Мы - живые - Айн Рэнд

— Только до сегодняшнего вечера, — прошептала Ирина, — он уйдет… вечером.

— Я постараюсь последить за Виктором.

— Мариша, я не знаю, как благодарить тебя… я…

— Ох, черт возьми! Нечего плакать.

— Я не плачу… я… я только… я не спала две ночи и… Мариша, ты такая… спасибо тебе и…

— Да ладно. Ну, пока. Мне пора назад.

Закрыв дверь, Ирина осторожно прослушала шаги Мариши до тех пор, пока они не затихли в коридоре; затем она, вздрагивая, вслушалась в тишину квартиры — все было спокойно. Она закрыла дверь на ключ, на цыпочках прокралась через свою комнату и бесшумно скользнула в маленький гардероб, дверь в который находилась рядом с ее кроватью. Саша сидел на старой подставке для обуви, наблюдая за воробьем за пыльным стеклом оконца, расположенного высоко под потолком.

— Ирина, — не отводя глаз от окошка, тихо произнес Саша,

— я думаю, мне лучше уйти прямо сейчас.

— Ни в коем случае! Я не отпущу тебя.

— Послушай. Вот уже два дня я нахожусь здесь. Я не собирался этого делать. Я сожалею, что поддался на твои уговоры. Ты знаешь, что они, в случае чего, могут сделать с тобой!

— Если что-нибудь случится, — заметила Ирина, кладя руку на его могучие, немного сутулые плечи, — мне все равно, что они со мной сделают.

— Я ожидал подобного исхода. Но ты… Я не хочу тебя ввязывать во все это.

— Успокойся, все будет хорошо. У меня твой билет на Баку. И одежда. У Виктора сегодня вечером партийное собрание. Мы проскочим незаметно. Кроме того, ты не можешь уйти сейчас, среди бела дня. За улицей следят.

— Я сожалею о том, что сразу не дался им в руки. Мне не стоило приходить сюда. Извини, Ирина.

— Дорогой, я так счастлива! — беззвучно рассмеялась Ирина. — Я действительно верю в то, что я спасла тебя. Они арестовали всю группу. Мне удалось выяснить это у Виктора. Всех, кроме тебя.

— Но если бы…

— Теперь мы в безопасности. Всего несколько часов, и все будет кончено. — Ирина присела рядом с ним на ящик, опустив голову ему на плечо и смахивая волосы со своих сияющих, полных беспокойства глаз. — Помни, когда попадешь за границу, сразу же напиши мне. Обязательно.

— Обещаю, — бесцветно вымолвил Саша.

— Я тогда постараюсь как-нибудь выбраться отсюда. Только представь! Заграница! Мы с тобой идем в ночной клуб, и ты будешь таким смешным в смокинге. Мне кажется, что трудно будет найти портного, который согласится шить на тебя.

— Вполне возможно, — согласился Саша, пытаясь улыбнуться.

— А танцовщицы там будут разодеты в причудливые платья, вроде тех, которые рисую я. Подумать только! Я смогу найти работу и буду придумывать одежду и декорации. Не будет больше никаких плакатов. В жизни не нарисую больше ни одного пролетария!

— Хотелось бы надеяться.

— Но я должна предупредить, что я очень плохая хозяйка. Тебе будет невероятно трудно жить со мной. Твой бифштекс к обеду будет подгорелым — да, мы будем есть бифштексы каждый день! — твои носки будут не штопаны, и я не потерплю никаких претензий. Только попробуй, я тебя в порошок сотру, ты, жалкое, беспомощное создание!

Ирина зашлась истерическим смехом. Уткнувшись Саше в плечо, она закусила его рубашку, поскольку ее смех постепенно перешел в нечто иное. Саша поцеловал ее волосы. Пытаясь успокоить ее, он прошептал:

— У меня не будет к тебе никаких претензий, лишь бы только ты могла заниматься своим рисованием. Это еще одно преступление, которое я никогда не прощу этой стране. Я считаю, что ты могла бы стать великим художником. А знаешь, ведь ты ни разу не подарила мне ни одного рисунка, хотя я так часто просил тебя об этом!

— Да, конечно! — с сожалением вздохнула она. — Я обещала свои картины многим, но я никогда не могла сосредоточиться хотя бы на одной из них и довести работу до конца. Но даю тебе слово: когда мы будем за границей, я нарисую десятка два картин, и ты развесишь их по стенам нашего дома. Нашего дома, Саша!

Саша крепко прижал к себе содрогавшееся тело Ирины, целуя ее взъерошенные волосы.

— Каша подгорела, — недовольно буркнул Виктор.

— Извини, — пробормотала, оправдываясь, Ирина. —- Я недоглядела и…

— Еще есть что-нибудь к обеду?

