Аналогичный мир - 3 (СИ) - Татьяна Зубачева

Рождество — семейный праздник. Что бы ни было, как бы ни было, но должно быть нечто неизменное в меняющемся мире. Традиции держат связь времён. Семейные узы…

Спенсер Рей Говард, Старый Говард, презрительно скривил губы. Необходимость соблюдать внешние приличия тяготила всё больше. Нет, раньше это позволяло глядеть на всех с высоты, беззвучно издеваться над идиотами, простодушными простаками, искренне верящими в истинность и правдивость сказанного. Но сейчас… это же самое оборачивалось жгучей насмешкой над ним самим. А этого допустить нельзя. Тебя могут ненавидеть, тебя должны бояться, но смеяться над тобой… этого позволять нельзя, насмешников надлежит карать, жестоко, показательно жестоко всем на страх. Над властью нельзя смеяться! А если ты позволяешь насмешки, значит, власти у тебя нет. Утрата власти страшнее утраты денег. Потому что потерянное в одной неудачной сделке можно компенсировать другой, уже удачной, но потерянную власть вернуть невозможно. А без власти… все сделки станут неудачными. Бывший властитель — покойник. Даже если тело ещё живо. И тишина за дверью уже не почтительная, а мёртвая. Нет, кое-что ещё есть, но это кое-что, крохи. Да, и с ними можно попытаться снова начать восхождение, но это если все забудут, кем ты был раньше. Начать заново на новом месте с новыми подручными и новыми врагами. Сложно, очень сложно, но возможно.

Говард ещё раз пробежал глазами почтительно требовательное письмо. Вернуть аванс и выплатить неустойку. Как же! Обязательно. Как только вы докажете, что именно вы делали заказ на биоматериал, его параметры и… хе-хе, другие тактико-технические характеристики. А ответить за нарушение Пакта Запрета не хотите? И доказать, что именно я имею к вашему заказу какое-то отношение, можете? Тут, слава Богу, успели. Все Центры со всем персоналом, оборудованием и материалом благополучно ликвидированы. А заодно все вспомогательные и дополнительные, все эти Паласы, питомники и лагеря. И с кого требовать? А с русских. Они — победители, они пускай за всё и отвечают.

Злорадно хихикнув, он убрал письмо в папку «без ответа». Сжечь? Зачем? Пусть лежат. Если что, их можно будет предъявить, как косвенные доказательства нарушения Пакта. И отправители тоже это понимают. Потому и пишут столь иносказательно, и не повторяют требований, и не апеллируют к законам и судам. Как говорится: «Прибыли нет, но и убытков нет».

Приведя себя в хорошее настроение, Говард встал из-за стола. Об убытках, реальных и прогнозируемых он подумает потом, подводя, как и привык, дневные итоги. А пока… ничего насущного и неотложного нет. Заведённый и выверенный механизм домашнего хозяйства функционирует и без его участия. Тоже традиционно, как было заведено ещё его собственным дедом. Мужчины Говардов обеспечивают дом, а ведут его женщины. Младшую удалось пристроить к делу, тихой мышкой шебуршится в комнатах, помогая экономке и мажордому. Не командует и командовать не будет, но исполнительна. А вот старшая. Нет, её тоже можно использовать, если бы чертовка не пыталась вести собственную игру. Ни ума, ни внешних данных, ни средств для этого у неё нет, а понимать этого не желает. Всё тащится вслед за мамочкой. Изабелла хоть иногда понимала, где надо даже не остановиться, а слегка притормозить и немного подумать. Скажем — Говард усмехнулся — о странной монограмме на дверце своего разграбленного сейфа даже не заикнулась, хотя не увидеть и не понять не могла. Хватило ума. А вот в Хэллоуин сглупила. И поплатилась за это. Так туда и дорога. Как безвинная — хе-хе — жертва она гораздо полезнее.

В дверь кабинета поскреблись.

— Ну? — недовольно бросил Говард.

— Дедушка, к тебе пришли, — приоткрыла дверь Мирабелла.

И тут же отпрянула, вернее, её оттолкнул, входя, человек, при виде которого Говард приподнял бровь, выражая неодобрительное удивление.

— Да, это я, — кивнул гость. — Не ждал. А зря.

Говард кивнул, приказывая Мирабелле закрыть дверь. Такие намёки и знаки она уже научилась понимать и выполняла беспрекословно.

Гость оглядел кабинет и, усмехнувшись, показал на тёмный квадрат на стене.

— Настолько припекло, что сдал на аукцион? — и насмешливо одобрил: — Разумно.

— Зачем ты приехал? — разжал губы Говард.

— Называй меня Неуловимым Джо, — хохотнул, намекая на старинный анекдот, гость. — Надеялся, что я у русских? Как видишь, нет. И почему бы мне не навестить старого приятеля и, — мерзко подмигнул, — подельника. Так, кажется, говорят твои новые… как ты их называешь?

— Зачем ты приехал? — повторил Говард.

— Я же сказал, — удивился гость. — Повидаться с тобой, кое-что вспомнить, освежить, так сказать, в памяти, обсудить, даже договориться, — он выразительно покосился на старинный кабинетный бар тёмного дерева. — Или, — его улыбка стала вкрадчивой, — ты не хочешь договариваться?

