Гарем - Кэти Хикман

«Ода, — Сафие-султан опять тихо улыбнулась, — теперь мне известны все твои секреты, старая валиде».

Слабый звук, приглушенный, но вполне различимый, заставил ее поднять глаза. Инстинктивно она сжалась и напряженным взглядом обвела комнату. Нет, ничего. Изразцы кажутся сейчас чуть поблекшими, но виной тому лишь сумрак ночи и игра теней. Она прикрыла глаза и потянула в себя воздух, всем телом — слухом, обонянием, даже кожей — впитывая в себя невидимое. Возможно, это было так называемое шестое чувство или просто охотничий прием, один из тех, которым отец обучил ее в далеком детстве, а она пыталась когда-то обучить карие Михримах. Он никогда не подводил ее. Даже незаметнейшее колебание воздуха, будто сгущение его, скольжение незаметной тени мимо щелки под дверью, запах страха — все это она могла почувствовать.

Но нет, сейчас здесь никого не было. Только кот.

И Сафие снова откинулась на подушках. Даже в худшие из дней ее жизни — тот, когда Мюрад под конец выбрал для себя другую, более молодую наложницу, или тот, когда пришли за Михримах, чтобы увести ее на казнь, — даже тогда она не позволила себе соблазниться позолоченными пилюлями гашиша, прельстившими многих из обитательниц гарема. Вот и Хайде, бедная глупая Хайде, позволила оттолкнуть себя в сторону с положенного ей места.

Сафие резко защелкнула тайник перстня. Есть, в конце концов, и другие радости, даже сейчас они существуют для нее. Из-под подушек она достала маленькое ручное зеркальце в оправе из слоновой кости, инкрустированной изумрудами и рубинами, и придирчиво принялась разглядывать свое лицо. Правда ли, что она стареет? В этой щадящей полумгле зеркало было снисходительно к ней. Она совсем не выглядит старой, ей ведь нет еще и пятидесяти. Многому научила ее когда-то Эсфирь Нази. Сафие разглядывала легкие морщинки на кистях рук, отметила едва заметную складку у основания шеи, но из-за этого не стоит очень уж терзаться. Кожа на лице оставалась по-прежнему белой и такой нежной, что напоминала лепестки гардении. Так говорил прежде Мюрад, обнимая ее в постели. В те дни ей не нужны были зеркала, она смотрелась в глаза возлюбленного. Ибо что она была, хасеки Сафие, если не отражение в его глазах?

Он любил чувствовать рядом ее тело, когда она вытягивалась на постели рядом с ним. Как ему нравилось раздевать ее, а потом начинать одевать снова, покрывая тело возлюбленной одними лишь драгоценностями, и как тихо, почти не шевелясь, лежала она под этим сверкающим плащом, а кончики пальцев Мюрада бродили по ее груди, впалому животу, по шелковистой коже внутренней поверхности бедер.

Вспомнила, как он не мог оторвать от ее тела своих горящих вожделением глаз, буквально пожирая ее взглядом, пока она сама наконец не загоралась желанием, льнула к нему и просила его любви.

В те долгие месяцы, когда она вынашивала его дитя и ему не полагалось вступать с ней в близость, именно ее, ночь за ночью, приглашал он к себе в опочивальню. Он, который мог иметь наложниц без числа и проводить ночи со все новыми и новыми девственницами, он — к изумлению дворцовой челяди — все равно звал только ее.

Но они с Мюрадом и сами были тогда почти детьми, ему девятнадцать, а ей, когда она носила их первенца, шестнадцать. Она помнила, с каким неподдельным изумлением приглядывался он к ее чреву, в котором рос ребенок, а она ложилась на бок, ибо живот был уже слишком велик, помнила ощущение тяжелых покрывал на теле — зимние месяцы холодными стояли в Манисе — и как щекотал мех ее шею и набухшие во время беременности груди.

О Мюрад, мой лев!

Неспешно она принялась расплетать косы, развивать локоны, так туго и болезненно заплетенные служанками. Распущенные волосы рассыпались и прикрыли ее до талии, потом женщина развязала тяжелый кушак, сняла его, приподняла юбки и пробежала пальцами по гладкой коже бедер.

Затем ее рука скользнула выше, теперь там опять густые завитки волос, а все долгие годы, что Сафие оставалась хасеки, была лишь гладкая бархатистая кожа.

Она медленно откинулась на подушки.

Позже, когда чувство удовлетворения напоило ее, пришло другое, более далекое воспоминание. Маленький осколок прошлого, подобный далекому облачку или почти забытой песне детства. Она не часто вспоминала о Мюраде последнее время. Конечно, он любил ее очень долго. Больше десяти лет в Манисе, затем почти столько же здесь, в Стамбуле, он хранил ей верность, несмотря на все, что делали другие, лишь бы разлучить их. Не полагается, твердили ему приближенные, султану иметь только одну наложницу, хоть и ставшую хасеки. Его мать Нурбанэ и сестра Хюмайше прочесали всю империю от моря до моря в поисках самых красивых рабынь. Они даже, вспомнила с усмешкой валиде, посылали специального гонца к Эсфири Нази, которая и в то время, чуть не двадцать лет спустя после их встречи, все еще вела в Скутари свое дело. Став очень старой и невероятно тучной, она уже не могла передвигаться, но была богата, как паша.

Долгое время Сафие умело оказывала им сопротивление, сначала своей красотой, а когда та увяла, с помощью Маленького Соловья и Михримах. Ибо с самого начала, с первых месяцев жизни в Манисе, они трое никогда не знали разногласий. Каждый из них дал клятву делать все, что в его силах, чтобы помогать остальным. И они сдержали эту клятву. Если удача улыбалась одному из них, значит, счастье не изменяло и остальным. Под опекой Сафие Маленький Соловей сумел подняться до поста главы черной стражи, а карие Михримах в том, старом еще гареме, в котором царила Нурбанэ, стала вторым по значимости лицом после всесильной Янфреды-ханум, управительницы гарема.

Маленький Соловей и карие Михримах оказались первыми и самыми важными звеньями в той пугающей ловчей сети из верных и преданных вассалов, на создание которой у Сафие ушла вся жизнь. С находчивостью охотника она полагалась на внезапность атаки и неприметность засад, часто только она одна и знала, кем они были — вся эта бесчисленная дворцовая челядь, евнухи, карлики, шуты, немые и, прежде всего, насельницы гарема, ибо именно она покупала, не жалея денег, всех этих женщин и после нескольких лет службы выдавала замуж за влиятельных визирей или пашей.

Но только на своих друзей, на Ночных Соловьев, она могла положиться без малейшей опаски, только их преданность она могла считать абсолютной. Сафие знала, что ради нее они пойдут на ложь, донос, бесстыдную лесть, воровство. Возможно, даже на убийство. Другими словами, они сделают все, что ей потребуется, ничто их не сможет остановить.

Так оно и случилось. Когда Сафие не смогла больше удерживать при себе султана, не кто иной, как именно Маленький Соловей, отыскал для нее лекаря. А когда их хитроумная интрига была раскрыта, то именно карие Михримах — а кто же еще? — взяла на себя вину.