Тайна Черного моря - Игорь Чубаха

Асфальт тряхнуло, как при землетрясении, обсмоленные лоскутья крыши бумерангами осыпались на землю.

— Ничего себе, — вздохнул Анатолий, поднимаясь и отряхивая брюки. — Я думал, не взлетит. Значит, уборщица в сопле не только половые тряпки прятала, но и химический очиститель... — Ясно как божий день: при подготовке ракеты к отправке в музей боеголовку демонтировали, а вот про твердотопливный заряд забыли. И тряпки, которыми беспечная уборщица заткнула дюзу, воспламенившись, послужили своего рода запальным контуром. Давление и температура в камере сгорания поднялись до критической отметки, топливо возгорелось — и произошел самопроизвольный запуск. — Да-а, умом Россию не понять...

Эпизод двадцать третий

30 июля, суббота, 16.00 по московскому времени.

Клен ты мой опальный

На почти отвесном склоне голой, продуваемой всеми ветрами скалы, тонкой и острой, словно меч-катана, с уступами, напоминающими изломы ширмы, примостилась древняя, как само время, сосна.

В течение десятилетий цепляясь корнями за бесплодный гранит, питаясь лишь дождевой водой и скудными отложениями минеральных солей в скальных трещинах, противостоя напору ураганных ветров, секущих ливней и безжалостного солнца, она не засохла. Победила. Подняла над мертвым камнем свое искривленное в борьбе со стихией, но в той же борьбе закаленное, могучеетело, распростерла над миром сучья-лапы. Кора ее была серой и морщинистой от старости, ветви, укрытые пышной хвоей, тянулись к небу, знаменуя триумф жизни над всеми превратностями судьбы.

Господин Доктор смотрел на не покорившееся времени древо, слегка искривив в полуулыбке тонкие бескровные губы. Казалось даже, что в глубине холодных глаз прячется что-то человеческое.

Потом на лицо старого разведчика вдруг набежало облачко озабоченности. Он взял с изящного полированного столика специальные миниатюрные ножницы, склонился над кроной сосны и осторожно, любовно обрезал слишком сильно выросшую ветвь. Выпрямился и еще раз оглядел миниатюрную, не более пяти дюймов высотой, сосну на скале, сотворенной из кусочка туфового камня. .

Придраться не к чему: вот оно, совершенство.

Эх, в нынешние суматошные времена искусство «того, что растет в плошке», или бонсай, уже не то. Нынешние бонсаисты знай себе выращивают уродливых карликов, напрочь забыв, что их призвание — создавать макрокосмос в микрокосмосе, отражать неразрывную гармонию между человеком и природой, показывать, что, как и бонсай, сам человек является лишь малой частью Вселенной, «зернышком риса» среди великолепия гор, полей, лесов и рек... А эти сопляки — тяп-ляп, и готово: получите кривую палочку, небрежно воткнутую в землю, зато гордо названную «Китайская айва туманным утром в Су-чжоу».

За окном проворчал автомобиль. И смолк. Маленький, узкий переулок — никто бы не догадался, что здесь находится конспиративная квартира одной из самых сильных разведок мира.

Из соображений конспирации здесь даже не тронули оставленную хозяевами обстановку, естественно, просветив все, что просвечивается, и простучав все, что простукивается. Господин Доктор привык к скитаниям по свету и давно приспособился к несколько великоватым для себя европейским диванам и стульям. Ведь в действительности между чистым бытием и приписываемыми ему Признаками нет того противоречия, которое представляется на первый взгляд...

Вот и зеркало в пластиковой рыжей раме на стене — просто зеркало для непосвященного, но стоит нажать кнопку на пульте, как оно превращается в элегантное средство связи.

Господин Доктор вздохнул, отложил отрезанную веточку и ножницы на столик и повернулся к экрану, вмонтированному в стену над статуэткой гагатового Будды. Несколько секунд бесстрастно разглядывал изображение, потом произнес:

— Генерал, мы вами недовольны. Вы не догадываетесь почему?

Теперь в глазах Доктора ничего человеческого не осталось. В экран смотрели студеные ледышки доисторической рептилии, чудом дожившей до наших дней. Подобные переходы не являлись результатом каких-либо мимических упражнений из актерского арсенала. Такова была самая сущность старого китайца.

Господин Доктор говорил едва слышно. Он не любил кричать, шуметь и вообще как-то проявлять эмоции. Слишком долго жил он на этом свете, слишком многое видел и испытал, чтобы сейчас позволять себе кричать. Да и церемония ухаживания за бонсай не терпела несдержанности.

