Александр Твардовский - Андрей Турков

Прочитав все это, Твардовский записал: «Ну, подлинно, такого еще не бывало — по глупости, наглости и лжи и т. п…это самый, пожалуй, высокий взлет, гребень волны реакции в липе литподонков, которые пользуются очевидным покровительством…»

В самом деле, не говоря уже о вторящих официозной критике и явно несправедливых оценках названных в «Письме» произведений, как можно было «упустить из виду» только что напечатанные в «Новом мире» проникнутые любовью к родной земле и болью за нее «Две зимы и три лета» Федора Абрамова (1968. № 1–3), «Плотницкие рассказы» Василия Белова (1968. № 7), повести Василя Быкова «Атака с ходу» и «Круглянский мост» (1968. № 5; 1969. № 3) и Виктора Лихоносова «На улице Широкой» (1968. № 8), рассказы Василия Шукшина (1968. № 11), — словом, подобно персонажу знаменитой крыловской басни, «слона-то… и не приметить»? Всего, что, и правда, проповедовалось со страниц журнала!

Что же до разнообразных культурных традиций и их преемственности, об этом много писал постоянный автор «Нового мира», а с недавних пор и член редколлегии Ефим Дорош. В его «Размышлениях о Загорске» (1967. № 5) с величайшим уважением говорилось о Сергии Радонежском и других, как он писал, «выдающихся деятелях и блестящих умах» среди православного духовенства, а в статье «Образы России» (1969. № 3) восславлялась древнерусская культура и в ее исконной крестьянской природе, и в плодотворных связях с европейскими «соседками». Да разве не было на страницах журнала и вдумчивой статьи Даниила Гранина о Петре Первом «Два лика» (1968. № 8), и выступлений академика Н. Конрада, Д. Лихачева, историков А. Каждана, В. Кобрина и других?

Лишь с одним в «Письме одиннадцати», как отметила впоследствии дочь поэта, историк В. А. Твардовская, можно согласиться, с тем, что «Новый мир» — это журнал, пытающийся, «говоря словами В. И. Ленина, „согнуться до точки зрения общедемократической вместо точки зрения пролетарской“», — с той поправкой, что на деле как раз подняться до общечеловеческой точки зрения и утверждения приоритета общечеловеческой, а не классовой морали.

С поразительной «оперативностью», в тот же день, когда вышел этот тридцатый номер «Огонька», его выступление уже поддержала газета «Советская Россия», позже — «Литературная Россия» и «Ленинское знамя», партийный орган Московской области.

А «Социалистическая индустрия»[62] решила сделать собственный вклад в развитие «эпистолярного жанра» и 31 июля напечатала «Открытое письмо главному редактору журнала „Новый мир“ А. Т. Твардовскому» Героя Социалистического Труда, токаря Подольского механического завода Н. Захарова:

«Создается впечатление, что Вы, Александр Трифонович, не видите, какие люди вокруг Вас выросли. Очерков о рабочем классе нет в „Новом мире“… почти вся проза про деревню, да и очерки тоже. Только деревня в Вашем журнале выглядит чаще всего мрачной и неуютной.

…Кто дал право некоторым Вашим авторам издеваться над самыми святыми чувствами наших людей? Над их любовью к родине, к дому своему, к березке русской?»

Не унимается и «Советская Россия»:

«В самом деле, почему наши идейные противники так настойчиво расхваливают советский журнал „Новый мир“?…Неужели главный редактор А. Т. Твардовский, коммунисты редакции и на этот раз не задумаются над тем, почему их позиция в литературе и общественной жизни вызывает столько радости в стане антисоветчиков, почему ни один другой советский печатный орган не пользуется таким „кредитом“ у буржуазных идеологов, как „Новый мир“?»

И в заключение: «Советская общественность знает, что это заигрывание буржуазной пропаганды с „Новым миром“ идет давно. Кажется, флирт слишком затянулся».

«Не схожу ли я с ума? — записывает Александр Трифонович без четверти два часа ночи 12 августа 1969 года. — …Нет сил быть подробным в изложении всей той лжи, заушательства, оскорблений и облыжных политических обвинений, которые обрушиваются на журнал и на меня уже столько времени и в таких формах перед лицом миллионов читателей — моих и журнала, редактируемого мной.

Кому это я пишу, у кого прошу защиты?»

Однако услужливая печать переусердствовала, и случилось неожиданное, и для «верхов» очень неприятное: только за август — сентябрь редакция журнала получила около полутора тысяч писем в свою поддержку (порой это были копии возмущенных посланий в «Огонек» и другие улюлюкавшие «Новому миру» издания). «Читательские письма идут трубой», записывал поэт уже 13 августа, и тремя днями позже: «…Столько в них доброго сочувствия, понимания всего и, попросту, затраченных на это дело энергии и времени. — Всегда считаю, что за каждым письмом не менее сотни подписей тех, что могли бы и даже собирались (но не собрались, как это часто бывает за нами, профессиональными людьми) написать сами». «Да мы и сами, — вернется он к этому и месяц спустя, — полгода или год назад не представляли в такой очевидности этот мощный подпор за нами. Стоило, говорит Дементьев, за такую награду и претерпеть…»

В. А. Твардовская высказывала мнение, что «именно этот „мощный подпор“ читателей временно приостановил травлю журнала… заставил власть изменить свой маневр».

Горячо поддерживали поэта и находившиеся одновременно с ним в Кунцеве режиссер Михаил Ромм, знаменитый «Чапай» — Борис Бабочкин, архитектор Б. Иофан, скульптор Л. Кербель (говоривший, что в нем под влиянием истории с журналом «нравственный перелом» произошел) и целая группа писателей, направлявших свои протесты (как и читательские письма, не публиковавшиеся) против атак на «Новый мир», — К. Симонов, К. Чуковский, М. Исаковский, С. С. Смирнов, Д. Гранин и др.

Даже Василий Белов, в известной мере разделявший взгляды «молодогвардейцев», высказал инициатору огоньковского выступления Петелину решительное неодобрение: «Я бы это письмо не подписал… потому что, объективно, письмо против Твардовского… Я не берусь судить за всех, но, как мне кажется, Витя Астафьев и Саша Романов (вологодский поэт. — А. Т-в) тоже не поставили бы свои подписи против Твардовского, да еще теперь, когда его гонят из журнала».

Редакции «Нового мира» удалось, хотя и не без труда, опубликовать в седьмом номере, вышедшем лишь ближе к сентябрю, свой ответ, сдержанный по тону, но, в сущности, убийственный для «одиннадцати», большая часть которых, как говорилось в нем, «в различное время подвергалась весьма серьезной критике на страницах „Нового мира“ за идейно-художественную невзыскательность, слабое знание жизни, дурной вкус, несамостоятельность письма».