вроде всхлипа.

– Вот видите, – заметил Аллейн, – вы не годитесь для таких вещей. Значит, вешая груз, вы поняли, что он слишком легкий? Удивительная проницательность. Как вы это определили? Ведь вы ничего не знали про сюрприз и…

Он вдруг замолчал, опустился рядом с ней и заглянул в ее отвернувшееся лицо.

– Так вы с самого начала знали про этот план? – спросил он тихо.

Каролин дрожала всем телом, словно ее бил озноб. Он мягко тронул ее за руку.

– Бедняжка, – пробормотал он.

Она припала к его плечу и залилась горькими слезами.

– Я была дурой, дурой… Зачем я туда полезла… а теперь вы станете его подозревать… Больше, чем если бы я ничего не сделала. Вы подумаете, что я знала! Но я ничего не знала. Он невиновен. Все это из-за шока. Как я вообще могла такое подумать! Это был бред, безумие. Он не мог, не мог так поступить с Альфи! Поверьте мне – не мог. Я была дурой.

– Мы подозреваем Хэмблдона не больше, чем всех остальных.

– Правда? Это так? Так?

– Да.

– Значит, если бы не моя глупость, вы бы его не заподозрили? И только из-за меня…

– Не только из-за вас. Но вы еще больше запутали дело – вы и ваше мнительное воображение.

– Если бы вы мне поверили… Если бы я смогла убедить вас…

– Если Хэмблдон невиновен, вы все еще можете ему помочь, просто ответив на несколько моих вопросов. Ну все, перестаньте плакать. Я дам вам десять минут, чтобы вы вытерли слезы и привели себя в порядок. Потом я вернусь, и мы закончим разговор.

Он легко вскочил на ноги и, не сказав больше ни слова, зашагал в сторону небольшой теснины, где кустарник спускался к самой кромке воды. Дорога шла вверх и вскоре, забравшись на крутой склон, он оказался в глубине чащи. Это был остаток древнего леса. Гигантские стволы деревьев стояли здесь, словно монолитные колонны, погруженные в густой ковер подлеска, и вздымали к небу тяжелые кроны, испещренные солнечными пятнами. Листва нависала над его головой светло-зеленой массой, и такая же зелень была внизу, где землю покрывали разлапистые папоротники. В этой бесконечной игре дремучей зелени чувствовалось что-то грубое и первобытное. Кругом царили полумрак, прохлада и глубокое безмолвие, если не считать журчания невидимого ручейка, с трудом пробивавшего путь сквозь заросли к реке. Пахло влажным мхом, сочной сырой землей и липкой сладковатой смолой, выделявшейся из треснувших стволов. Аллейн подумал, до чего это приятный запах – свежий и в то же время терпкий. Неожиданно совсем близко свистнула птица – всего две ноты, чистые и звонкие, как колокольчик. Прочистив горло, она выпустила целую трель в минорном тоне, такую легкую и музыкальную, словно ее сочинил какой-то великий композитор.

Под конец этот быстрый мелодичный росчерк завершился комичным писком. Раздался шелест крыльев. Птица просвистела снова, уже подальше, а издалека ей ответила другая. И вновь – лишь глубокая тишина и еле слышный рокот ручья.