Миронов - Лосев Федорович

После торжественного молебна и официальной встречи выборных представителей станиц и хуторов пригласили в здание окружного правления. В хорошем настроении и хорошо поставленным голосом, даже как будто прислушиваясь к самому себе, генерал Каледин громко вещал: «Господа избранные старики! Россия пережила и переживает тяжелое потрясение. Свергнут царь с трона... В стране началась великая смута. Армия подорвана приказом № 1. Началось убийственное разложение фронта... Все это результат не только внешнего врага, но и внутреннего, так называемых большевиков... Призываю вас, отцы, готовить своих сыновей к защите Тихого Дона от анархии и большевизма... Наша миссия – исцеление России...»

Кто-то кричал «ура», кто-то кричал: «За решетку генералов!.. Пусть Миронов скажет!..», «Он неприглашенный!..», «Требуем Миронова! Ему верим!..»

Присутствовавшие на приеме нежеланные фронтовики выпихнули Миронова к трибунке. Все притихли от! неслыханной дерзости молодых казаков, а тут еще этот Миронов – герой Тихого Дона и вечный бунтовщик, резкий, непримиримый, правдивый, вспыльчивый и храбрец, другого подобного не сыщешь во всем славном казачьем войске.

– Граждане станичники! Уважаемые старики! Трудовой народ России сбросил цепи самодержавия. Но власть-то осталась у помещиков, фабрикантов и банкиров. Крестьяне не получили земли, а рабочие – лучших условий труда. Казаки не получили отнятых царями законных вольностей. Не получили мы ни мира, ни победы над врагом. Поэтому и прибыл по наши души генерал Каледин и призывает к установлению военной диктатуры. «Война до победного конца»... Мы, трудовые казаки, требуем учреждения в стране не генеральской власти, а подлинно народной.

Старики взбеленились, пытаясь сбросить Миронова с трибуны. Их скрюченные от работы и шашки заскорузлые пальцы тянулись к Филиппу Козьмичу, пытаясь ухватить его за полы парадного френча. Наконец им все-таки удается стащить Миронова и поддать ему. Но фронтовики вовремя кинулись на выручку и за бороды оттащили рассвирепевших «господ выборных стариков».

Из толпы вырвался сотник Степан Игумнов с обнаженной шашкой и, замахнувшись на Миронова, дико заорал: «Срублю голову!.. Извинись перед его превосходительством генералом Калединым!..» Пока сотник, захлебываясь от злобы и верноподданнических чувств, произносил свою тираду, опытный разведчик Миронов уже держал приставленный к его виску револьвер: «Брось шашку!.. Убью, как собаку!..» Игумнов от неожиданности и страха выпустил из рук шашку. Кто-то из фронтовиков подхватил ее и на глазах у всех через колено переломил...

Во время рукопашной драки наказной атаман Всевеликого Войска Донского генерал Каледин скрылся в задних комнатах окружного правления. Неожиданно запыхавшийся телеграфист вбежал к окружному атаману полковнику Рудакову. Тот, прочитав текст телеграммы, чуть ли не лишился дара речи. Тихонько, как-то боком подошел к Каледину и чуть ли не из-под полы показал телеграмму: «Алексей Максимович, срочная и совершенно секретная...»

Временное правительство приказывало немедленно арестовать атамана Войска Донского генерала Каледина за участие в мятеже генерала Корнилова... Может быть, за те слова, которые он чеканил на московском совещании: «Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами должен быть немедленно и резко поставлен предел». Генерал Каледин с черного хода пробрался к своим ординарцам, вскочил на оседланного коня и ускакал в степь.

Единственный раз в своей жизни разведчик Миронов, кажется, опростоволосился, как он о том вспоминал позже. Когда потасовка прекратилась и возбужденная толпа вывалилась на площадь и здесь снова начал выступать Филипп Козьмич, как раз в то время скрылся Каледин. И когда казаки, узнав о телеграмме, кинулись в погоню, было поздно – добрые и запасные атаманские кони уносили генерала в неизвестном направлении...

