Анна Леопольдовна - Игорь Курукин

Контакты Нолькена с Елизаветой осуществлялись через ее доверенного врача Армана Лестока, который в ноябре 1740 года секретно посетил и французского дипломата. При личных встречах со шведским послом в начале января 1741 года цесаревна заявила о готовности ее «партии» к немедленному выступлению, «как только придут иностранцы с явным намерением поддержать права потомства Петра I». Под иностранцами принцесса подразумевала готовившуюся к реваншу Швецию, а наследником при вступлении на престол хотела объявить своего голштинского племянника.

Из донесений Шетарди следует, что уже в начале 1741 года против непопулярных правителей образовался заговор во главе с Елизаветой. Француз даже обратился к начальству за разрешением на свое участие в готовившейся акции. Елизавета же не решалась выступить без шведской поддержки, но в то же время упорно отказывалась подписать документ, содержавший обещание территориальных уступок Швеции в обмен на помощь в возведении ее на престол.

Насколько реальна связь деятельности «партии» Елизаветы с произошедшим в ночь с 24 на 25 ноября 1741 года переворотом, ставшим явной неожиданностью для французского посла? Что вообще нам известно о заговоре? Безусловно, в «переворотной» атмосфере конца 1740-х годов у Елизаветы вполне могла появиться мысль об изменении ситуации в свою пользу. Принца Антона она даже при солдатах его полка не стеснялась называть «дурачком»397. Ее отношение к правительнице угадать труднее. Манштейн указывал, что в первые месяцы после свержения Бирона «сестрицы» находились «в величайшем согласии». Елизавета стала восприемницей дочери правительницы; сама Анна делала подарки родственнице от себя и от имени младенца-императора, которому цесаревна, в свою очередь, подарила два пистолета и ружье398.

Однако в беседах с Нолькеном Елизавета уже в декабре 1740 года высказывала предположение, что ее соперница стремится провозгласить себя императрицей; этими же опасениями делился с Шетарди Лесток. За домом цесаревны и посещавшим его французским послом по инициативе принца Антона Ульриха в январе 1741 года была установлена слежка — правда, из объяснений «сыщиков» (переодетых гвардейских солдат) следует, что главным объектом наблюдений была не Елизавета, а фельдмаршал Миних399.

В апреле английский посол Финч по поручению своего правительства конфиденциально известил Остермана и мужа правительницы: из полученных в Стокгольме докладов Нолькена следует, «будто в России образовалась большая партия, готовая взяться за оружие для возведения на престол великой княгини Елизаветы Петровны и соединиться с этой целью со шведами, едва они перейдут границу»400. В числе активных участников заговора были названы Шетарди и Лесток. Но эта информация не вызвала никаких мер предосторожности, если не считать неожиданного предложения, сделанного Остерманом англичанину: напоить Лестока для выяснения содержания ночных бесед принцессы с французским послом. Естественно, британский дипломат от подобного «задания» уклонился.

Остерман был прекрасно информирован о приближавшейся войне со Швецией и даже точно назвал Финчу дату ее начала, но не принял никаких ответных мер. Поведение министра кажется странным, ведь в это время, если судить по данным Шетарди и Нолькена, сложился заговор офицеров гвардии во главе с отвечавшими за безопасность столицы генералами. Однако сохранившиеся материалы Кабинета и Тайной канцелярии не содержат никаких распоряжений по этому делу. Канцлера Черкасского в августе 1741 года хватил удар, а Ушаков демонстративно уклонялся от контактов с Шетарди, чем даже вызвал беспокойство посла и его начальства. О каких-либо действиях (или хотя бы высказываниях) в пользу Елизаветы со стороны Трубецких и принца Гессен-Гомбургского также ничего не известно. Все названные царедворцы сохранили свое высокое положение с воцарением Елизаветы, но ни один из них не принимал непосредственного участия в перевороте.

Однако цесаревна и не скрывала от дипломатов отсутствия у нее организованной поддержки: «На здешний народ не надо смотреть, как на прочие нации, где для успеха плана необходимо, чтобы все меры были обдуманы, приняты и обусловлены заранее, здесь же… слишком велико недоверие между отдельными лицами, чтобы можно было заранее привести их к соглашению; главное состоит в том, чтобы заручиться их сочувствием отдельно, а как скоро начал бы действовать один, всё двинулось бы, как снежная лавина: всякий с удовольствием бы присоединился к движению, считая, что он равным образом разделит и славу успеха; в худшем же случае она, принцесса, предложит себя в предводители гвардии»401.

Дочери Петра Великого нельзя отказать в понимании трудности стоявшей перед ней задачи: в условиях склок и разброда создать сплоченную опору из высших сановников было едва ли возможно. Но интересно, что кандидатка на трон предполагала обратиться к гвардии только в «худшем случае». Очевидно, началом «лавины», которая должна была вознести ее к власти, могла стать смерть царя-младенца. В разговорах с Шетарди она не раз высказывала предположение (или надежду?), что мальчик «непременно умрет при первом сколько-нибудь продолжительном нездоровье»402.

В этом случае — при отсутствии другого законного наследника «из того же супружества» — завещание Анны Иоанновны теряло силу, Анна Леопольдовна лишалась оснований претендовать на регентство, а Елизавета обретала бесспорные права на престол как дочь царствовавшего императора. В такой ситуации выступление нескольких высших должностных лиц, не выходящее за рамки придворного круга и без какого-либо насилия, вполне могло предоставить корону дочери Петра.

Но прогноз относительно близкой смерти императора оказался ошибочным, а переговоры с Нолькеном и Шетарди подталкивали принцессу к действиям накануне шведского вторжения. Шетарди подробно докладывал в донесениях в Париж, как они с Нолькеном пытались добиться от Елизаветы согласия на ревизию условий Ништадтского мира. Но о конкретной подготовке переворота он мог сообщить очень немногое — и то со слов Лестока или другого поверенного принцессы, саксонского искателя приключений Христофора Якова Шварца, успевшего съездить с посольством в Китай, поступить на службу в географический департамент Академии наук и состоявшего придворным музыкантом Елизаветы.

В переписке Шетарди не раз фигурировал «план принцессы Елизаветы», но о его деталях и исполнителях посол ничего сообщить не мог. Только в депеше от 19 мая 1741 года он упомянул о каких-то гвардейских офицерах, согласно информации Шварца, готовых к действию. Затем Шварц передал послу, что некие офицеры были взволнованы предполагавшимся браком Елизаветы с принцем Людвигом, братом Антона Брауншвейгского403.