Мои странные мысли - Орхан Памук

«Бузу надо пить вечером, продавец, что вы делаете здесь в такую рань?»; «Вы готовите ее дома?»; «Вы берете слишком дорого, стаканчики у вас слишком маленькие, и в бузе должно быть больше жареного нута»; «Благослови вас Аллах, вы делаете почетное и даже важное для всей нации дело»; «Продавец, я только что выпил полбутылки „Клубной“ ракы, теперь скажи мне, что будет, если я выпью это?»; «Извините, бузу нужно пить перед ужином или после еды, вроде десерта?»; «Знаешь ли ты, брат, что слово „буза“ произошло от английского слова „booze“?»[65]; «Вы доставляете на дом?»; «Ты, случайно, не сын торговца йогуртом Мустафы-эфенди? Я помню, как ты работал с отцом. Молодец!»; «В нашем районе был разносчик бузы, но он перестал приходить»; «Если продавать бузу в магазине, что станется с уличными торговцами?»; «Продавец, крикни „Буу-заа“ так, чтобы мои дети услышали и запомнили».

Когда Мевлют был в хорошем настроении, он никогда не разочаровывал любопытную клиентуру, особенно если приводили детей. «Буу-заа!» – кричал он, улыбаясь. Он замечал, что покупатели, которые говорили: «Ты делаешь очень важное дело» – и начинали читать лекцию о значении традиций османской эпохи, обычно никогда не возвращались. Мевлют раньше и представить себе не мог, сколько вокруг подозрительных людей, которые хотели, чтобы стаканы мыли при них и как следует, или агрессивно спрашивали, сделана ли буза только из натуральных ингредиентов. Зато он не удивлялся, если люди, никогда не пробовавшие бузу до того, охали, скривившись сразу после первого глотка, или жаловались, что напиток слишком кислый или слишком сладкий, и не допивали стакан. «Буза, что я купил ночью у уличного торговца, была настоящая», – говорил кто-то. Находились и фыркающие: «Я-то думал, это горячий напиток».

Спустя месяц после открытия Ферхат начал приходить и справляться о делах в лавке через вечер. Деревня его отца попала в число эвакуированных во время армейской операции против курдских повстанцев на востоке страны, и его бабушка по отцу, которая совсем не говорила по-турецки, приехала в Стамбул. Ферхат жаловался Мевлюту, что прилагает все усилия, чтобы общаться с ней на своем ломаном курдском. Курды, переселенные в Стамбул после того, как их деревни были сожжены турецкой армией, поселились на нескольких улицах и организовались в местные банды. Ходили слухи, что новый мэр от партии исламистов собирается закрыть все рестораны и бары, в которых подают алкоголь и выносят столы на тротуары. С наступлением лета Мевлют и Ферхат начали торговать еще и мороженым.

Райиха. Мы тоже принесли свое зеркало в магазин, как Ферхат с Самихой. Иногда я замечала, что Мевлют смотрит не на улицу, а в зеркало рядом с витриной. Я стала подозрительной. Однажды он вышел, я села на его обычное место и посмотрела в зеркало. С этого самого места я увидела в зеркале лицо Самихи. Я решила, что они оба переглядываются через зеркало тайком от меня, и меня охватила ревность.

Я думала об этом все время, хотя понимала, что могу ошибаться. Самихе незачем приходить в магазин днем, когда я там. Карманы Ферхата набиты деньгами, которые он собирает с тех, кто не платит за электричество, так что с чего бы Самихе работать? И тем не менее она посещала магазин. Обычно, когда я возвращалась домой к девочкам, Самиха уходила со мной, но иногда она оставалась в магазине после моего ухода, наедине с Мевлютом.

Помимо магазина, Самиха была, конечно, занята своим новым домом в Джихангире. Я как-то взяла с собой девочек и пошла туда вечером в гости. Ее не было дома, так что мы заглянули в магазин – я не смогла удержаться. Мевлют был там, но Самихи не было.

– Что ты делаешь здесь так поздно? – разозлился он. – Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не приводила сюда детей?!

Это был не тот добрый, милый Мевлют, которого я знала. Мне стало так больно, что я не ходила в магазин целых три дня. Самиха вскоре пришла ко мне.

– В чем дело? Я беспокоюсь! – сказала она. Она казалась искренней.

– Я заболела, – ответила я, стыдясь своей ревности.

– Нет, ты не больна. Мне Ферхат тоже грубит, – сказала она, но не потому, что пыталась разговорить меня, а потому, что моя умная младшая сестра давно поняла, что у таких девушек, как мы, главные проблемы всегда начинаются с мужей. Я хочу, чтобы у нас вообще не было этого магазина; я хочу снова остаться с Мевлютом, чтобы были только он и я.

