Лживая весна - Александр Сергеевич Долгирев

– Сколько вы пробыли на ферме?

– Четыре ночи, считая ночь, когда убил Груберов.

«Его спугнул Хофнер! Вольфганг все это время просидел прямо над механиком».

– Вы не пытались замести следы?

– Нет. Пятна крови и следы от сапог были везде на полу. Сапоги я вымыл только в лесу, в том самом ручье. Там же вымыл и нож с шестопером. Немного крови попало и на мою одежду – на левый рукав, насколько я помню, но от нее я смог избавиться только в Мюнхене.

– Расскажите про то, как вы покинули ферму.

– С самого утра приехал мужчина. Он долго стучал в дверь. Потом долго ничего не происходило, но я знал, что он остался ждать у двери, так как он насвистывал. После этого он вошел в гараж. Я напрягся, готовясь атаковать, если он каким-то образом сможет меня обнаружить, но он принялся чинить двигатель и возился с ним несколько часов, не отвлекаясь. Я даже смог поспать за это время. Когда он ушел, я понял что не смогу больше скрываться на ферме, так как долгое отсутствие Груберов начинает вызывать подозрения, а значит скоро сюда придут и обязательно найдут трупы в сарае. Когда это произойдет, лучше быть далеко.

Я собрал свои вещи, взял деньги из кошеля Виктории, выбрался через окно в кухне и ушел в лес. Я оставлял за собой следы на снегу, но с этим ничего нельзя было сделать. Снега было еще много, хотя уже был апрель. Я почистился в ручье и вышел на дорогу, ведущую в Кайфек. Сперва я опасался, что капли крови на одежде будут сильно бросаться в глаза, но никто не обратил на них внимания, видимо сочли за обыкновенную грязь. Я добрался до Кайфека, но в саму деревню не заходил, а сразу пешком пошел в Ингольштадт. Идти было довольно далеко, так что я добрался только к ночи.

– Вы встречали кого-нибудь по пути? Может быть полицейского?

Этот вопрос ничего не решал, но мог окончательно подтвердить правдивость слов Вольфганга.

– Дайте вспомнить. Да! Вы продолжаете удивлять меня степенью собственной осведомленности. Я встретил сломавшуюся машину, в которой сидел полицейский, а его спутник, очевидно, водитель, был занят ремонтом. Я и запомнил-то это только потому, что удивился, что полицейский едет на обыкновенном гражданском автомобиле.

– Как вы нашли вашего брата?

– Это прозвучит странно, но у Ульриха есть удивительное умение. Он умеет оказываться рядом в тот момент, когда ты его ищешь. Я и сам не знаю, как он это проворачивает, но я просто столкнулся с ним в пивной. Я зашел туда, чтобы погреться – весь день бродил по Мюнхену и продрог как собака – и увидел его за столиком вместе с несколькими нацистами, у него и у самого на руке была повязка. Я сразу его узнал, несмотря на то, что у него обгорело лицо и полностью изменился голос, а вот он признал меня не сразу.

Я очень благодарен Ульриху, так как если бы не он, я бы умер той весной в мюнхенской подворотне. Он пустил меня пожить в свой дом, он же познакомил меня с тем, что стало новым смыслом моей жизни…

– К вам или к вашему брату приходили полицейские насчет этого дела?

– Нет, во всяком случае, ко мне никто из ваших не приходил. Я удивлялся этому – в доме осталось довольно много моих следов, да и раны от шестопера были очень характерными…

Повисла долгая тишина. Все слова были сказаны, но их осмысление требовало времени. Наконец, Хольгер начал говорить:

– Вам удалось убедить меня в собственной виновности. Вы действительно это совершили. Но я не понимаю, зачем вы рассказали нам об этом? Если вы хотели сознаться в содеянном, то могли просто прийти в полицейское управление и рассказать об этом дежурному полицейскому. Однако вы этого не сделали тогда и, судя по всему, не планировали делать сейчас. Я правильно понимаю, что вы не ждали наш визит?

Вольфганг кивнул, после чего Хольгер продолжил:

– В таком случае, зачем вы признались нам в этом?

Габриель закурил, сделал глубокую затяжку и лишь после этого ответил:

– Вы правы во всем что сказали, оберкомиссар Вюнш – я действительно не планировал обращаться в полицию. Два с половиной месяца назад произошло событие, которое изменит всю историю нашей страны – национал-предателей сменили у власти национал-социалисты. Я тоже внес свою скромную лепту в этот исторический успех, работая во славу Новой Германии последние одиннадцать лет. Начинается Новая эпоха, Новая весна, которая, я надеюсь, будет вечной. Но чтобы эта Новая эпоха наступила нужно очистить страну от шлака и пепла старой эпохи. Наше поколение несет на себе тяжкое бремя поражения. Кто-то из нас сможет найти себе место и будет строить и укреплять Великую Германию, но точно не я. После того, что я совершил, мне в новом мире не должно быть места. Это уже начинает происходить, пусть пока и едва заметно. Скоро штурмовых отрядов, старых товарищей и меня самого не станет – мы выполнили нашу задачу, привели Партию и фюрера к власти. Больше мы не нужны. Теперь нужны строители, а на наших руках слишком много крови, мы не можем строить, мы способны лишь уничтожать. Я планировал дождаться момента, когда на нас начнут охоту, и достойно принять свою судьбу, но вы пришли раньше и изменили мои планы.

– То есть вы хотите сдаться?

– Нет. Есть некоторые люди, среди них и мой брат Ульрих, и многие другие для кого я героический ветеран, образцовый нацист, настоящий ариец. Они не знают о существовании зверя, которого я иногда вижу в зеркале по утрам, и я не хочу, чтобы они узнали. Разочарование в том, во что веришь, всегда очень болезненно. Поэтому сдаваться я не планирую.

И, опережая ваш вопрос, как я уже ранее сказал – если вам удастся меня арестовать, я буду все отрицать и не дам признательных показаний. Доказательств у вас против меня нет, а от орудий убийства я давно избавился, поэтому в камере я не задержусь. Вы, возможно, будете протестовать, даже пригрозите отставкой, но моя организация пока еще очень влиятельна – в итоге меня все равно отпустят.

– Вас видели.

– И кто же?

Вюнш припомнил слова полицмейцстера Рауша про грязного бродягу со шраминой на пол лица, которого тот видел, когда добирался до