Избранная публицистика - Аркадий Стругацкий

— Вы, наверное, правы. Потому что я разговаривал с самыми разнообразными читателями… и, в общем, очень немногие из них — скажем так: один из десяти — сумели этот роман понять на том уровне, на котором понимает его автор. Для большинства людей, конечно, энное количество нюансов — и смысловых, и эмоциональных, каких угодно — ускользает. Тут уж ничего не поделаешь. Но, видите ли, я не мог писать иначе — я хотел писать именно так. Понимаете, этого можно было бы избежать, разжевывая, объясняя, растолковывая, умножая количество слов и эпизодов, но мне не хотелось ничего этого делать. Я знаю, что там происходит. Мне кажется, что этого достаточно. В этом смысле вспоминается повесть братьев Стругацких «Жук в муравейнике», которая написана, по сути дела, по этому же принципу, который братьям Стругацким очень нравился: читатель знает ровно столько же, сколько герой. И этот роман написан по этому же принципу. То, чего не знают читатели, — герои не знают. То, чего не знают герои, — не знают читатели. Другое дело, что читательское восприятие устроено таким образом, что мы зачастую воспринимаем все, что написано в романе, за чистую монету. Кто-то из героев врет, а мы воспринимаем это как правду — нам и в голову не приходит, что герои врут. Понимаете? А на самом деле это так. И когда ты начинаешь разбираться, вдруг сталкиваешься с какими-то непонятными для тебя вещами — как это бывает и в жизни, к сожалению. Так что я согласен с вами: это, по-видимому, сложное чтение, рассчитанное, по крайней мере, на двухкратный подход к книге. Я думаю, что люди, которые прочтут эту книжку один раз, — они получат, конечно, какое-то впечатление от нее, и я вполне допускаю, что им будет интересно читать, потому что все необходимые элементы хорошей фантастики: чудо, тайна, достоверность, — все это там есть. Другое дело, что они снимут только верхний слой и не поймут сути этой вещи. Ну что ж, просто так устроена книга.

— Хорошо. И последний вопрос: есть еще какие-то новые планы, условно говоря, у писателя Витицкого на какие-то новые книги?

— Конечно, есть. У писателя Витицкого всегда полно всяких планов, другое дело — как их удастся реализовать? Это другой вопрос. От того, что написана одна книжка… Всем хорошо известно: первая книга еще ничего не значит. Мы знаем огромное количество авторов, которые написали одну книгу и больше не сумели написать ничего. Риск такой ситуации остается и у писателя Витицкого. Но будем надеяться на лучшее. Конечно, будем стараться еще что-нибудь сделать.

— Спасибо за беседу.

Борис Стругацкий

ЖЕЛЕЗНАЯ РУКА, КОСТЯНАЯ НОГА И ПРОЧИЕ ПРЕЛЕСТИ ПОРЯДКА[52]

«Кое-что из опыта Германии 30-40-х годов в экономике можно и позаимствовать» — читаю в интервью одной из петербургских газет члена Совета Федерации, человека, как до сих пор считала, демократических убеждений. Другой — ученый, интеллигент, в прошлые годы имевший много неприятностей от коммунистического режима, — теперь убеждает, что нашему обществу позарез не хватает идей. Единственно возможная, по его словам, национал-патриотическая. Другие не пройдут. И вообще, не надо навешивать ярлыки, называя националиста (нет ничего дурного в этом слове — это человек, любящий свою родину) чуть ли не фашистом. Да и сам фашизм, если отбросить некоторые его «прелести» — не так уж плох. Да, проявления его в веке двадцатом принесли человечеству неизмеримые бедствия. Зато при всех фашистских и коммунистических диктатурах был Порядок, которого так не хватает России сейчас. И если быть осторожными, не увлекаться… Если, как предлагают многие, допустить на короткий срок к власти людей, способных навести в стране Порядок той самой пресловутой «железной рукой», так нелюбимой демократами, а потом они, эти гении Порядка, сделав свое дело, уйдут, уступив расчищенное место тем же демократам? Не в этом ли выход из тупика для России?

Со своими сомнениями и вопросами я обратилась к писателю-фантасту с мировым именем Борису Стругацкому.

— Ну, придут к власти сердитые и серьезные молодые люди — уничтожат преступность, поднимут экономику, наведут порядок, воссоздадут мощную и великую державу… и так далее — смотри историю возвышения третьего рейха. Ну, прижмут они евреев, кавказцев, всяких там татар-башкир — так ведь во имя же святой цели прижмут и на пользу подавляющего русского большинства! Ну, покончат они с этой демократией, с этими свободами, кому они нужны, всем уже надоели, но зато весь мир будет нас бояться, как прежде бывало… Чего же тут плохого?