Примерно в середине октября они снова начали продавать бузу. Мевлют считал, что будет лучше всего убрать сэндвичи, бисквиты, пирожки, шоколадки и другие летние угощения и торговать только бузой с корицей и жареным нутом, но его не послушали. Раз или два в неделю Мевлют оставлял вечером магазин на Ферхата и уходил продавать бузу своим постоянным покупателям. Война на востоке вызвала теракты по всему Стамбулу, по ночам проходили марши протеста. Экстремисты обстреливали редакции газет, но люди все равно толпились на Бейоглу.

В конце ноября набожный мастер по ключам через дорогу сказал Мевлюту, что в газете «Праведный путь» что-то написали о его магазине. Мевлют помчался в киоск на проспекте Истикляль. Вернувшись в магазин, он сел с Райихой и пристально изучил газету от корки до корки.

В ней была колонка под названием «Три новых магазина», которая начиналась с похвалы «Своякам» и продолжалась репортажем о новой кебабной в Нишанташи и о лавке в Каракёе, где продавались розовая вода и печенье к Рамазану и Ашуре[66]. Суть статьи – сохранение древних турецких традиций, вместо отказа от них в подражание Западу, есть священный долг, подобно почитанию предков; если турки хотят сохранить национальный характер, сохраниться как цивилизация, сохранить свои идеалы и убеждения, они должны научиться в первую очередь оставаться верными традиционным еде и напиткам.

Едва Ферхат появился тем вечером, Мевлют с гордостью показал ему газету. Он объявил, что подобная реклама принесет им множество новых покупателей.

– А, брось, – отмахнулся Ферхат. – Никто из читателей «Праведного пути» не собирается приходить в наш магазин. Они даже не написали наш адрес. Не могу поверить, что нас использовали для пропаганды какого-то гнусного исламистского барахла. Ты только посмотри на эти заголовки: «Святой Хамза и битва при горе Ухуд», «Намерение, предопределение и свободная воля в исламе», «Почему хадж является долгом».

– Что плохого в том, чтобы говорить о таких вещах? – удивился Мевлют. Святой Наставник так красиво рассуждал на все эти темы, и Мевлюту всегда нравились его разговоры. Хвала Создателю, он никогда не докладывал Ферхату о своих походах к Святому Наставнику. Иначе тот обозвал бы и Мевлюта «гнусным исламистом».

Ферхат продолжал в ярости листать страницы «Праведного пути»: «Что сделал Фахреддин-паша со шпионом и извращенцем Лоуренсом?..»[67], «Масоны, ЦРУ и красные…», «Британские правозащитники оказались евреями!..».

Хвала Создателю, что Мевлют никогда не рассказывал Святому Наставнику, что его партнер по бизнесу – алевит! Святой Наставник думал, что Мевлют работает с нормальным турком-суннитом, и, когда их разговор затрагивал алевитов, иранских шиитов и халифа Али, Мевлют всегда менял тему, боясь услышать от Святого Наставника что-нибудь плохое про них.

– Полноцветное издание тафсира[68] к Священному Корану в твердом переплете всего за тридцать купонов «Праведного пути», – издеваясь, читал Ферхат. – Знаешь, если эти люди придут к власти, первое, что они сделают, – запретят уличную торговлю совсем, как они это сделали в Иране. А парочку таких, как ты, – повесят.

– Ни в коем случае, – сказал Мевлют. – В бузе есть алкоголь, но разве кого-то из них это беспокоит?

– Это потому, что алкоголь в ее вкусе не важен, – возразил Ферхат.

– Ну да, конечно, по сравнению с твоей «Клубной» ракы буза – ерунда, – сказал Мевлют.

– Подожди, а что ты имеешь против ракы? Если грешно прикасаться к алкоголю, не важно, как много его в напитке. Мы должны будем немедленно закрыть этот магазин.

Мевлют почувствовал угрозу. В конце концов, этот магазин был у них только благодаря деньгам Ферхата.

– Уверен, ты голосовал за этих исламистов, – продолжал Ферхат.

– Нет, не голосовал, – солгал Мевлют.

– Ай, ну тебя, поступай как хочешь, – махнул рукой Ферхат.

С этого разговора началась их взаимная обида. На некоторое время Ферхат перестал приходить по вечерам. Это означало, что Мевлют не мог разносить бузу своим старым покупателям.

В часы затишья, по вечерам, когда не было посетителей, Мевлют скучал. А в городе он никогда не скучал, разнося бузу ночью, даже на самых пустынных улицах, где никто не открывал окон и ничего не покупал. Походы по улицам наполняли его воображение силой и напоминали ему о существовании в мире иного бытия, скрытого за стенами мечетей, в обваливающихся деревянных особняках и на кладбищах.