— За выпивкой не договариваются, — сухо ответил Говард, указывая на кресла у стола.

— Дело прежде всего, — согласился гость, усаживаясь. — Итак Спенсер, что ты можешь мне предложить?

— За что… Джо? — очень искренне удивился Говард, устраиваясь напротив.

— За молчание, разумеется. Всё остальное за отдельную плату.

— А почему я должен тебе платить?

— Не должен, Спенни, а хочешь. Ты просто жаждешь купить моё молчание. Ведь других причин молчать у меня нет.

Говард кивнул.

— Но ты уверен, что тебя захотят слушать?

— Ещё бы! Ты тоже в этом уверен.

— Нет, пока я не знаю, как ты выскочил.

— Надо быть исключённым из Клуба за неуплату членских взносов, — хохотнул Джо. — Привилегия бесплатного членства иногда мешает. Многие на этом погорели.

— Русские взяли архив Клуба, это точно?

— Действующие списки точно, — стал серьёзным гость, — а вот архив… Многое распылили по региональным отделениям, некоторые ещё в заваруху сгорели, так что… тут много неясностей.

— И твоя неуловимость под вопросом, — позволил себе улыбнуться Говард.

— Как у любого, — поддержал его Джо.

— Если молчание должно быть взаимным, — стал рассуждать Говард, — то почему платить должен только я?

— Потому что ты молчишь только о прошлом, а я молчу дважды. О прошлом и настоящем. С тебя больше.

— О моём настоящем ты не знаешь, и знать не можешь, — сухо сказал Говард.

Джо с удовольствием расхохотался.

— Ну, так я известная свинья.

Говард нахмурился, мгновенно вспомнив старинное изречение: «Что знают двое, знает и свинья». Да, знают многие, но каждый о немногом, и если этот… Джо собрал хотя бы треть, то остальное легко домыслит сам. А это уже нежелательно и весьма. Придётся договариваться. Или… использовать? Нет, легко отожмёт, оставить партнёру труды, а себе забрать результаты — это всегда умел, виртуозно, надо признать, работал.

— У меня нет денег.

Джо присвистнул, изображая изумление.

— Вот как? И ты в этом так легко признаёшься? Но, Спенни, ты никогда не говорил правды. И значит, на самом деле… Но это не слишком важно. А вот зачем ты мне это сказал? — гость подмигнул. — Вот это надо обдумать. Не почему, Спенни, а зачем.

Говард пожал плечами.

— Думай. Твои размышления мне неинтересны. Мы оба молчим. Тебя это устраивает?

— Я уже сказал: нет. Прибавь к своему молчанию кое-что посущественнее. Можно и не деньгами. А, скажем, — ухмылка Джо стала угрожающей, а голос серьёзным, — из плодов ночного сбора урожая. Я отдал тогда Нэтти свой лучший десяток. И он положил их всех. И прошёлся по имениям моих людей. И это тоже к твоему долгу. Я не прошу лишнего, я требую своего.

— У тебя в этом деле не было доли.

— Не было, так будет.

— Нет, — отрезал Говард.

Обычно на этом всё заканчивалось. Затем произносилась фраза о неприемлемой ситуации, из-за портьер выходили двое или трое… Но сейчас за портьерами пусто. И некого вызвать звонком. И понимая это, гость даже не потрудился изобразить страх. Более того:

— Ну, Спенсер. Что дальше?

— Уходи.

— Уйду, — согласился Джо. — В отличие от тебя, мне есть куда идти. Не предавай, Спенсер, и не предаваем будешь.

Он легко оттолкнулся от подлокотников и встал, сверху вниз посмотрел на Говарда, усмехнулся.

— И в память былой дружбы дружеский совет. Твоя внучка слишком активно лезет в штаны всем подряд. Объясни ей, что всё надо делать разумно и просчитывая последствия. Такая неразборчивость и назойливость отпугивает серьёзных клиентов.

И вышел, не прощаясь. За дверью неразборчиво пискнула Мирабелла, и прозвучал уверенный голос гостя.

— Благодарю, детка, но я знаю дорогу. Привет сестричке.

Оставшись один, Говард пересел на своё рабочее место и дал себе волю. Сжал кулаки и ударил ими стол перед собой. Мерзавец, сволочь, как это русские его упустили?! Но ничего. Не в первый раз начинать с нуля. И если удастся операция с этим подонком Найфом, то… то будут и деньги, и страх. «Ансамбль»? Поползёт, и будет служить как… как служили все. А получиться должно. Да, сложно, в определённой степени, головоломно. Но тем труднее отследить и помешать. И медленно. Что правильно. Резкое движение вспугивает дичь, а медленно приближение позволяет застать врасплох. И наглый мальчишка, посмевший взять себе имя личного врага Говардов, будет уничтожен первым. Кто он там на самом деле — Смит или Джонс — неважно. Посмел назваться Бредли, ну, так и получи… как Бредли. А его деньги дадут возможность прибрать к рукам весь Ансамбль.