Обращение в слух - Антон Понизовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но он сначала мне как-то совсем не понравился: ну, деревенский парень, просто одетый… Он бохом ходил, как я всегда выражаюсь. Бохом — ну эти… ягодицы видны были. Вот так. Но я подумала: а что? он бедный, я бедная — а в целом пара. В общем, и поженились. Как помню, ему в комиссионном ходила костюм покупать, на работу ходить… Бедность же была. Бедность была: что он там получал? или я получала? — копейки…
Но главное, я могу им командовать как хочу. И он слушается меня. Слушается! Он советуется со мною, вот что бы ни было, он советуется. А я если «да» — то да. А «нет» — а он: «точно!», «правильно!» А людям так: «Как Таська». Детям: «Как Таська». Всё. Он «Таська» меня называет. «Как Таська». Вот так. Ха-ха-ха…
Говорю: в магазин иди за морковкой. «Коля, морковки нету!» — «Да, щас». Он на подъём… пусть в дымину будет пьяный сегодни — а завтра он как часы! Как часы, всё, будет помогать, всё делать будет, как будто он и не пил. Он такой, исполнительный. Но вот — выпить. Вот это у него загвоздка. Песят два года живём, песят два года мучаюсь. Они ж на шахте, подзёмка. Вылезуть — одни зубы! А помылись — «Ну что, по сто?..» А то двести. А с получки вообще по бутылочке…
Вот что значит барак. Я всегда говорила так: «Поженилися — ключи дайте! Дом постройте на пустом месте и ключи дайте, чтоб жили молодые — отдельно». Тогда хорошо.
А барак — что барак? С работы, сразу: «Ну что, в домино? — В домино-о!..» А потом ещё какую-то сику… Ну вот и пошло. И пошло. И вообще, всё — и сбился с пути человек.
Вот щас даже, иду, вот понервничала с ним в этих… — выпил!
Я: «Что-о тако-ое?!»
«Пришёл друг, мужчина, и я четвертинку выпил».
Я говорю: «Ложь! пол-литра».
«Нет, четвертинку… Пол-литра — да, но мы ж вдвоём её выпили…»
Отругала его. Извинился и: «Всё, — говорит. — Я не буду. Я больше не буду. Вот, по твоему приказу. Вот скажешь, разрешишь — я куплю, нет — так нет».
А неделя прошла: «Ну, что может быть, это… шкалик, а?..»
«Ну давай, что ж с тобой…»
«А то я же ночь не спал…» — говорит. Он же мокрый у меня ходить целый день.
Семь месяцев пролежал там, две операции сделали. Здесь вот, здесь вот… И ничего толку. Лечать, лечать, лечать одно — а получается опять другое.
Теперь, заведущий, сожалея его, направил по адресу в институт, всероссийский там институт, на «Калужской» метро. Он направил его от имени сво… себя, такой добрый, очень. И телефон дал, и сказал, обратиться от имени… ну, его. Но его не сразу взяли… а потом взяли. Проверили всё, сделали операцию. Теперя у него щас из попы свищ. Свищ: дырку сделали для кала, дырку сделали для мочи. И здесь… в это… в канал вставили, чтобы пи́сать. Сказали, через полтора месяца приезжайте, катетер вставим, и всё. И катетер поставили. А катетер и пропускает, и всё. И он всю жись теперь мокрый ходит. И первая группа. И каждый день мне звонит и говорит: «Я жить не могу. Я не буду, я… ну, чего-нибудь сделаю…» (плачет)
Я говорю, мене ж парлизовало от этого. Я семь месяцев ходила день в день, вот в больницу эту, ну вот, и вот на нервной почве. Парлизовало в январе, январь-февраль. Потома двенадцатого марта… в общем, я не разговаривала. Я не… В голове кирпичи какие-то валяются, я не разговаривала вообще. Потом через неделю что-то получше стало. Ну вот, сейчас разговариваю — но плохо. Я буквы теряю. Хоть в первый класс иди: вот читаю, а эту букву не прочитала! Читаю — а уже впереди буквы, что ж я ту-то не прочитала?! Хоть крупныя буквы, хоть мелкия — теряю буквы. Потом забуду чего-нибудь, потом вспомню, и у меня связки какой-то нету. Которой я бы связала речь… связки нету. И что-то брать встану, и не попаду ногой… а потом попаду. Вот такое вот.
А мне дочки мои говорят: «Мам, ходи! Мам, ходи давай!» У мене дочки строгия. «Мам, вяжи! чтоб я пришла, ты связала два ряда» там или «тры»… вяжу, мучаюся до слёз! Боже, опять вяжу, вяжу… Говорю: да зачем вы нужны мне такие строгие?!. ха-ха-ха… Хочу выписаться скорее. Хоть дома там простирнуть что-то, погладить что-то, сготовить… Но только вот без огорода теперь. А хочется же: укропчик посеять, петрушечку, больше ничего… ну, лучок, может, где-нибудь суну… Вот дали бы мне клочок. Вот такой маленький, я бы сидела там и пахала бы… Нет, всё, ничего нет. А ёлка была, какая красивая ёлка, полтора или два метра — всё… В общем, всё разломали на свете, забор поломали, ворота поломали, ни ямки, ни любки. Я говорю: «А где замок-то мой?»
