Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

Сулла пошевелился в кресле, посмотрел на свое молчаливое стадо.

— Я прослежу, чтобы каждый год выбирали восемь преторов. Плебей не сможет быть выбран претором до тридцати девяти лет, но патриций имеет право избираться на два года раньше, как я уже говорил. Будет сохраняться двухгодичный интервал между правом на преторство и правом на консульство. Никто не имеет права выставлять свою кандидатуру на консульскую должность, пока он не побывает претором. И я восстановлю lex Genucia в самой жесткой форме, сделав невозможным для кого-либо — безразлично, патриция или плебея! — баллотироваться на пост консула вторично, пока не пройдет полных десять лет. Я не потерплю больше гаев мариев!

«И это замечательно!» — подумали все.

Но когда Сулла ввел закон, упраздняющий власть плебейских трибунов, одобрение уже не было таким единодушным. За столетия существования Республики плебейские трибуны постепенно все более и более прибирали к рукам законотворческие функции и превратили Плебейское собрание в самое влиятельное из законодательных учреждений. Зачастую главной целью плебейских трибунов было оспорить полномочия Сената — большей частью неписаные — и урезать власть консулов.

— С этим теперь покончено, — удовлетворенно объявил Сулла. — В будущем плебейские трибуны сохранят за собой только право осуществлять ius auxilii ferendi.

Присутствующие зашевелились. Палата пришла в движение, послышался ропот, затем все замолчали и помрачнели.

— Сенат будет верховным органом! — загремел Сулла. — Для этого я должен обессилить плебейский трибунат — и я сделаю это! В соответствии с моими новыми законами ни один человек, побывавший плебейским трибуном, не может после этого служить в магистратуре. Не сможет он стать и эдилом, или претором, или консулом, или цензором! Не сможет стать и плебейским трибуном второй раз, пока не пройдут десять лет. Плебейский трибун имеет право осуществлять ius auxilii ferendi только в его первоначальном смысле — защищать отдельного плебея в суде. Ни один плебейский трибун не имеет права считать, будто закон угрожает всем плебеям, или отзывать должным образом созванный суд.

Странно, но взгляд Суллы многозначительно остановился на двух сенаторах, которые никак не могли занимать должность плебейских трибунов, поскольку были патрициями, — Катилине и Лепиде.

— Право плебейского трибуна на вето, — продолжал диктатор, — будет строго ограничено. Он не сможет наложить вето на сенаторские декреты, на законы, одобренные сенаторами, на право Сената назначать правителей провинций или военачальников, на право Сената вести дела с другими странами. Плебейскому трибуну запрещается публиковать закон в Плебейском собрании, пока он не будет сначала утвержден Сенатом с вынесением постановления, senatus consultum. Плебейский трибун лишается власти созывать собрание Сената.

Сенаторы сидели угрюмые. Лица некоторых были даже сердитыми. Сулла выдержал театральную паузу, чтобы посмотреть, посмеет ли кто протестовать. Но все молчали. Он прочистил горло:

— Что ты хочешь сказать, Квинт Гортензий?

Гортензий сглотнул:

— Я согласен, Луций Корнелий.

— А кто-нибудь не согласен?

Молчание.

— Хорошо! — бодро сказал Сулла. — Тогда этот lex Cornelia вступает в силу немедленно!

— Это ужасно, — сказал потом Лепид Гаю Котте.

— Я больше не могу соглашаться.

— Тогда почему ты так безропотно согласился? — спросил Катул. — Почему мы позволили ему ввести этот закон? Как может Республика быть истинной Республикой без активного и надлежащим образом подобранного плебейского трибуната?

— А почему, — свирепо спросил Гортензий, приняв сказанное на свой счет, — ты сам ничего не сказал?!

— Потому что, — откровенно ответил Катул, — мне нравится моя голова на положенном ей месте — крепко сидящей на плечах.

— И этим все сказано, — подвел итог Лепид.

— Я усматриваю в этом определенную логику, — сказал Метелл Пий, присоединяясь к группе беседующих. — Какой же он умный! Менее умный человек просто упразднил бы должность, но только не он! Он не затронул ius auxilii ferendi. Он просто урезал власть, распухшую за последнее время. Поэтому он может с успехом возразить, что хорошо поработал в рамках mos maiorum. И это звучало во всем, что он говорил. Учти, я не думаю, что это может сработать. Плебейский трибунат значит слишком много для слишком многих.

