Когда поёт Флейта Любви (СИ) - Анна Кривенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, видя, что Леонард, единственный сын Лионнела, был все эти годы удерживаем индейцами, пастор Моуди начал склоняться к мысли, что апачи, возможно, действительно могли совершить то страшное убийство. Ведь как иначе можно было объяснить то, что Леонард нашелся именно у апачей? Конечно, можно было все спросить у самого Леонарда, но старик немного побаивался. Парень становился очень агрессивным, если речь заходила о его племени. Похоже, он был к ним сильно привязан.
В общем, это была тяжелая головоломка. Пастор каждый день молился о своем юном друге и уговаривал его прийти на богослужение в церковь в одно из ближайших воскресений. Хота не отвечал ни «да», ни «нет». Он просто молчал. Он был упрям, но очень много думал.
Увидев несколько раз, как люди испуганно косятся на него из-за его волос, юноша начал усиленно размышлять. Зная теперь, что по крови он полноценный белый человек, Хота понимал, что легко сможет стать «своим» в этом обществе только при одном условии: если острижет волосы. Если он хочет найти убийцу своих родителей, то ему нужно внешне стать полностью бледнолицым! Но он боялся! Остричь волосы казалось ему предательством и отречением от своего народа апачей, которого он любил. Но… похоже у него совершенно не было выбора!
И однажды он решился! Взяв ножницы, он стал перед зеркалом, сделал глубокий вдох и, взбодрив себя мысленно, начал резать. Длинные черные локоны повержено падали на пол, а он чувствовал себя так, как будто отрезает не волосы, а руки. Его сердце заныло. Отчего-то вспомнилась его сводная сестра Телула, которую он по-особенному любил, потому что она с детства больше всех заботилась о нем. Что бы сказала она, увидев сейчас его действия? Но воспоминания о сводной сестре тотчас же напомнили ему и о смерти Четана. Его сердце заболело еще больше, однако движения стали резче и уверенней. Если он острижет волосы, он по-настоящему сможет отомстить!
Когда пастор Моуди вошел в комнату, он увидел поразительное зрелище: его юный друг стоял перед зеркалом с коротко и неаккуратно остриженными волосами и пристально рассматривал себя, скептически сжимая губы. Быстро оценив ситуацию, он тут же схватил Хоту за руку, кое-как натянул ему шляпу на голову и незамедлительно отправился вместе с ним к цирюльнику, чтобы довести начатое дело до конца. Хота не противился и был удивительно покорен, когда незнакомый бледнолицый начал делать его волосы еще более короткими.
Однако через полчаса в зеркале появился поразительно привлекательный молодой брюнет, поражающий воображение взглядом своих неожиданно-ярких зеленых глаз.
Пастор Моуди был очень доволен, считая, что теперь Леонард Хоффман наконец-то станет нормальным цивилизованным человеком и достойным продолжателем славного рода Хоффманов.
Хота действительно всеми силами начал приспосабливаться к образу жизни белых людей, но, к сожалению, побудительной причиной для этого была только лишь душераздирающая жажда мести! Целый год он жил при церкви, обучаясь чтению, письму, все больше узнавая о своей семье и пытаясь тщательно исследовать все, что касалось служения своего отца. Пастор Моуди начал постепенно знакомить его с жителями города, представляя, как есть, сыном покойного пастора и миссионера Лионнела Хоффмана. Мужчины уважительно протягивали ему руки для рукопожатия, женщины восхищенно оглядывали его с ног до головы, а девушки смущенно отводили взгляд — настолько необычным и привлекательным он казался для всех вокруг.
Пастор также познакомил его с местным шерифом — Бобом Смитом, человеком властным, жестоким и довольно надменным. Шериф был, пожалуй, единственным человеком, который не приветствовал Леонарда Хоффмана дружелюбной улыбкой. Хота сразу же отметил это про себя.
— Это тот самый шериф, который сообщил о нападении апачей на дом моих родителей? — поинтересовался Хота у пастора Моуди, когда они вернулись домой.
— Да, — ответил старик, — это он…
Хота долго размышлял обо всем и пришел к некоторым выводам: возможно, шериф напрямую причастен к убийству его родных или же покрывает настоящих убийц, ведь Хота точно знал, что апачи не имели никакого отношения к этой трагедии. Он очень жалел, что страшный день все равно оставался в его памяти весьма туманным и неясным. Он совершенно не мог вспомнить, как попал к апачам и как спасся от убийц. Но он должен был вспомнить обязательно!
Вторым важнейшим делом для него было найти свою пропавшую сестру Аниту. Ее лицо тоже, к сожалению, было туманным в его памяти, а портрета ее не существовало. Он помнил только, что очень ее любил, хотя виделся довольно нечасто. Почему она редко бывала дома, тоже было для него загадкой, но он старался максимально узнать о прошлом своей семьи из самых разных источников.
Хота, собрав всю решимость, обошел дома всех жителей, которые, по мнению пастора Моуди, могли хоть что-то вспомнить о семье Хоффманов. И хотя юноше было крайне сложно разговаривать с бледнолицыми и делать себя подобным им, он все же преодолевал отвращение и твердо приказывал своей душе не смущаться. Благодаря таким усилиям, ему удалось узнать о том, что у его семьи по линии матери есть родственники в соседних поселениях и на побережье. Три месяца понадобилось Хоте, чтобы посетить все эти места. В одном из поселков, который находился недалеко от Священной Долины Уединения, Хота узнал, что здесь действительно проживала сестра его матери Джейн, а с нею ее племянница… Анита! Впервые Хота попал на след своей сестры. Но ему также сообщили, что жилось женщинам крайне трудно из-за регулярного насилия в семье, так что Анита часто была вся в синяках и постоянно ночевала на улице.
Хота впервые почувствовал, что его сердце болезненно сжалось от сострадания к своей сестре. Он в слишком юном возрасте разлучился с ней и уже потерял с ней эмоциональную связь, но сейчас, услышав, что его сестренка тяжело страдала многие годы, ему стало ее безумно жаль. Какая же она? Добрая, нежная, кроткая? Или же смелая, решительная и сильная? Он никак не мог вспомнить ее лицо, и его это огорчало. Вместо нее перед глазами отчего-то появлялась та, другая Анита, предательница Четана, при воспоминании о которой ему становилось неприятно. Нет! Его сестра совсем другая! Она
