Счастливых бандитов не бывает - Данил Корецкий

— Теперь с него спросят, будь уверен! — зловеще пообещал Лебедь.

— Потому я и встрял в эту тему, — сказал Кальян. — Эти козлы не понимают: раз такое спустишь, а потом всех исполнителей станут в асфальт закатывать! Мне это не по душе. Хотя я уже давно в стороне…

— Нас не переделаешь, Калым. «Закон» у нас в крови.

— Да. Молодых перековать надо. Только некому.

— И время другое.

Со стороны их беседа походила на сеанс чревовещания — лица старых корешей оставались неподвижными, как у каменных идолов. И если бы опытный глаз наблюдал за ними со стороны, он бы сразу распознал — кто перед ним. Ни дорогие костюмы, ни отсутствие татуировок, ни нахождение в VIP-зале не помогли бы замутить картину.

— Благодарю, Калым, — Лебедь положил на низкий полированный столик бумажный сверток.

Тот неспешно развернул, ворохнул пачку пятисотевровых купюр. Хмыкнул.

— Это от твоего пацана?

— Считай, что от него.

— Так и считаю. А он у тебя теперь в обязаловке будет…

Калым сунул деньги в карман.

— Думаешь, мы теперь в расчете? — очень серьезно спросил он. И смотрел тоже очень внимательно и серьезно. Это был страшный взгляд.

Лебедь давно знал Калыма, они много пережили вместе и вроде были друзьями. Но сейчас на него повеяло могильным холодом, и он испугался. По-настоящему испугался. И покачал головой.

— Нет, не думаю. Я твой должник, Калым.

Некоторое время они сидели молча. Дело сделано, говорить больше не о чем. Под давящим взглядом азиата Лебедь чувствовал себя очень неуютно. Глаза начали слезиться.

— Внимание! Заканчивается посадка на рейс 454 «Москва-Дубай»! — жестко объявил динамик. — Опаздывающих просьба пройти к стойке номер восемь!

Калым наконец отвел взгляд и встал.

— Будь!

Лебедь смотрел, как он идет к двери тяжелой и твердой походкой андроида.

Потом достал мобильник, набрал номер.

— Ты был прав, Иван, — сказал он. И неожиданно для себя добавил: — А у меня вся спина мокрая.

И нажал отбой. Спина у него действительно была мокрой. И руки тоже, даже клавиши телефона взмокрели.

Враги наступали, и их было видимо-невидимо. Чужие шинели чернели на белом снегу, до самого горизонта, как воронье на свалке. Они отбивались на округлом зеленом холме, окружив редкой цепочкой стоящее посередине красное знамя. Под ним стояла пушка 1812 года, из которой стрелял полковник Вознюков — замнач Управления по оперработе. Лицо его было перепачкано гарью и обожжено, наверное от пушечного огня на обороняемом холме, и царило лето. Остальные, офицеры и прапорщики, отстреливались из обычных «АК-47», в которых никак не заканчивались боеприпасы. Но кольцо наступающих сужалось и пушка не помогала.

— Товарищи, надо идти на прорыв! — призвал генерал Лизутин. Он тоже был запачкан сажей, а в руке почему-то держал ножницы.

— Знамя придется выносить по кусочкам, иначе его не сохранить и наше Управление расформируют!

Он защелкал ножницами, настригая красное полотнище на небольшие клочки и вручая их каждому бойцу.

— Вернувшись в расположение, мы сошьем знамя заново!

Они помчались с холма. Впереди, на пушке, катились Вознюков с Лизутиным. Огромные вороны испуганно взлетали, освобождая дорогу. Сочнев бежал последним. Он хорошо знал, что бывает, когда проворонишь частицу знамени, поэтому держал свою во рту. Правая рука рубила врагов саблей, правда, враги ухитрялись уворачиваться, поэтому острый клинок со свистом рассекал воздух.

А вот и родное Управление, они вбежали под надежные стены, заперли дверь и оказались в сверкающем огнями актовом зале. Лизутин поднял сшитое из кусочков знамя. Но что-то было не так. Одного клочка не хватало, и в знамени зияла вызывающая дыра. Возмущенные взоры сослуживцев обратились к Сочневу. Тот засуетился, полез пальцем в рот.

— Да вот же он… Вот… Куда он мог деться?

Во рту ничего не было. Неужели отняли враги? Или он просто проглотил скользкую материю?

Но это никого не интересовало. Лизутин поднял старинный, опять-таки из 1812 года, пистолет с дулом, напоминающим мортиру.

— Знамя собрано не полностью, а следовательно, знаменем не считается, — объявил генерал и прицелился. — За преступную халатность майор Сочнев приговаривается к расстрелу с последующим увольнением из органов ВЧК-ОГПУ-НКВД…

Он проснулся весь в поту.

