Конец света с вариациями (сборник) - Владимир Аренев

На миг почувствовал, что все вернулось. «Веди скорей нас на врага, нам не страшны его рога!» Он улыбнулся краем рта, чеканя во мраке шаг. Короткий путь от четвертого ряда к выходу вдруг оказался невероятно длинным. Предельно важным.

Боль раскалилась, перелилась из алого в ярко-белый. Запульсировала в такт сердцу. Он понял, что долго не продержится, и пошел быстрее: не хотел, чтобы видели его хромающим, чтобы догадались.

Уже у дверей сообразил, что именно смутило тогда в фойе: запах. Откуда-то ощутимо тянуло виргинским табаком. Когда дверь приоткрылась, старик на мгновение увидел в первом ряду знакомый силуэт. Крокодил словно почуял его взгляд: повернул голову и едва заметно кивнул.

Сжав кулаки, сцепив зубы – зашагал от кинотеатра к метро. Сегодня, понимал, не до прогулок.

На станции было неожиданно людно – в такое-то время!.. Откуда-то набилось множество зевак, репортеров, он сперва решил: по случаю премьеры, – а потом уже, из отдельных реплик, понял: наконец открыли переход с этой линии на соседнюю. Закончили, стало быть, ремонт. Это было ему удобно, и старик встал на медленно ползущую ленту эскалатора.

Отремонтировали с размахом, на славу. Молочный мрамор, мозаичное панно, в нише – усатый бюст. Старик даже не сразу сообразил – чей.

Двое старшеклассников в пестрых майках и мешковатых штанах стояли, сунув руки в карманы, качали головами. Один все время почесывался и хихикал, другой щелкал «мыльницей». Золотые буквы бликовали, особенно заглавная «Т».

Мимо спешили пассажиры, невольно толкали старика. Некоторые притормаживали, приглядывались к бюсту и шли дальше, старались не оглядываться.

Старшеклассники наконец тоже двинулись к ступеням.

– Прикольно, – сказал один, шевельнув неожиданно длинным носом. – Я про такого и не слыхал.

Второй почесался и махнул рукой:

– Да это какой-то из прошлого века. Ветошь.

Он задел старика локтем и вежливо извинился.

Тот постоял еще минуты три и зашагал к спуску на перрон. Теперь уже приходилось хромать, иначе не мог.

В вагоне, когда вошел, какая-то пигалица вскочила и кивнула ему. Сперва и не понял, чего хочет.

Впервые в жизни ему уступали место.

Он помедлил и сел.

В городе пахло зверинцем. Везде; запах преследовал старика, куда бы тот ни шел. В жэке, где он снова пытался узнать об обещанных мэром льготах для ветеранов. В знакомом уже кабинете Федеральной миграционной. В метро, в трамваях, в булочной, даже возле Исаакия.

Только на Троицком, когда дул сильный ветер, запах на время исчезал. Старик ходил сейчас с трудом, но старался бывать здесь. Смотрел на шпиль, как делал это уже годы и годы. Вспоминал.

Прошло дней шесть в бессмысленных мытарствах, в собирании пустых справок, в очередях. Он не привык к такому положению дел. По-прежнему никто не узнавал его – даже те, кто всего пару недель назад лебезил и заискивал.

То, что все вокруг относились к нему благодушно, только еще больше выводило из себя: в благодушии этом мнилось что-то механическое, инстинктивное.

Вечерами он сидел перед телевизором с книжкой в руках. Что-то писал на полях, засыпал прямо в кресле, потом его будил очередной телефонный звонок, старик вставал, выключал телевизор и ложился. Трубку уже не брал.

В четверг вечером его снова разбудил звонок – но звонок в дверь. Он зачем-то накинул на плечи пиджак (медали, как надел на премьеру, так и не снимал, чего не делал уже давно); сощурив глаз, поглядел, кто там.

Какая-то женщина, под пятьдесят, прилично одетая, без пробников, без анкет, без дежурной улыбки. И выборы, кажется, еще нескоро.

Он отпер.

– Здравствуйте, – неуверенно сказала она. Было видно: уже жалеет, что пришла. – Простите пожалуйста, мне нужен Иван Корнеевич Васильчиков.

– Слушаю, – кивнул он, словно это был телефонный разговор. – Говорите.

– Вы – Васильчиков?

– Я.

– Вы, простите, ничего в последнее время не теряли?

– Терял, – сказал он и наконец-то догадался посторониться. – Вы входите, что ж я вас на пороге держу.

– Да я ничего, – отмахнулась она, – мне еще к внукам сегодня. Так вы?..

– Паспорт я потерял. И не только, там был целый ворох документов. Неужели нашлись?

Гостья порылась в дамской сумочке – потертой и чуть великоватой для нее.

– Вот, – сказала, – возьмите. Мне вчера какой-то Кенгуру занес, нашел у нас возле мусорного ведра, рядом с окошком для посылок. Я на почте работаю, в Академическом, может, бывали у нас?..

Он бездумно покивал. Взял в руки паспорт, перелистнул пару страниц. Все на месте.

– Вы просто на фотографии совсем другой, – сказала женщина. – Так вас и не узнать.

– Какой?

– Ну… как с плаката. Такой весь… На деда моего покойного очень похожи. Не внешне, а, знаете… Взгляд у вас настоящий.

– На фото? – уточнил он.

Гостья смутилась, заизвинялась и, протиснувшись в дверь, грузно зацокала по лестнице.

Не обращая внимания на пиликанье телефона, старик запер дверь и лег; оставил включенным только торшер. Обнаружил, что по-прежнему сжимает паспорт в руке, помедлил и решительно сунул под подушку. Так и заснул, не вынимая оттуда руки.

Утром позвонил Ляле.

– Ну слава Богу, Ванечка, я уж думала всякое! Ты почему трубку не берешь? Я тебе звоню-звоню… Что? Нашлись? Вот чудеса-то! А говорят, в наше время не бывает честных людей.

– Нынче же иду разбираться по поводу льгот на платежи. Теперь-то они по-другому…

– Не надо, Ванечка, не надо, милый. Я уже все решила. Хотела с тобой посоветоваться, но видишь, как оно вышло-то. Так даже лучше, пожалуй. Уже и покупатель есть, представь. Алиночка меня ждет, билет я купила… завтра пойду за подарками внукам, заказали мне… – она чуть смущенно засмеялась. – Мы о таких в детстве и думать не могли…

Попрощавшись и повесив трубку, он какое-то время стоял, держась побелевшими пальцами за тумбочку. Заметил наконец, что нога снова ноет – сел перед телевизором, бездумно включил.

– …Ларагон пиррфуг-алдар, – сказала дикторша. Улыбнулась и, не меняя интонации, продолжала: – Ну и, конечно, всегородской маскарад, в который охотно включились все жители северной столицы. Но главное событие и главный подарок – сам фильм. Вот что говорят о нем наши доблестные ветераны…

Пошли кадры, записанные в разных кинотеатрах. Он смотрел на экран – и мимо. Слушал вполуха. Беззвучно двигал губами, как будто спорил, доказывал, убеждал, – все то, на что ему, герою двух войн, за эти годы так и не хватило духу.

– Сложная тема, конечно.

– Замахнуться на такое – это нужно иметь смелость…

– Конечно, все было по-другому, но…

В кадре появился репортер, спросил:

– А как вы думаете, нужно ли было вообще снимать этот фильм? Станет ли он событием?