Дорогой длинною... - Александр Вертинский

А реклама положительно сводит с ума. Если то же радио даёт, например, концерт Яши Хейфеца, то каждые пять минут концерт прерывается, и вам напоминают, что этим концертом вас «угощает» фирма сигарет «Честерфильд» или какая-нибудь другая. Реклама лезет вам в глаза и в уши везде и всюду: из газет, журналов, радио, с огромных светящихся вывесок, которые дают целые картины из электрических комбинаций, она бежит впереди вас на тротуарах, по барьерам крыши, в виде букв, догоняющих друг друга, гонится за вами в метро, автобусах, такси, преграждает вам путь огромными транспарантами, величиной с пятиэтажный дом, настигает вас всюду, куда бы вы ни пошли, куда бы вы ни повернули глаза. Миллионы лампочек с вечера и до утра выплясывают какие-то затейливые световые картинки, рассчитанные на самое примитивное детское воображение и любопытство. Спастись от них никуда нельзя.

«Пей кока-кола!» — приказывает вам реклама на каждом шагу.

И вы подчиняетесь. В Европе вы не могли взять его в рот, но здесь… Вам лень думать, что бы такое выпить? Ну, черт с ним! Давай кока-кола!

Кстати, при своём появлении на свет кока-кола не имела успеха. Её продавали в аптеках в виде коричневого сиропа, который смешивали с содовой водой, наливая одну чайную ложку на стакан. Владельцы этой фирмы бились над вопросом, что делать, чтобы она «пошла».

После многих бесплодных попыток, истратив миллионы, наконец, додумались объявить конкурс на самый лучший совет по этому вопросу. На конкурс ежедневно являлись сотни людей, которые давали самые дикие советы и только занимали время.

Тогда дирекция выгнала всех. Но вот однажды в кабинет пробился маленький, невзрачного вида человечек.

— Что вам здесь нужно? — спросил директор.

— Я пришёл дать вам совет.

— Нам не нужно советов. Убирайтесь вон! — закричал директор и затопал ногами.

— Мой совет спасёт положение, — настаивал вошедший.

Директор задумался.

— В двух словах вы можете изложить его? — спросил он. — Предупреждаю, что, если слов будет больше, я вас выкину, как собаку!

— Разлейте в бутылки! — отчётливо произнёс посетитель.

Совет был принят. Кока-кола покорила мир. Теперь этот человек — главный директор фирмы.

Самое трудное в Америке — это обратить на себя внимание. В больших густо населённых городах, где люди бегут беспрерывным потоком, все сливается в один сплошной гул. Трудно выделиться своим голосом в этом вечном монотонном шуме, трудно заинтересовать собой, своей личностью, своими идеями. Поэтому все помешаны на «персоналитэ» — каждому хочется выделиться во что бы то ни стало, любым способом. Таких «чудаков», как в Америке, я думаю, нет ни в одной стране, начиная от всем известных причуд миллионеров, оставляющих самые дикие завещания после своей смерти, до чистильщиков сапог на улице и мальчишек, продающих газеты. Невозможно даже передать, на какие трюки и ухищрения пускаются там люди только для того, чтобы привлечь хотя бы на секунду к своей личности внимание равнодушного и занятого обывателя. И, получив его, это внимание, он уже никогда его не потеряет.

Я знал одного человека, которому долго не везло. Он был менеджером и организатором так называемой «американской борьбы», которая долго не имела успеха у публики и с которой он неизменно прогорал. Однажды он решил одеться Наполеоном перед выходом к публике и этим странным костюмом привлёк внимание к своей особе. Он стал популярен, его запомнили.

— Ах, это тот, что играет Наполеона? — говорили люди.

Цель была достигнута: его заметили. Дела пошли лучше, в газетах стали больше о нем писать, и в конце концов он «привил» американцам эту борьбу, которая, кстати сказать, производит совершенно дикое впечатление своей первобытностью. Теперь он уже богатый человек, и ему не нужен больше этот маскарад. Но все его костюмы сшиты под наполеоновский сюртук и даже шляпы имеют форму, напоминающую знаменитую треуголку императора.

В Нью-Йорке есть сотни всевозможных салонов, где скучающим богатым женщинам подыскивают «персоналитэ» в манере одеваться. Одна моя русская приятельница, бывшая актриса, держала такой салон, где с успехом «пудрила мозги» сумасбродным богатым американкам, драпируя их в какие‑то лилово-серые тряпки, имеющие форму хитонов, и тюрбаны цветов пелёнок двухмесячного ребёнка. Смотреть без слез на них, конечно, нельзя, но деньги она берет за них немалые.

Америка залита электричеством. Вы видите сотни закрытых магазинов, освещённых в течение ночи тысячами ламп, которые ослепляют вас. Странное впечатление производят большие и малые города, когда вы, например, путешествуете на автомобиле. Проехав несколько сот километров по прекрасным шоссейным дорогам в темноте, прорезаемой только фарами вашей машины, вы, наконец, видите перед собой ярко освещённый город. Он красив, как в сказке. Вам он кажется миражем в пустыне.

Въезжая в город, вы попадаете в волшебный мир огней: синих, красных, зелёных, жёлтых. Это целая неоновая симфония красок.

Как весело, как шумно и празднично должно быть в таком городе! Вам хочется остановиться, войти в какой‑нибудь ресторан — отдохнуть, потанцевать, выпить вина!..

Вам кажется, что вы в Париже, на Монмартре.

Но войти некуда. Все закрыто. Город спит. Ни одной души на улицах. Это только реклама.

Меня бросало в дрожь от американских театральных вкусов. Конечно, в Америке любят и ценят больших, настоящих артистов. Там выступали и Рахманинов, и Крейслер, и Шаляпин, и Тосканини. Есть прекрасные оркестры, широко известны имена Кусевицкого и Леопольда Стоковского, Хейфеца, Лоренса Тибет, Иегуди Менухина, Владимира Горовица и других. Но все это для избранных. Обыкновенный же, рядовой обыватель, воспитанный на кино, серьёзного искусства не любит и им не интересуется. Его вкус, так называемый «вкус Бродвея», весьма ограничен.

Я помню, один из наших соотечественников, Дэйв Аполлон, выступал в лучшем театре Бродвея со своей труппой, получая чуть ли не десять тысяч долларов в неделю. Его имя светилось над театром огромными буквами и делало большие сборы.

Как‑то, познакомившись со мной, он пригласил меня в свой театр с просьбой после представления обязательно зайти к нему за кулисы — сказать своё мнение о спектакле. В ложе было пять мест. Я пригласил Балиева, Судейкина и знаменитого режиссёра Гордона Крэга, который когда‑то у нас в России ставил «Гамлета» в Художественном театре. Мы едва досидели до конца. Это было что‑то невыразимое. Такой халтуры я никогда не видел. Я был настолько убит зрелищем, что не пошёл за кулисы после спектакля, рискуя остаться в глазах Аполлона невежливым и невоспитанным человеком.