Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

— Ты рассчитываешь на то, что он будет считать тебя своим преемником?

Этот вопрос развеселил Публия, уже отведавшего напитков.

— Я? Преемник Суллы? Боги, нет! У меня, мой дорогой Магн, совсем нет политических амбиций!

— Разве ты уже не в Сенате?

Катилина поспешил разрядить обстановку:

— Нам обоим Сулла поручил присутствовать на заседаниях Сената, хотя официально еще не сделал нас сенаторами. Мы с Публием Суллой подумали, что сегодня ты можешь нуждаться в присутствии молодых дружеских лиц, поэтому и пришли, чтобы попробовать угощения и подбодрить тебя.

— Я очень рад, что вы пришли, — с благодарностью сказал Помпей.

— Не позволяй этим высокомерным приверженцам mos maiorum стереть тебя в порошок, — сказал Катилина, хлопнув Помпея по спине. — Некоторым из нас действительно понравился триумф молодого человека. Ты очень скоро будешь в Сенате, обещаю. Сулла намерен наполнить его новыми людьми, которые придутся не по нраву старикам!

И вдруг Помпей покраснел.

— Что касается меня, — сказал он сквозь зубы, — Сенат может идти в задницу! Я сам знаю, что мне делать со своей жизнью, и в нее не входит членство в Сенате! Прежде чем я покончу с этим органом — или вступлю в него! — я намерен доказать ему, что он не может запретить выдающемуся человеку занять любую гражданскую или военную должность, какую он сочтет нужным, — будучи всего лишь всадником, а не сенатором!

Тонкая темная бровь Катилины взметнулась вверх, но Публий Сулла, казалось, не понял значения этой тирады.

Помпей оглядел комнату, лицо его прояснилось, вспышка гнева прошла.

— А, вот он! Сидит один на своем ложе! Пойдем, отведаем чего-нибудь со мной и моим шурином Меммием! Он — лучший из хороших парней!

— Тебе придется пировать с этими приверженцами старины, которые разогнули свои скрипучие спины и пришли сегодня, — сказал Катилина. — Знаешь, мы поймем, если ты присоединишься к Метеллу Пию и его друзьям. А нас оставь с Гаем Меммием, и мы будем счастливы, как два старых последователя Аристотеля, споривших о функции мужского пупка.

— Это мой триумфальный пир, и я буду есть, с кем хочу! — сказал Помпей.

В начале апреля Сулла вывесил список двухсот новых членов Сената, обещая, что в следующие месяцы перечень пополнится. Список возглавлял Гней Помпей Магн, который немедленно явился к Сулле.

— Я не войду в Сенат! — сердито заявил он.

Сулла изумленно посмотрел на посетителя:

— Почему? Я думал, что ты стремишься попасть туда, даже рискуя сломать себе шею!

Гнев улегся. Инстинкт самосохранения возобладал. Помпей понял, как Сулла может воспринять это странное отклонение от того образа, который у него сложился. А Помпей очень старался создать определенный образ «Помпея Великого» для Суллы. «Остынь, Магн! Успокойся и обдумай все. Найди причину, которой Сулла поверит, потому что она будет соответствовать его представлению о тебе. Нет! Нет! Скажи ему причину, которая будет соответствовать его представлению о самом себе!»

— Это связано, — серьезно начал молодой человек, глядя на Суллу широко открытыми глазами, — с уроком, который ты преподал мне с этим несчастным триумфом. — Он вдохнул всей грудью и продолжил: — Я хорошо подумал, Луций Корнелий. И я понимаю, что еще слишком молод, недостаточно образован. Пожалуйста, Луций Корнелий, позволь мне самому, самостоятельно найти дорогу в Сенат. Пусть это произойдет в свое время. Если я войду в Сенат сейчас, надо мной еще много лет будут смеяться.

«И это, — подумал Помпей, — истинная правда! Я не присоединюсь к тем людям, которые каждый раз, как увидят меня, будут ухмыляться. Я войду в Сенат, когда при виде меня у них будут дрожать колени».

Успокоенный, Сулла пожал плечами:

— Ну, как знаешь, Магн.

— Спасибо, я действительно предпочел бы свой путь. Я подожду, пока совершу что-нибудь, что заставит их забыть о слонах. Например, заслужу скромную должность добросовестного квестора, когда мне будет тридцать.

Тут он хватил немного слишком. Блеклые глаза Суллы теперь явно смеялись, словно диктатор проник в мысли Помпея глубже, чем тому хотелось. Но Сулла только сказал:

— Очень хорошая идея! Я вычеркну твое имя, прежде чем пошлю список в Народное собрание для утверждения. Я хочу, чтобы мои главные законы утверждал народ. Но все равно завтра будь в Палате. Необходимо, чтобы все мои военные легаты услышали начало. Поэтому приходи обязательно.

И Помпей пришел.