«Вот… хто ломал, — тот замок предоставить».
Спросила одного — нет, другого спросила — нет, третьего спросила — «Подумаешь, замок!.. Я куплю».
Покупает день, покупает два, покупает тры. Через несколько дней с подружкой собрались. Собрались. Я говорю: «Пойдём!» Уже вагончик стоит. Мужчина вышел, я говорю: «Такой лысый работает?»
«Ну работает».
Я говорю: «Вызовите его».
«А что вам надо?»
Я говорю: «Мне замок надо».
Он говорит: «А его нету». И пять тысяч пообещал. И ничего: ни замка, ни пять тысяч. Ну вот и всё.
Я скандалила за замком, потому что уж очень хороший. Думаю, может быть, я где займу и заборчик поставлю, замочек повешу. Скрытый замочек, хороший замочек. Две или три тыщи стоил тогда, а щас я не знаю. Ну, в общем, всё! Ни замка, ни денег, ничего нет. Совсем ничего.
Правда, помогает государство. Подкладные эти… как их… памперсы! Двести штук привезли. Третий размер. Я меняю, меняю, а не успеваю менять. Ладно здесь выделения, здесь ладно кал — но дырка-то, моча льётся, он мокрый… Вот сейчас выйду с больницы, и дочь там вроде договорилась с врачом, они ему какой-то новый катетер поставят. Какой-то, сказали, вроде бы хороший катетер поставят, и будет всё хорошо. Ну дай Бог. Но мне кажется, нет.
Всё ж-таки я виню врача, который в Балашихе назначал эти… химию, я вот виню его, и всё. Вот виню его, виню… И которые в институте, они обещали его исправить. Зашить и дырку эту, и всё… Но потом «не зна-аем…» — ну всё понятно. Не знаю, чего получится. Говорит, «то я ночи не сплю, а выпью — посплю». Пьёт, конечно, но потому что мучится же человек! Я не знаю, не знаю, чем это кончится. Он сказал: «Я не выдержу». Вот и всё.
Я ему говорю: «Да ты что?! А я́ что буду делать? Живи ради меня! Привыкай!»
Но а как привыкать, кто же знает? Если он постоянно мокрый… Я ему говорю, поешь — он не ест… (плачет)
Вот, горе такое, горе, большое горе… А как от него отцепиться, кто знает? Он мучается, мучается у меня, Коля… Он говорит «поменяй», ну а сколько же я могу менять, я меняю, а она льётся… Такое горе.
IV. Большевик
Посередине комнаты, между обеденным столом и чёрным сервантом стояли четыре чемодана Chelsey — и рядом Лёлин спартанский багаж: рюкзак и сноуборд в чехле.
Как Фёдор ни повзрослел за последние часы — ему было темно и грустно. Чемоданы даже издалека пахли кожей и скорым отъездом.
Фёдор смотрел на большие, тёмные, по виду мокрые поленья в чугунном ведре — и думал, как трудно, долго будут они разгораться…
— А политическое убежище из-за вулкана даю-ут?.. — спросила Анна, зевая.
— Кому, исландцам?.. — откликнулся со смешком её муж.
— Не дают?.. — рассеянно, невпопад проговорила Анна.
Из внешней тьмы донёсся гул самолёта, надавил на чёрные стёкла.
— Разлетались вояки…
Ну где они застряли опять! — Дмитрий Всеволодович достал телефон.
— Нет! Не звони. — Остановила Анна.
— Ненавижу ждать, — Белявский поднялся из кресла. — Ещё, что ли, послушать, не знаю?.. из жизни народа…
— Мне надоело, — сказала Анна. — Сказки ко-ончились, хэппи-энды ко-ончились…
— А, какие там «хэппи-энды»! — махнул Белявский. — Дырка для кала — и весь хэппи-энд. И гуляй…
Он сделал было два шага к буфету, но, как будто вспомнив о чём-то, вернулся к камину.
— Ты обратила внимание, с чего она начала, эта бабка? Отняли у неё шесть соток там, или десять… Просто отняли! Нет, они сами, конечно, всё это незаконно заняли, распахали — но всё равно, никто даже не удосужился предупредить: приехали-разломали и всё. И нормально! Ты видишь, что нет никакого понятия о собственности воп-ще? Стоит ли удивляться, что нет понятия о правах, о достоинстве личности: приехали, всё отняли — и все утёрлись! И главное, чем с ними жёстче — тем легче утрутся! Будут потом… вилять: «хоть замочек оставили бы…» Хоть замотик остявили… — передразнил, раздражаясь, Белявский, — да «хоть клочочек бы дали», клотётик… Ох, как я всё это ненавижу! Страна рабов. Можно ждать от них что-то хорошее? Нет, скажи, можно, в здравом уме находясь, видеть в этой стране что-то хорошее? Это бред! натурально, психическая болезнь. Циклотимия, пожалуйста — как у Гоголя: «птица-тройка» — пожалуйста вам, реальная галлюцинация! Эпилепсия тоже пойдёт — как у Фёдор-Михалыча: «народ-богоносец» — такая же галлюцинация, аура, бред припадочный…