— К сожалению, Виктор, в доме ничего нет…

— В этом доме никогда ничего не бывает. В последние три дня продукты прямо тают на глазах.

— Как обычно, — вставила Мариша. — К тому же, не забывай, что на этой неделе я не получила хлебный паек.

— Интересно, это почему же?

— У меня не было времени стоять в очереди, поэтому…

— Ирина могла бы получить.

— Виктор, — вмешался Василий Иванович, — твоя сестра неважно себя чувствует.

— Это я вижу.

— Если не хочешь, я съем твою кашу, — предложила свою помощь Ася и потянулась к тарелке Виктора.

— Тебе достаточно, Ася, — остановила ее Ирина. — Поторопись-ка в школу.

— Черт побери! — огрызнулась Ася.

— Ася! Где ты набралась таких слов?

— Я не пойду в школу, — захныкала девочка. — Сегодня мы должны оформлять Ленинский уголок. Я терпеть не могу расклеивать журнальные картинки на старых красных планшетах! На меня уже два раза накричали, потому что я прилепила их неровно.

— Давай поживее и надень курточку. Возвращаться будешь поздно.

Ася тяжело вздохнула, покорным взглядом обвела пустые тарелки и поплелась к выходу.

Виктор, засунув руки в карманы, откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Ирину.

— Ты не собираешься сегодня на работу, Ирина? — поинтересовался он как бы между прочим.

— Нет. Я предупредила их по телефону. Плохо себя чувствую. Похоже, что у меня температура.

— В такую отвратительную погоду лучше сидеть дома, — заметила Мариша. — Гляньте, снег идет.

— Да, — согласился Виктор. — Ирине не стоит выходить.

— Я не боюсь, — пояснила Ирина, — просто я считаю, что безопаснее будет побыть дома.

— Ты никогда и ничего не боишься, — язвительным тоном сказал Виктор. — Черта характера, достойная похвалы — иногда. А в некоторых случаях — можно зайти слишком далеко.

— Что ты имеешь в виду?

— Следует быть более осторожной по отношению к своему здоровью. Может, вызовешь врача?

— Нет никакой необходимости. Я не так уж плоха. Через несколько дней все будет в порядке.

— Надеюсь, — произнес Виктор, вставая с кресла.

— Куда ты сегодня собираешься, Виктор? — спросила Мариша.

— А почему тебя это интересует?

— Нет, ничего… я… просто так… Видишь ли, я подумала, что если бы ты не был очень занят, то мог бы зайти ко мне в кружок и выступить с каким-нибудь сообщением. Они наслышаны о моем выдающемся муже, и я обещала им устроить встречу с тобой. Ты бы мог обратиться к ним с речью — например, по вопросу электрификации или современного авиастроения, что-нибудь в этом духе.

— Извини, — ответил Виктор, — как-нибудь в другой раз. Я должен сегодня встретиться с одним человеком по поводу работы на плотине.

— Могу я пойти с тобой, Виктор?

— Конечно, нет. Что это значит? Проверка? Ревность? Или что?

— Нет, ничего, дорогой.

— В таком случае отстань. Я не допущу, чтобы моя жена таскалась за мной по пятам.

— Ты подыскиваешь себе новую работу, Виктор? — поинтересовался Василий Иванович.

— А что ты думаешь? Я всю жизнь просижу, получая продовольственные карточки? Ладно, вы еще увидите.

— Вы уверены? — сухо спросил дежурный.

— Да,— с готовностью выпалил Виктор.

— Кто еще замешан в этом?

— Больше никто. Только моя сестра.

— Кто еще проживает в вашей квартире, товарищ Дунаев?

— Моя жена, отец и младшая сестренка — она совсем еще ребенок. Мой отец ни о чем не подозревает. Моя жена настолько легкомысленна, что дальше своего носа ничего не видит. Кроме того, она член ВЛКСМ. Есть также соседи, но они никогда не контактируют с нами.

— Понятно. Благодарим вас, товарищ Дунаев.

— Я всего-навсего исполняю свой долг.

Дежурный поднялся и протянул руку:

— Товарищ Дунаев, от имени Союза Советских Социалистических Республик разрешите выразить вам благодарность за проявленное мужество. Еще остались люди, для которых преданность государству стоит выше родственных уз. Вот тот идеал, на котором мы воспитываем отсталые массы населения. Подобное отношение к делу является лучшим доказательством преданности со стороны коммуниста. Я постараюсь, чтобы ваш героизм не остался незамеченным.

— Я не заслуживаю таких высоких похвал, — скромно заметил Виктор. — Своим поступком я просто хотел показать партии, что семья — пережиток прошлого, который не следует принимать во внимание, когда речь идет об оценке верности члена партии нашему великому коллективу.

VIII