— Это будет держаться, пока он жив, — жестко сказал Котта.

После этих слов собеседники разошлись. У всех было плохое настроение. Но никто не хотел выдавать свои тайные мысли и чувства другому. Слишком опасно!

«Что сейчас и проявилось, — думал Метелл Пий, направляясь домой в одиночестве. — Как и замыслил Сулла, теперь все живут в атмосфере ужаса».

К тому времени как подошло время Аполлоновых игр в начале квинктилия, к этим первым законам добавились еще два: lex Cornelia sumptuaria и lex Cornelia frumentaria. Первый закон, регулирующий расходы населения в интересах государства, был очень строг. Он заходил так далеко, что определял потолок в тридцать сестерциев на человека за обычную еду и триста сестерциев на человека на пирах. Предметы роскоши — благовония, заморские вина, специи, драгоценности — облагались большим налогом. Стоимость похорон и склепов была ограничена. За тирский пурпур взималась огромная пошлина. Второй закон, о зерне, был в высшей степени реакционным. Он отменял продажу государством дешевого зерна, хотя Сулла, конечно, был слишком проницательным, чтобы вообще запретить государству продавать зерно. Его закон просто говорил о том, что государство не имеет права подрывать частную торговлю зерном.

Мрачная программа законотворчества диктатора еще не была исчерпана. Вероятно потому, что тяжелая работа по подготовке всех этих законов выполнялась без перерыва, сразу же после триумфа диктатор вдруг принял решение отдохнуть несколько дней и посетить ludi Appolinares, проводимые в начале квинктилия. Конечно, он хотел посмотреть не те события, что происходили в Большом цирке. Он собирался посмотреть пьесы, из которых десять или одиннадцать должны были показать во временном деревянном театре, построенном на территории Фламиниева цирка на Марсовом поле, — преимущественно комедии. Были хорошо представлены Плавт, Теренций и Невий. В афише было объявлено еще несколько мимов — самые любимые пьесы Суллы. Настоящая комедия — это авторский текст, написанные раз и навсегда строчки, которые нельзя выбросить или заменить. А мим — всего лишь шаблонная ситуация, на которую актеры и режиссер нанизывают свои собственные мысли и которую играют без масок.

Вероятно, то коротенькое представление с делегацией Аврелии послужило причиной непреодолимого желания Суллы посмотреть пьесы, которые будут показывать во время ludi Appolinares. А может быть, к решению показаться в театре привел его тот факт, что один из предков Корнелия Суллы некогда основал Аполлоновы игры. И не исключено, что сыграла определенную роль настоятельная потребность увидеть актера Метробия. Тридцать лет! Неужели так много? Метробий был подростком, когда Сулла праздновал его тринадцатилетие с чувством горькой безысходности. После того как три года спустя Сулла стал сенатором, они очень мало встречались. И это была пытка.

Решение Суллы покончить с тайной стороной его натуры было обдуманным, упрямым, жестко основанным на логике. Людей, занимающих общественное положение, которые признавались во влечении к представителям своего пола, подвергали гонениям. Не существовало закона, который бы заставлял их уйти в отставку, хотя и имелось несколько законов на табличках, включая lex Scantinia, требовавший смертной казни за гомосексуализм. Но по большей части к этим законам не прибегали, в обществе была принята определенная терпимость к подобному прегрешению. В действительности такой человек даже мог сделаться популярным. Он проводил время в развлечениях и демонстрации презрения ко всему, мог сыпать остротами, каламбурить, быть саркастическим. Но это значительно снижало его dignitas. Люди, хоть чего-либо достигшие в обществе, неизменно считали такого человека ниже себя. А для Суллы это было неприемлемо, как бы сильно он ни хотел этого, — а он очень хотел. Все свои надежды он возлагал на то время, когда выйдет в отставку. После этого, сказал он себе, ему будет наплевать, что начнут говорить о нем люди. Он станет самим собой, он вознаградит себя за все. Успехи Суллы при отставке будут столь ощутимы и огромны, а dignitas — настолько прочным, что его нельзя будет умалить даже последним сексуальным разгулом старика.

Но как он хотел Метробия! Впрочем, тому, наверное, уже не интересен уродливый старик. Это тоже побудило Суллу сходить посмотреть пьесы. Лучше выяснить это сейчас, чем потом, когда придет долгожданное время отставки. Лучше напитать свое ухудшающееся зрение видом любимого объекта, пока он еще в силах его видеть.