Однако подхваченный чувствительным микрофоном звук его голоса проходил через гармонизатор и достигал ушей собеседника в виде грозного рыка, от которого у любого начинали самопроизвольно трястись поджилки и потеть ладони.

Изображение на мониторе пошло мелкой рябью. Генерал Семен по ту сторону экрана поежился. Старый, обрюзгший, подвластный порокам человек. В гражданской одежде. С взъерошенными усами. Даже, кажется, небритый. Бедный, зачем ты полез не в свое дело? Впрочем, Доктор не испытывал к продажному генералу жалости. В течение почти двадцати лет он заботливо, как бонсай-клен, выращивал своего агента, то милостиво удобряя его похвалой и дензнаками, то хладнокровно обрезая разросшиеся веточки самонадеянности и гордыни. Творение удалось на славу... Но теперь его роль сыграна, и оно должно быть выкорчевано. Ведь Семен был не более чем одной из тысячи отыгранных пешек, которыми управляла умелая рука резидента и которые в результате должны были принести ему установку Икс. Принести, иными словами, господство над миром.

— Господин Доктор, — донесся из динамика хриплый голос собеседника, — я предпринял все необходимые шаги, чтобы выполнить ваше поручение...

Кто бы мог подумать, что бравый вояка может так низко пасть? Кто бы мог подумать, что генерал Семен способен умолять с дрожью в голосе, а прикажи, так и ползать на коленях?

За последние дни Семен сильно сдал. Даже на не цветном экране отчетливо синели круги под глазами, взгляд затравлено метался, силясь вырваться из капкана монитора и увидеть Господина. Доктора воочию.

Господин Доктор мысленно усмехнулся. Только мысленно, потому что улыбаться не умел, как не умеет улыбаться кобра.

Нет, уважаемый, ничего у тебя не получится. На своем экране ты видишь лишь размытый силуэт, ты слышишь лишь грозный, повелительный голос... И никогда тебе не увидеть мой истинный облик. Ты даже не узнаешь, бедный генерал, что я нахожусь совсем рядом — в одном городе с тобой, в холодном Санкт-Петербурге. Я тебя вижу, ты меня нет.

— И каковы же ваши успехи? — с едва заметной издевкой поинтересовался Доктор.

Гармонизатор голоса усилил эмоциональную окраску фразы и издевку превратил в угрозу, лишний раз подтверждая неоспоримую буддийскую истину, что восприятие объекта есть факт его доступности чувствам, причем вне сознания он не имеет самостоятельного бытия.

Генерал на экране монитора нервно откашлялся. Постарался заставить себя говорить так, чтобы слова звучали хоть чуточку бодро:

— Я отыскал необходимого вам человека. Вы были совершенно правы, Господин Доктор: после взрыва на объекте У-сем... на известном вам объекте он выжил и перебрался в другой город...

— Вы Хутчиша, что ли, имеете в виду? — фыркнул Господин Доктор. И отвернулся, чтобы скрыть маслянистый блеск глаз, как у сытой анаконды.

Пусть его и собеседника разделял непроглядный экран, расслабляться не стоило даже перед постсоветским олухом.

Радость схлынула быстро, как и пришла, и уже равнодушный взгляд не задержался на брошенной поверх продавленного дивана милицейской форме (любил старик шататься по чужим странам переодетым), миновал дряхлый секретер со свисающей из выдвинутого ящика резиновой маской прежнего российского министра обороны:

Всего за два дня надоел Доктору и этот город, и эта квартира. Пора сворачиваться. Завтра, завтра установка Икс будет в его руках. Установка — и весь мир.

Глупый генерал, он еще не знает, что ненавистный мегатонник навеки почил в водах реки. Ни один из семидесяти трех «рыбаков», расставленных Господином Доктором вдоль берегов, не засек Хутчиша после того, как блондин нырнул в мутную жижу Невы. А продержаться под водой без акваланга в течение часа не сможет даже десятимегатонник. Мало того, люди Господина Доктора в Неву сбросили несколько глубинных бомб — чтоб наверняка.

Как учил Будда, не существует не только ничего вечного, но нет вообще длящегося бытия. Следовательно, не существует субстанций ни духовных, ни материальных. Следовательно, больше нет такой субстанции, как зарвавшийся прапорщик.

— Я... я полагал, — заерзал высвечиваемый человек на экране, — что упоминания имен и названий не желательно для...

— Оставьте свои шарады. Этот канал связи экранирован, и утечка информации исключена. К тому же у нас нет времени на разгадывание ваших недомолвок. Так что там с этим Хутчишем?