Роза и лилия - Жеральд Мессадье

Скверная штука эти козлы, на которых людям раздвигали ноги, вонзая в зад и причинные места железные шипы. Потом их снимали, отправляли на кухню попить супа и предлагали снова «залезть в седло». Тогда это называлось «готовить блюдо». Блюдо для тех строптивцев, которые нипочем не хотели сознаться и назвать имена своих сообщников. Таких могли и привязать за веревку, а потом бросать на землю или в чан с водой. Они ломали так много костей, что оставалось лишь ждать, пока они сдохнут в темнице, куда их бросали.

И вот в один прекрасный день пешие и конные солдаты обрушились на них словно десять казней на Египет. Кокийяров задерживали скопом, и Богу даже не приходилось узнавать среди них своих, ибо таковых там просто-напросто не было. Некоторые из них и вправду совершили паломничество к святому Иакову Компостельскому, но тонзура, которая служила им защитой от светского правосудия, не мешала ловкачам взламывать ящики для пожертвований или стянуть дароносицу при всяком удобном случае. Для них это было не только не преступление, но нечто прямо противоположное. Боже праведный! Да они просто чуть раньше срока пользовались Господней милостью.

Больше всех радовались этой охоте продажные девки: теперь они могли оставлять себе всю выручку, часть которой раньше забирали кокийяры, заделавшиеся сутенерами.

Ни архиепископство, ни Университет на сей раз не протестовали против ареста этих примазавшихся к Церкви проходимцев. Злые языки говорили, что судьи просто боялись подхватить от них вшей или еще чего хуже.

Как бы то ни было, но вшей и блох в Париже и вправду поубавилось. Кое-кто предлагал даже поджечь Шатле, куда приводили задержанных, чтобы оздоровить воздух в городе.

После разбирательства две дюжины из них вздернули: закоренелых разбойников и прожженных мерзавцев вроде того, который хотел отрезать ногу брату Жанны, Дени.

Парижане вздохнули свободнее, и Жанна не была исключением. Она перестала дрожать от страха, когда Франсуа отправлялся с кормилицей на прогулку.

Оставались только Дворы Чудес. В Париже их было шесть: на площади Мобер, около башни Барбо, на Гревской площади, в Сент-Авуа, на главном рынке и у ворот Сен-Мартен. Нищие, которые были не столь наглы, как бродяги с ракушками, собирались в подходящих местах. Главным образом там, где были большие харчевни и пища. К примеру, у главного городского рынка, где после закрытия им бросали остатки еды. Люди, набившие пузо в тавернах, чувствовали нечто вроде вины при виде сидящих у входа калек и, случалось, давали им монетки. Нищие облюбовали места, где во всякое время бывало много народа. На Гревской площади постоянно слонялись люди, поджидавшие какой-нибудь изощренной казни вроде погружения в кипяток или колесования. Ничто так не горячит кровь, как вид палача, дробящего молотом кости бедняги, привязанного к колесу!

Как-то утром королевский посыльный принес Жанне постановление старшего эшевена Гийома де Верселя, где ей предписывалось заседать в городском совете. В приложенной к бумаге записке она приглашалась к эшевену, который почтет за долг объяснить ей права и обязанности члена совета. Жанна решила, что, владея тремя лавками и имея за плечами немалый опыт, она будет на своем месте в этом собрании торговцев, купцов и ремесленников. Так-то оно так, подумала она, но без королевской подсказки в этом деле не обошлось.

То, что сказал эшевен, подтвердило ее догадку.

Он принял Жанну в своем кабинете, который был едва ли больше ее собственного жилища и казался еще теснее из-за стоявших вдоль стен полок, сгибающихся под, тяжестью бумаг. Эшевен был в положенном его должности платье, шапочке и красном плаще, подбитом горностаем, — так одевались магистраты в парламенте. Он восседал в кресле с высокой спинкой, изукрашенном не хуже, чем фасад собора Парижской Богоматери. На его хитроватом лице читался тонкий ум.

— Сударыня, — сказал он, — в нашем собрании совсем мало женщин. Думаю, что польщу вам, сказав, что все они были избраны за свой ум.

Жанна улыбнулась и ответила, что весьма ценит немалую честь заседать в таком почтенном собрании.

— Все в нашем городе знают, что вы нередко даете весьма разумные советы, — сказал старший эшевен, бросив на Жанну лукавый взгляд.

В жизни своей она никому не давала советов, кроме короля, да и те Бартелеми счел весьма неуместными. Ясно, что инициатива исходит от короля.

Разговор закончился обменом любезностями, а потом эшевен послал Жанну к первому интенданту, который должен был посвятить ее в некоторые формальности. Главные касались официального платья, соответствующего новому положению Жанны. Интендант обсудил с ней и определенное за труды вознаграждение.

Портнихе пришлось трудиться не покладая рук. Через десять дней длинное платье было готово. Жанне повезло, ибо первое для нее заседание совета должно было состояться на другой день. В должный час она на лошади отправилась в Ратушу или, как называли ее из-за аркад на первом этаже, Дом с колоннами. Народ останавливался посмотреть на красивую всадницу, величественно восседавшую на серой в яблоках лошади.

Жанна понимала, что Карл VII хотел вознаградить ее этой должностью, уже отблагодарив ее иными благами. Почему же прошло столько времени с их последней встречи? Возможно, он хотел ее испытать.

Совет в количестве тридцати человек заседал в зале, которая могла бы быть и попросторнее. В длину она была десять туазов, в ширину — шесть. В то время в Париже только начинали понимать значение совета для города.

Жанна слушала пожелания торговцев по разным вопросам: снабжения водой, мощения некоторых улиц, ремонта обветшавших домов и последствий охоты на кокийяров. Наконец она сама попросила слова:

— Я бы хотела, монсеньор, обратить ваше внимание на Дворы Чудес.

Присутствующие зашептались.

— Сударыня, — сказал старший эшевен, — мы с радостью выслушаем ваше мнение по вопросу, который нам никак не удается решить.

Жанна кивнула и встала:

— Нищие, заполонившие эти кварталы, вовсе не всегда обездоленные калеки. Эти люди сознательно пользуются людским милосердием. В отличие от поднаторевших в злодействе бродяг с ракушками, только лень мешает им совершать преступления. Это чаще всего бывшие вояки или крестьяне, согнанные со своих мест и потерявшие желание трудиться. Я сама когда-то вернула к нормальной жизни одного из них, заявив ему, что, прежде чем получить пищу, он должен отправиться в баню. Выйдя оттуда, он приобрел человеческий вид и стал уважать сам себя. Раньше он притворялся хромым, а с тех пор стал ходить, как обычные люди. Я смогла приохотить его к труду. Я полагаю, все знают, отчего эти места зовут Дворами Чудес? Да просто потому, что там без всякого вмешательства Провидения эти люди из калек превращаются в здоровяков. Из рукавов достаются спрятанные руки, отвязываются ноги и снимаются с колен костыли, отлепляются сделанные из воска следы проказы, выбрасываются бельма из рыбьей чешуи. Там хромые перестают хромать…