Сколько раз Сочнев входил в «Зеленый дом»! Сосчитать это невозможно, потому что простое перемножение рабочих дней на стаж выслуги не годилось: иногда он многократно отлучался из Управления и так же многократно возвращался. О чем он думал в эти мгновенья? О разном. Иногда волновался, ожидая выволочки от начальства, иногда обдумывал какие-то рабочие моменты, изредка вспоминал подробности семейной ссоры… Но он никогда не задумывался, как, собственно, войти внутрь! Потому что эта процедура была самой простой в его служебной деятельности: подошел к турникету, извлек удостоверение, показал в открытом виде дежурному прапорщику, тот нажал педаль, турникет провернулся — и вот он уже в здании. С годами процесс упростился: все постовые хорошо знали его в лицо и, несмотря на строгие инструкции, довольствовались обложкой удостоверения либо ее частью, «засвеченной» из нагрудного кармана, а иногда и просто движением руки к левой стороне груди.

Но сейчас он был озабочен именно процедурой входа. Вдруг на вахте окажется новый постовой? Или пройдет очередная директива об усилении бдительности? Или еще что-нибудь из этого ряда…

…Ему повезло. На посту дежурил Саша Бокун, с которым Сочнев был хорошо знаком, даже опрокинул пару рюмок на каком-то праздничном застолье. И директив никаких не поступало, во всяком случае, он только бросил руку к нагрудному карману, как Бокун улыбнулся и открыл турникет.

— Все нормально, Саша? Ну и молоток!

Сочнев приветственно махнул рукой и стал подниматься по лестнице.

Ночью кто-то повесил над входом в городскую Думу огромный кумачовый баннер с надписью «Воры и буржуи — нах!». Здесь же красовался рисунок с серпом и мужским детородным органом. Одним из первых баннер увидел сам мэр. И хотя он в открытую никогда не поддерживал воров и буржуев, больше того, многократно выступал с принципиально-суровым осуждением расхитителей и коррупционеров всех мастей, но на этот раз почему-то обиделся и поднял скандал. В девять утра генерал Лизутин вызвал Сочнева на ковер и вкатил ему по первое число. Камеры видеонаблюдения зафиксировали лица злоумышленников, да они и не скрывались: баннер имел подпись. Сработала местная ячейка нацболов, «группа Дойкина». А это линия майора Сочнева, зона его прямой ответственности!

Задача была поставлена прямая и простая, как трехгранный штык: Дойкина свинтить раз и навсегда. Неважно за что. Если осуждение воров и буржуев, даже в неприличной форме, на уголовный срок не потянет, то у любого гражданина есть свой «скелет в шкафу», за который его можно упечь на пару-тройку лет. А у таких типов, как Дойкин, и вовсе рыло в пуху. Надо только собрать на него весь компромат: по его сраной ячейке, по соратникам, друзьям, родственникам, любовницам (а может, и любовникам, если таковые обнаружатся), прошерстить все места, где он прежде жил и работал, обеспечить свидетелей и документы для обвинения. Срок — четыре дня. Объекты первоочередной важности — секретный институт «Донтяжмаш», где Дойкин работал до 2002-го, и конструкторское бюро НИИ «Вычтехника», откуда он уволился в 2006-м… Всё, майор, действуй.

— А как же «крестобойня»? — озаботился Сочнев.

Но генерал только рукой махнул.

— А никак. Следователи и без тебя справятся! А твое первоочередное дело — Дойкин, Пальчухин и прочая экстремистская шваль!

— Разрешите доложить рапортом свои соображения по «крестобойне»? — не отступал Сочнев.

Генерал безразлично кивнул.

— Докладывай по инстанциям, как положено. Все проверим, разберемся. А пока рой землю на «Тяжмаше»…

…Как во всех институтах, работающих на «оборонку», вход в производственный и административный корпуса «Донтяжмаша» лежал через оборудованную металлодетекторами проходную. В кабинке из пуленепробиваемого поликарбоната стоит грудастая вахтерша с огромной кобурой на крутой корме.

Сочнев подошел к ней, глянул значительным «комитетским» взглядом, веско спросил:

— Где у вас начальник первого отдела?

— А кто спрашивает? — бдительно поинтересовалась вахтерша. Все как положено сделала, молодец, черт бы ее взял!

И что дальше? Майор отошел в сторону, с многозначительным видом достал мобильник. И тут в голову пришла хорошая идея. Он набрал капитана Параскина, который курировал секретные производственные объекты.

— Выручай, дружище, у меня работа на «Тяжмаше», а я не хочу «засвечиваться». Проведи меня как гражданское лицо…