— Я начну, — громко проговорил диктатор, — с обсуждения вопроса об Италии и италиках. Согласно моим обещаниям италийским вождям, я прослежу, чтобы все италики до последнего были записаны гражданами Рима, как полагается, с равным распределением по всем тридцати пяти трибам. Больше не будет попыток обмануть италийский народ при голосовании, учитывая их голоса только в нескольких трибах. Я дал слово, и я сдержу его.

Сидевшие рядом на среднем ярусе Гортензий и Катул многозначительно переглянулись. Ни тому, ни другому не нравилась эта массовая уступка народу, который значил для римлянина меньше, чем ремень от сандалии.

Сулла чуть поменял положение в своем курульном кресле.

— К сожалению, я считаю невозможным исполнить свое обещание распределить римских вольноотпущенников по тридцати пяти трибам. Им придется остаться приписанными к Эсквилину или Субуре. Я делаю это по одной лишь причине: чтобы быть уверенным в том, что у человека, который имеет тысячи рабов, не появилось вдруг желания освободить большое количество их и таким образом перегрузить свою собственную сельскую трибу клиентами-вольноотпущенниками.

— Умный старый Сулла, — заметил Катул.

— Он все замечает, ничто не скроется от него, — прошептал в ответ Гортензий. — Такое впечатление, будто он узнал, что у Марка Красса перебор рабов, правда?

Между тем Сулла перешел к городам и землям.

— Брундизий, город, который отнесся ко мне и моим людям по достоинству, будет награжден. Он освобождается от всех таможенных обложений и акцизных сборов.

— Фью! — отреагировал Катул. — Этот маленький декрет сделает Брундизий самым популярным портом в Италии!

Диктатор похвалил несколько округов, но многие и покарал, хотя и в разной степени. Больше всех пострадал, наверное, Пренесте. А маленький город Сульмон было приказано сровнять с землей. Капуе был возвращен ее прежний статус. Она потеряла все югеры своих земель, которые стали ager publicus — общественными землями Рима.

Впоследствии, когда Сулла стал зачитывать бесконечный список городов, Катул слушал уже вполуха, но Гортензий вернул его к действительности, грубо толкнув в бок.

— Квинт, он говорит о тебе! — прошептал он.

— …Квинту Лутацию Катулу, моему верному стороннику, я поручаю восстановить храм Юпитера Величайшего на Капитолии. — Сморщенные губы Суллы растянулись, обнажив десны, глаза насмешливо и злорадно блеснули. — Большую часть денег составят доходы от новых римских ager publicus, но я также надеюсь, что ты, мой дорогой Квинт Лутаций, увеличишь этот источник из твоего личного кошелька.

Катул сидел, разинув рот, ледяной ужас сковал все его тело. Он понял, что Сулла нашел способ наказать его за то, что все эти годы он спокойно сидел в Риме под крылом Цинны.

— Наш великий понтифик Квинт Цецилий Метелл Пий должен будет восстановить храм Опы, богини плодородия, — спокойно продолжал Сулла. — Но этот проект будет полностью профинансирован из общественных средств, поскольку Опа — олицетворение народного благосостояния Рима. Однако я требую, чтобы наш великий понтифик сам освятил этот храм, когда он будет восстановлен.

— Вот будет забава с заиканием! — сказал Гортензий.

— Я опубликовал список имен двухсот человек, которых я возвысил до звания сенаторов, — продолжал Сулла, — но Гней Помпей Магн сообщил мне, что в настоящее время он не хочет быть членом Сената. Его имя я вычеркнул.

Это сообщение привело в движение всю Палату. Все повернулись в сторону Помпея, который сидел один возле дверей, сдержанно улыбаясь.

— Я намерен в будущем добавить приблизительно еще сто человек, что составит в целом около четырехсот сенаторов. Слишком много сенаторов мы потеряли за последние десять лёт.

— И ведь не подумаешь, что кого-то из них убил он сам, правда? — резко спросил у Гортензия Катул, которого неотступно грызла мысль о том, где же он найдет огромную сумму, потребную для восстановления Большого храма?

Диктатор продолжал:

— Я попытался подобрать новых членов Сената из сенаторских семей, но также включил и всадников, учитывая, что их происхождение сделает Сенату честь. В моем списке вы не найдете выскочек. Но в одном случае я пренебрег всеми квалификациями, от ценза в один миллион сестерциев до подходящего происхождения. Я имею в виду солдат исключительной доблести. Я считаю, что Рим должен оказывать честь таким людям, как это было во времена Марка Фабия Бута. Несколько поколений мы полностью игнорировали героев войны. Я положу этому конец! Если человек заслуживает corona graminea или corona civica, неважно кто его предки и чем они занимались, он автоматически становится членом Сената. Таким образом, вливание небольшого количества свежей крови добавит Сенату храбрости! И я надеюсь, что среди заслуживших наши главные награды мы увидим старинные имена: они не должны доставаться лишь новичкам, как самым храбрым людям!