Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

— Где? — продолжала спрашивать монашка, — Мари!

— Я Лена, — отступая к оврагу, попыталась возразить я.

Гош, как упал, так и не шевелился.

— Плевать, такая же змея, как она, — грабли поднялись в воздух. — Я тридцать лет ждала. Больше не собираюсь.

Бежать некуда, за спиной вниз уходили замершие склоны оврага. Но я всё равно попыталась, бросилась в сторону, понимая, что не успею. Поскользнулась, упала на колено и больно ударилась о землю. Снег взметнулся, осыпаясь на дно ямы, где корни дерева превратились в толстую серебристую паутину. От удара бок обожгло болью. В первый момент показалось, что она насадила меня на железные штыри, как червяка на крючок. Слезы брызнули из глаз, даже закричать со страху не получалось.

— Где мой кад-арт? — выделяя каждое слово, спрашивала монашка, снова поднимая грабли.

Крови на них не было. Бок цел, хотя ощущался он так, словно к нему прижали раскалённый утюг. Я глотала холодный воздух между волнами накатывающей боли. Мыслей не было никаких. Ни встать, ни убежать, ни дать достойный отпор. Я подняла ногу и пнула её. В лодыжку, самое уязвимое место танцора. По себе знаю, как это травматично, как сустав простреливает до колена, так, что ещё несколько дней опираться на ногу невозможно.

По возрасту она годилась мне в матери, плюс лишний вес и эффект неожиданности были на моей стороне. Женщина вскрикнула. Грабли врезались в неопрятную кучку снега чуть левее и, кувырнувшись, свалились в овраг. Монашка упала на колено.

— Как была тварью, так и осталась, — простонала женщина. — Это ты могла ходить, куда угодно. Тебе не нужны камни, рядом всегда был отступник, сначала Пашка, теперь этот. А я? Как мне выйти отсюда без кад-арта? Как, Мари? Я вернула твои, отдай мой! Отдай!

Она кричала, брызгая слюной, обращалась ко мне, как к Маринате. Мозолистые красные пальцы вдруг обхватили мою ногу. Цепляясь за одежду, женщина поползла вперёд, полубезумные глаза не отрывались от серебряной цепочки у меня на шее.

— Отдай!

Я пнула её снова, на этот раз в лицо, без силы и замаха. Скорее от растерянности и испуга. Всё, чего мне хотелось, это оттолкнуть её от себя.

— Что вы вытворяете? — раздался срывающийся голос, от церкви к нам бежала высокая фигура. — Прекратите, немедленно!

— Покушение на пси-специалиста, — хриплый голос Гоша, поднимающегося за спиной Порфийи, заставил меня облегчённо выдохнуть, — от десяти до пожизненного.

Парень был жив и относительно цел, не считая рассечённой брови и крови, заливавшей глаз и скулу.

— Вы не представились, — подбежавшая настоятельница была вне себя от ярости. — Вы проникли на территорию, как воры, она защищалась.

Монашка визгливо расхохоталась. Гош зачерпнул снега и приложил к ране.

Ветер ударил снизу вверх, окатив спину холодом, кад-арт потеплел. Псионник прыгнул вперёд, схватил меня за руку, рывком поднимая на ноги, и прижал к себе. Я не смогла сдержать стона от вспыхнувшей в боку боли. Зрачки парня расширились, вокруг сгустилась аура невидимого напряжения.

Все посмотрели вглубь оврага, на его грязно — снежные склоны, на замерзшую бугристыми выступами грязь на дне. Блуждающий решился на атаку в присутствии пси-специалиста, пусть слабенькую, скорее, обозначающую присутствие, чем желая причинить вред, но тем не менее. Этому должна быть причина.

— Вы совсем не удивлены? — Гош посмотрел на настоятельницу — Что ещё вы скрыли? — он отстранил меня, поднял руку, чуть шевеля пальцами. — Наворотят во славу божью, а нам расхлёбывай.

Он прислушался к завыванию ветра, к далёким крикам птиц, нашему шумному дыханию и стал спускаться, цепляясь за посеребрённые инеем корни.

— Нет, — застонала Порфийя, — нет, — она поползла к краю, — это моё, не смей!

— Не надо, милая, — настоятельница подошла к монашке.

Мы следили за спускающимся вниз псионником, каждую секунду ожидая подвоха. Специалист остановился, когда до дна оставалось не более полутора метров. Он замер и резко дёрнул головой, напомнив мне того, другого Гоша, который вогнал нож мне под ключицу. Сименов всматривался в густое переплетение корней, но видел что-то или нет, оставалось лишь гадать. Он протянул руку, отдёрнул, отмахнулся от чего-то невидимого, достал из кармана платок и, обмотав вокруг ладони, вытащил из земли небольшую коробку. Тайник был устроен в одной из ниш, в которых так удобно ставить ноги, и спрятан за корни дерева.

— Нет, — голос Порфийи сорвался на визг, и, если бы не настоятельница, она бы свалилась вниз. Она не замечала ничего: ни снега, ни сглаженного временем края оврага, ни пустоты под руками.

— Полно — полно, успокойся, — женщина попыталась прижать монашку к себе, но та с силой оттолкнула её, да так, что настоятельница упала.

Раздались нестройные выкрики. Я оглянулась, позади уже успело собраться два десятка женщин в чёрных и серых одеяниях.

В руке у Гоша тускло поблескивала жестяная коробка, мама в таких хранила чай или пуговицы. Пальцы, обмотанные платком, чуть подрагивали, он очень стараться не коснуться находки голой кожей.

— Я всего лишь хотела уйти отсюда, всего лишь уйти, — Порфийя схватилась за голову.

Псионник стал осторожно взбираться обратно, и, судя по движениям, не столько боялся упасть сам, сколько уронить жестянку.

К настоятельнице подбежали сразу две послушницы, но она, сумрачно взглянув на раскачивающуюся Порфийю, поднялась без их помощи. Над краем оврага появилась каштановая макушка парня, женщина тут же протянула к нему руки с загнутыми пальцами, похожими на садовые цапки.

— Лена, — позвал парень напряжённым голосом, — здесь привязка.

Я наклонилась и под разочарованный стон монашки выхватила из его рук коробку. Мы, люди, существа толстокожие, наша энергия внутри нас, надёжно спрятана за силой личности, призраку до неё не добраться. Он может атаковать разум, но не может забраться внутрь. Мы можем водить на поводке хоть блуждающего, хоть бультерьера. Псионники, энергия которых преобладает над личностью, как оказалось, уязвимы. Для призраков специалисты словно огонь, если приблизиться, можно сгореть, но если костёр разводят на твоей могиле, ничего не остаётся, кроме как выпить эту энергию, хотя бы ради того, чтобы не обжечься.

Гош выбрался из оврага, кровь из рассечённого лба больше не шла, на коже, несмотря на холод, выступил пот.

— Открой, — попросил он, пальцы всё ещё подрагивали, будто он нёс килограммовую гирю.

Потёртая крышка слезла с коробки крайне неохотно. Тайнику не больше года, иначе в нашем климате она бы совсем заржавела и облезла. Внутри что-то громыхнуло, так пара — тройка фасолин перекатывается в пустом эмалированном тазу.