Неукротимая Анжелика - Серж Голон

– А что это означает, Савари?

Старик пожал плечами.

Несмотря на ветер, солнце жгло вовсю. Анжелика сидела в неудобной позе на досках палубы и пыталась защитить лицо от палящих лучей. Какой кошмар этот плен! И подумать только, что Бон совсем близко!.. Помимо всего прочего, Анжелику ужасала несправедливость судьбы. Ее муж, которого она так долго оплакивала, почти рядом, а злой рок вновь разлучает их! Все это походило на бесполезную, изнуряющую погоню во сне.

Ночью алжирские галеры прошли морем мимо Бона. Анжелика не спала, считая звезды, и догадалась, что это он. Снова вернулись томительные мысли о глупом, страшном невезении. Быть так близко и не встретиться!

Впрочем, ее надежды стали понемногу возрождаться. Еще не все потеряно, их встреча просто откладывается на какое-то время. В Алжире флотом командует ренегат – итальянец, адмирал Меццо-Морте. Он, говорят, обладает огромным влиянием. Она сможет объясниться с ним, а там и муж поспешит ей на помощь. Конечно же, он освободит ее! Мохаммед Раки утверждал, что в здешних краях он всеми уважаем и, наверное, богат…

Она уснула, и ей казалось, будто сквозь сон она слышит шаги мужа по плитам пустынного длинного коридора. Она ждала, но шаги не приближались. Напрасно она ловила их звук. Он удалялся, становясь все тише, пока не смешался с шумом моря.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВЕРХОВНЫЙ ЕВНУХ

Глава 1

Алжир белостенный просыпался. Восходящее солнце вызолотило две старые испанские башни – последние следы нашествия иберийцев, которым потом, в XVI веке, пришлось уступить эти земли туркам. Стали видны верхушки минаретов, зеленые или нежно-серые. Сали Хасан, паша Высокой Порты, снова почувствовал, как не нравятся ему четырехугольные костлявые силуэты алжирских минаретов… Они напоминают самих алжирцев, угловатых, всегда готовых бунтовать, а еще больше – этих ренегатов-раисов, привносящих в столь ценимую жителями Востока праздность европейскую тягу к решительному действию, страстность и жар северян. Будь прокляты калабриец Эндж'Али, венецианец Али Бикин, Увер-фламандец и Солиман из Ла-Рошели! Да поглотит преисподняя датчан Симона Данза и Эрика Янсена, англичан Сансона и Эдварда и худшего из всех – Меццо-Морте, тоже из Калабрии, итальянца! Кто, как не эти ренегаты, сделал из томных мусульман хищных и яростных морских волков? Они даже янычар заразили болезнью стяжания. Сам Сали Хасан, алжирский паша, еще в прошлом году чуть не был растерзан собственными воинами, когда призывал их удовольствоваться получаемой платой. Пришлось уступить и позволить попытать удачи – поплавать на пиратских судах…

Сали Хасан-паша, посланник Великого турецкого Дивана в варварском Алжире, утешал себя мыслью, что именно нечестивцы сделали из Алжира богатое пиратское гнездо. К тому же не ему ли принадлежит восьмая часть добычи? Свой пашалык (должность) он приобрел благодаря богатым подаркам. Ему надлежит вернуть истраченное и умножить свое добро за три отпущенных года. Если его не убьют и не похитят, он вернется к томной роскоши Константинополя. Пусть и дальше Меццо-Морте вооружает и вдохновляет на подвиги раисов, войска и моряков. Лишь благодаря им процветает город, в коем нет ни ремесла, ни торговли. Если морская добыча иссякнет, население буквально вымрет с голоду. Сам паша без морских доходов не сможет платить янычарам. И тогда – бунт, гибель наместника и его советников, свержение власти Великого Дивана. От пиратства здесь зависят спокойствие и сама жизнь тысяч душ – от беднейшего феллаха до правителя. А значит, надо грабить и грабить. Предвещает ли день грядущий прибытие новых судов с добычей?

Сали Хасан-паша облизнул губы, вспомнив о большом неаполитанском галионе, который Меццо-Морте пригнал на прошлой неделе. Пшеница, десять тысяч пар шелковых чулок, двадцать ящиков золотой канители, десять тысяч штук парчи, семьдесят шесть пушек и сто тридцать пленных, из коих многие – люди с положением, сулящим богатый выкуп. Конечно, подобная благодать – не на каждый день. Но ведь и помечтать о таком – не велик грех. Вот в чем прелесть подобных предприятий: удача, счастливое число, выпавшее игроку в кости.

Тьма отступала, и вслед за минаретами заблестели под солнцем крыши домов. На крышах белели силуэты женщин, которых жара выгнала из душных комнат. Раньше они глядели на гаснувшие звезды, теперь – с любопытством вслушивались в городской ропот и шум прибоя, лай тощих собак и гомон потасовок, доносившийся из невольничьей тюрьмы для рабов-христиан. Но вот наступает день, и бдительные евнухи торопят своих подопечных назад, в тенистую глубь богатых домов, за узорные решетки гаремов.

Обиталища зажиточных счастливцев сгрудились у моря в западной части города. Это Морской квартал, гнездо всевластной корпорации раисов «Таиффа», и паша, посланник Константинополя, не без тревоги поглядывал в их сторону с холма, на котором располагалась его резиденция.

В Морском квартале жили адмирал Алжира и раисы-судовладельцы, еще выходившие в море или ушедшие на покой, скопив немалые состояния. Рядом обосновались их вассалы – моряки и весь тот люд, что кормится морем: канатные мастера, корабельные плотники, смолокуры, продавцы галет и соленой рыбы, а чуть в стороне – работорговцы и перекупщики награбленного, евреи-менялы, сидевшие по-турецки перед низенькими столами со столбиками золотых и серебряных монет всех стран мира.

Солнце поднималось все выше, и его лучи проникли в узкие отдушины невольничьей тюрьмы, принадлежащей паше. Свет его просочился также в тюрьму Али-Рами, равно как и в ту, чьим владельцем был Корлурли, в тюрьму у казарм янычаров, принадлежащую Бейлику, и в ту, что стояла за мечетью и была собственностью Али Арабаджи. Всюду просыпались невольники, лежащие на тростниковых подстилках или необструганных досках. Во сне они видели серое небо Англии или Нормандии, красную испанскую землю или оливковые рощи Италии. А открыв глаза, вперялись в холодные голые стены узилища. Французы называли эти тюрьмы «банями», ибо поначалу невольников запирали в банях, отдаленных от основного жилища хозяев. Затем, когда стало тесно, владельцы живого товара начали строить особые помещения для пленных, однако прежнее название осталось.

Невзрачная снаружи, в остальном такая тюрьма походила на любой дом в Алжире: обнесенный стеной внутренний дворик опоясан деревянной галереей, поддерживающей жилые помещения, нависающие над двориком и дающие тень. Решетками в них выгораживают отдельные комнаты на пятнадцать – двадцать человек. Никакой обстановки, за исключением циновок и лежанок, сделанных самими заключенными, и нескольких глиняных горшков и плошек для хранения воды и приготовления пищи. Владелец мало печется о пропитании заключенных, тем отведено два часа на то, чтобы добыть какую-нибудь еду.