Розовое дерево - Кэндис Кэмп

Это несправедливо! Сердце разрывалось при мысли о том, что ей придется оставить мечты о замужестве, надежду любить и быть любимой Джонатаном. Она никогда не узнает, как это — лежать в объятиях Джонатана, положив голову ему на грудь и слушая биение его сердца. И никогда не утолить этой жажды, сжигающей ее изнутри; она никогда не испытает того ощущения, о котором с мягкой таинственной улыбкой говорила Сьюзан. Она будет становиться старше и старше, так и не узнав, как это; будет завидовать кузинам и подругам. Это слишком жестоко! Должна ли она отказаться от всех надежд? От единственного в ее жизни мужчины, разбудившего в ней такие чувства?

— Нет! — Милли отпрянула от окна, и вдруг поняла, что громко выкрикнула это слово.

Она не хочет отказываться от всего! По крайней мере, она может сохранить для себя этот маленький лучик счастья. Она может быть с Джонатаном, может испытать, что это такое — быть любимой им, и она сохранит это воспоминание до конца своей жизни; оно будет согревать ее всегда.

Не оставляя времени на раздумья, Миллисент вытащила из комода шаль, сунула ноги в мягкие домашние туфли и выбежала из комнаты. Спустившись по задней лестнице, она перевела дыхание на крыльце, набросила на плечи тонкую шаль. Было уже по-вечернему прохладно. Милли пересекла двор и остановилась у дверей Лоуренса. Минуту она колебалась, но потом постучала.

Бетси не должно быть дома, она знала это. Девочка осталась у Берты со своей подругой Анабель. Джонатан один. Она старалась не думать о том, как он отреагирует на ее предложение. Об этом было слишком страшно задумываться.

За дверью послышались шаги, и на пороге появился Джонатан. В его руке была керосиновая лампа, и свет от нее падал на его лицо.

— Миллисент? — В голосе прозвучало удивление, и он поднес лампу поближе, чтобы лучше рассмотреть ее. — Что ты здесь делаешь?

— Я… я пришла, чтобы увидеть тебя, — задыхаясь, произнесла Милли. Теперь, когда она была здесь, все слова куда-то исчезли. Что, если он откажется? Что, если он не хочет быть с ней?

Джонатан выглядел встревоженным, но отступил назад, пропуская ее в дом.

— Входи. Что-нибудь случилось?

— Нет. — Милли вошла в прихожую, и Джонатан закрыл за ней дверь.

Минуту они молча смотрели друг на друга. Милли опустила глаза. На щеках выступил румянец. Она чувствовала себя нелепо и ужасно, но сейчас было уже поздно отступать. Она решила довести все до конца.

Джонатан перевел взгляд с ее лица ниже, увидел ночную рубашку, наброшенную шаль, аккуратно расчесанные волосы, волной спадающие на плечи.

— Может быть… ты пройдешь в гостиную? Миллисент покачала головой, не в силах говорить. Ей не хотелось идти в таком виде в гостиную, где она будет смотреться по меньшей мере глупо. Она жалела, что нет какого-нибудь более простого и легкого способа дать понять ему, зачем она пришла, не прибегая к словам. Но такой способ не приходил ей в голову.

Она распрямила плечи и подняла голову, встречая его взгляд.

— Я пришла спросить, не можешь ли ты…

— Не могу ли я — «что»? — спросил он вежливо, и брови его озабоченно сдвинулись.

— Не можешь ли ты… — она закрыла глаза и выдохнула, — взять меня к себе в постель?

— Что?! — Его нижняя челюсть отвисла. Он поставил лампу на стол. — Миллисент, о чем ты, черт возьми, говоришь?

Миллисент в инстинктивно-защитной реакции вскинула подбородок.

— А ты не понимаешь? Я прощу тебя… — Она не могла придумать ни одной подходящей фразы. Ни одна леди никогда не говорила ничего подобного, а эвфемизмы, которые ей приходилось слышать, будут звучать здесь абсолютно по-идиотски. Едва ли она сможет предложить ему что-нибудь типа «воспользуйтесь подходящей ситуацией» или «лишите меня невинности, пожалуйста». Но разве нет таких слов, которые бы обозначали, что она пришла к нему по своей воле?

— Заняться с тобой любовью? — произнес он тихим и, как ей показалось, немного напряженным голосом.

— Да.

— Ты хочешь, чтобы мы сделали это сейчас? — Он сжал кулаки и тут же разжал их. Потом нервно обхватил себя руками, прижав ладони к ребрам. — Я не понимаю… Ты серьезно?

— Конечно, серьезно! — крикнула Миллисент, разозленная явным отсутствием его интереса. — Неужели ты думаешь, что я ради смеха разыгрываю комедию? — Она резко повернулась и быстро направилась к выходу.

— Нет, постой! — Он схватил ее за руку. — Черт возьми, ты не можешь уйти прямо сейчас, после этого маленького потрясения!

— Я не хотела поставить тебя в неловкое положение, — мрачно сказала Милли, не глядя на него. — Ладно, все в порядке! Если ты против, я…

Джонатан сдержал проклятье.

— Боже мой, Милли, естественно, я хочу тебя! Я… Но ты просто потрясла меня. Все так неожиданно… Я не могу понять, почему ты просишь меня об этом. Почему ты…? Это, должно быть, противоречит всему, чему тебя учили, всему, во что ты веришь?

— Почему что я хочу тебя! — горько ответила Миллисент, не отводя от него своего чистого решительного взгляда. — Я хочу чего-то и для себя тоже.

— Миллисент… — Невольно его взгляд вновь скользнул по ее фигуре.

От этого взгляда Миллисент стало жарко, она уронила шаль на пол. В свете лампы были отчетливо видны линии ее тела и темные кружки затвердевших под его взглядом сосков, выделяющихся под тонкой тканью ночной рубашки.

— Миллисент… — повторил он и шагнул к ней, не отрывая взгляда от ее груди. — Ты очень красивая. Я не могу не хотеть тебя. Но — ты уверена в себе?

— Вполне. — Ее голос задрожал, но на этот раз не от неуверенности, а, скорее, от ожидания в его глазах.

Джонатан взял ее руку, поднес к губам и мягко коснулся ими ее ладони. От этого прикосновения все внутри нее оборвалось. Миллисент почувствовала, что ее живот стал горячим и как будто потяжелел, а грудь внезапно сделалась такой чувствительной, что она ощутила касание ткани о соски и их ответную реакцию.

Джонатан зажмурил глаза, как от боли и, наклонив голову, снова поцеловал ее ладонь так же медленно и нежно.

— Если бы я был джентльменом, — пробормотал он, — я бы не согласился…

Колени Миллисент ослабли, и она качнулась в его сторону.

— Я бы напомнил тебе, что это безнравственно, — продолжал он, — и что завтра утром «вы будете раскаиваться»… — Его губы ласкали мягкую, нежную кожу запястья. — Но ты знаешь, что я не джентльмен.

— Я знаю… — Ее голос был чуть-чуть громче шепота. Его поцелуи творили что-то странное с ее чувствами. — И я рада этому.

Джонатан засмеялся, а ощущение его дыхания на коже пронизывало ее насквозь.

— Ах, Миллисент, когда-нибудь ты пострадаешь от своей честности! Благодари за это Бога.