Когда рассуждения такого рода слышишь от людей вроде бы вполне трезвомыслящих и даже — страшно сказать — интеллигентных; когда узнаешь из результатов социологических обследований, что из пары «обеспеченная жизнь — демократические свободы» более половины опрошенных ОПРЕДЕЛЕННО выбирают обеспеченную жизнь; когда видишь, что без малого четверть взрослого населения голосует за политического лидера, проповедующего национальный радикализм; когда на каждом митинге — будь он под красными или под черно-оранжевыми флагами — слышишь: ПОРЯДОК нам дайте, ПОРЯДОК! — тогда воистину начинаешь понимать, что страна наша стоит сейчас перед серьезнейшим выбором, и хочется что-нибудь срочно предпринять, чтобы выбор этот люди делали по крайней мере с открытыми глазами.

Прежде всего хочется спросить этих поклонников железной руки, костяной ноги и прочих прелестей ПОРЯДКА: вы согласны заплатить за все это добро войной, причем страшной, современной, и — несомненно — обреченной на поражение? Заплатить своею кровью и кровью своих детей, развалинами своего дома, неописуемыми бедствиями, необратимыми потерями, черным будущим?

Я прекрасно помню времена, когда сама мысль о параллели между (немецким) фашизмом и (советским) коммунизмом показалась бы мне кощунственной. Однако, когда на экраны страны вышел поразительный по своей разоблачительной силе фильм Ромма «Обыкновенный фашизм», и я, и большинство моих друзей уже как должное восприняли скрытый замысел режиссера — продемонстрировать страшное, безусловное, инфернально глубокое сходство между двумя режимами. Разумеется, фильм недолго продержался на экране, хотя, насколько мне известно, запрещен никогда не был.

Теперь-то всякому разумному человеку ясно, что коммунизм и фашизм — «близнецы-братья», ибо растут оба эти режима из единого корня, носящего название «тоталитарное государство».

Государственная машина, подчиняющая себе все — тела граждан, дела граждан, мысли граждан, надежды граждан, настоящее и будущее их. Все подчинено единой цели, единой идее, единому катехизису. Единый для всех смысл жизни; единая для всех эстетика, единое представление о прекрасном и безобразном; единый вождь и, разумеется, единый враг — сверху, вождем заданное, деление на «наших» и «чужих». У фашистов это деление происходит по расовому, национальному признаку (арийцы, белые, немцы — с одной стороны; недочеловеки, черные, евреи — с другой). У коммунистов — по классовому признаку (бедные, угнетенные, трудящиеся — с одной стороны; богачи, кулаки, помещики, буржуи — с другой). Борьба наших с ненашими предполагается исключительно и только беспощадная, до последней капли вражеской крови, до полного уничтожения, для чего необходима мощная армия и всепроникающая тайная полиция. И там и там — милитаризация общества; и там и там — расцвет стукачества; и там и там — концлагеря, а в концлагерях социально близкие — уголовники, и социально чуждые — политические (у нас их звали «фашистами», у немцев — «красными»)… Одинаковое (презрительно-настороженное) отношение к интеллигенции как к продажной прослойке, готовой служить любому хозяину и в то же время регулярно порождающей заклятых врагов режима. Одинаковые вожди — прирожденные администраторы с параноидальными наклонностями, абсолютно безжалостные, бесчувственные распорядители убийств (таких сегодня называют «отморозками»)…

Сегодня вновь заговорили о привлекательности экономических преобразований времен третьего рейха. Ведь Гитлер уничтожил безработицу, установил Новый Порядок и повысил уровень жизни немцев прежде всего и главным образом за счет полной милитаризации страны. Он запустил на всю мощь военную промышленность Германии, он воссоздал вермахт, развалившийся после поражения в первой мировой, он объявил программу реванша — он изначально поставил на войну! Если три четверти промышленности страны работает на вооружение, пустив на конвейер пушки, танки, самолеты, вся эта продукция рано или поздно начнет стрелять.

Фашизм — это диктатура националистов.

Признаюсь, мне трудно представить психологию последовательного националиста. Чудится мне в таком человеке определенная ущербность, застарелый комплекс неполноценности, неосознанное даже, может быть, стремление скомпенсировать неважное о себе собственное мнение грандиозной всепрощающей идеей принадлежности своей к чему-то великому и безукоризненному. Зато я очень легко представляю себе националиста-профессионала, избравшего именно национализм в качестве карьерного пути своего как способ накопления политического капитала. Национализм безусловно сидит у всех у нас в генах, мы получили его по наследству от стада бесхвостых обезьян, инстинктивно уверенных в том, что «мое» стадо не в пример лучше, сильнее и красивее, чем «чужое» (проживающее по ту сторону реки). Это деление на «наших» и «ненаших» превосходно прослеживается в массовой психологии наиболее примитивных сообществ, будь то племя каннибалов или подростковая банда с «нашего» двора. В этом смысле национализм есть инстинкт, переживший все эпохи и поднявшийся до уровня идеологии. Использовать его в качестве объединяющей самых разных людей приманки — как говорится, сам бог велел, и, разумеется, совершенно не случайны толпы, стаи, рои политической мошкары, толкающейся и вьющейся вокруг столь сладостно и дурно пахнущего лакомства.