Все столь было невероятно, что, по понятиям старых служивых казаков, равнялось чуть ли не концу света. Как это, самого наказного атамана Всевеликого Войска Донского, встреченного с такими почестями, вдруг через какой-то час-два арестовать, словно бандита или вора?! Уму непостижимо!.. Что же происходит с воинственными сынами Дона – ведь они бесчестят себя. А казаки чтут честь высоко, ставя ее в один ряд после матери и отца. Может быть, вскоре и Дон вспять повернет?.. Потом эти Богом проклятые Советы, стало быть, продолжают жить и вести разрушительную работу среди казаков... А Большой Казачий Круг решил, что надо срочно возвращаться к атаманскому правлению. Как же в самом деле быть? Генерал Каледин, всеми уважаемый военачальник, тоже подтвердил, чтобы поскорее прикрывали Советы и устанавливали извечную, столетиями выверенную власть на Дону... Все зыбко, неверно, как на прифронтовых Пинских болотах. Вот только не ведали донские казаки, что им придется вдосталь нахлебаться этой жижи.

Филипп Козьмич тоже в тревоге и волнении покидал свой родимый край и отправлялся на фронт. Может быть, в последний раз? Сколько же ему будет сопутствовать удача? Когда-нибудь на высоте она покорно сложит крылышки и камнем ударится о твердую, неласковую землю...

Алексей Максимович Каледин, благополучно добравшись до казачьей цитадели – Новочеркасска, неожиданно узнал, что Временное правительство отменяет приказ об аресте и великодушно прощает его контрреволюционные намерения. Все это хорошо, но придет время, за такие штучки, что заставили его удариться в паническое бегство, он Керенского отблагодарит...

16

Провожали на фронт Филиппа Козьмича поздним утром, когда солнце встало уже в дуб. Было тепло, но не жарко. Мир вокруг нежен и грустен. Фронтовики, пришедшие проводить Миронова, не замечали особой его тоски и требовательно просили подсказать, что делать, чтобы не попасть впросак, как в 1906 году. По-свойски разговаривая, вскоре с удивлением обнаружили, что на семейные проводы Филиппа Козьмича собралась огромная, к тому же взволнованная толпа. После выздоровления выезжает на фронт не рядовой, ничем не примечательный казак, а войсковой старшина, дворянин, талантом и кровью заслуживший ото высокое звание, но оставшийся таким же близким и понятным, каким был всегда. С именем которого станичники связывают решение многих жизненно важных и неотложных вопросов, тем более в такое шаткое время, какое теперь стоит на дворе.

Незаметно возник стихийный митинг. Филиппа Козьмича попросили подняться на подготовленную в далекий путь походную повозку, чтобы всем было слышно. Увлекаясь, он начал говорить громко и горячо, постепенно вытесняя из своего сердца боль расставания: «Я против „победы до победного конца“. За три года русский народ понес невозвратимые жертвы – миллионы загубленных жизней солдат и казаков. Реки пролитой крови, слез матерей, осиротевших детей и вдов. Я против войны! Я за победу рабочих и крестьян. За волю и свободу трудящемуся человеку. За справедливый мир с Германией. Но не с Вильгельмом II. Он полетит с трона, как полетел Николай II. Рабочие Германии установят власть Советов. Поверьте и запомните мои слова: социальная революция в России будет продолжена в Германии. Для нас, казаков, донских, кубанских, терских, оренбургских, сибирских и других, должно быть ясным, что если мы пойдем за генералами, то на троне появится снова самодержавный царь. Если мы пойдем за Калединым, а он этого очень хочет, то мы придем сначала к удушению большевиков, потом к удушению демократической республика и подойдем к республике буржуазной, окажемся в лапах господина Пуришкевича, за спиной которого прячется царь. Если мы, казаки, пойдем с большевиками, то каяться нам не придется, ибо их программа ясна. Может быть, много у них утопического, много крайностей, но цель у них одна – социальная революция. Нам, казакам, с большевиками отношения ломать не стоит. С большевиками мы всегда договоримся, и тогда основные завоевания социальной революции останутся за трудящимися... Меня называют большевиком, а это слово для некоторых такое страшное, что им начали пугать даже маленьких казачат. Одни не знают, кто такие большевики, другие хотя и знают, но злобствуют, играя на невежестве огромной массы казаков и всего населения области Войска Донского. Я вам открыто скажу – генералы шельмуют. И буржуи вместе с ними. Я непричастен, не записывался в большевики, но если они проводят социальную революцию, я пойду с ними....»