Механическое сердце. Черный принц - Карина Демина

Говорят, прежде и зубы выдергивали.

Кейрен потряс головой, отрешаясь от вони морга, в которой перемешались запахи живые и мертвые. Не следует думать о том, что однажды его позовут к…

Выйти, аккуратно прикрыв дверь.

Выбраться из низкой пристройки. Прижаться спиной к небеленой стене. Слева возвышается темная громадина госпиталя. Справа - сад, давным-давно лишившийся листвы. И волглая, она скрывает дорожки…

Дымят трубы. Дымный воздух горек, и Кейрен пьет его, вдох за вдохом, глоток за глотком. Голова снова кругом… и матушка станет пенять, что провонялся.

И опоздал.

Почти опоздал… нехорошо.

Плохо. Муторно. Но снова не Таннис, и разве это - не счастье? С едким привкусом формалина, с промокшими ботинками и желтушным, присыпанным пылью снегом.

Надо идти…

И наконец, сказать, что ему нужна свобода. Кейрен дернул родовой перстень, который сидел на пальце плотно. Не снимается, и прежде он отступал, но сейчас, присев рядом с подтаявшим сугробом, сунул в снег руку. Держал долго, а потом смотрел, как прилипшие к коже кристаллы тают, стекая по пальцам грязными ручьями. Перстень сошел по воде легко, оставив полоску белой распаренной какой-то кожи.

Кейрен сжал кулак.

И сунул перстень в карман.

Отец разозлится… матушка расстроится… но Райдо прав, хватит уже.

- Дорогой, - леди Сольвейг позволила себе нахмуриться, выражая высшую степень недовольства. - Мы почти опоздали.

- Мне жаль.

Вежливая ложь.

И полупоклон. Ей. Дамам. Мать Люты в винном бархатном платье. Сама невеста, привычно-мрачная, напудренная сверхмеры, словно под этой пудрой ее матушка пыталась скрыть разочарование.

А что, еще немного и нарисуют новое выражение лица, только тоску в глазах не спрятать.

Вдох. И выдох.

Леди Сольвейг морщится.

- Дорогой, где ты был? - вежливый вопрос предвестником холодного отчуждения, с которого начинается ссора. Впрочем, когда это матушка снисходила до ссор? Она держала оборону ледяными взглядами, идеальными манерами, собственным совершенством, до которого прочим было не дотянуться.

- В морге, - не стал притворяться Кейрен.

- Служебные дела? - матушка укоризненно покачала головой. - Мне казалось, что тебя должны были…

- Матушка, мы разве не опаздываем?

Приподнятая бровь. Взмах ресниц. И рука невзначай касается прически, словно проверяя, не выбился ли непослушный локон.

О нет, разговор не закончен.

Отложен на время.

Не при посторонних, пусть бы они - уже почти родня, но это "почти", зыбкое, толщиной в волос, не позволяет нарушить представление об идеальной семье.

- Что ты делал в морге? - не переставая улыбаться, спросила Люта. - Кого-то убили, да?

- Да.

От нее пахло цветочной пудрой.

И волосы, закрученные тугими буклями, гляделись неестественно, да и сама она в бледно-розовом платье из переливчатой, какой-то хрустящей с виду ткани, была похожа на фарфоровую куклу. Кукла замолчала, приняв руку. Позволила проводить себя да экипажа и уже там, спрятавшись от настороженного взгляда леди Сольвейг - матушка явно не доверяла будущей невестке - выдохнула:

- Я ее боюсь.

- Кого?

- Твою мать… она вся такая…

- Идеальная.

- Точно, идеальная. А я - нет.

- Ты живая.

- Еще пока да, - Люта поерзала на сиденье, сунула пальцы под корсаж и, резко выдохнув, попыталась его подтянуть вверх. - Жуткое платье. Тебе оно нравится?

Кейрен пожал плечами, честно говоря, ему было все равно.

…та девушка в морге с длинными рыжими волосами, которые остригут несмотря на все запреты, была нагой.

- Мама считает, что должно бы понравиться, - Люта вздохнула и попыталась расправить кружева, чтобы прикрывали чересчур уж смелый вырез. - А я себя голой чувствую. Или дурой. Или голой дурой… круглой.

Она шмыгнула носом и часто-часто заморгала, сдерживая слезы.

- Не будет свадьбы, - Кейрен вытащил перстень.

- Что?

- Если ты, конечно, не передумала…

Люта отчаянно замахала головой, и накрученные букли заплясали.

- Случится скандал, - Кейрен оперся головой о стенку экипажа. - Обвинят, конечно, меня, но и твоя репутация…

- В задницу репутацию, - выпалила Люта и покраснела, она и рот прикрыла ладошкой.

- В задницу… ты, главное, больше не делай глупостей. Сбегать не надо, но если вдруг понадобится помощь…

- Я знаю, где тебя найти. Ты же к ней уйдешь, да?

- Да.

…если отыщет. Он не настолько хороший нюхач, а человека среди людей отыскать - задача почти непосильная. Но Кейрен справится. И Райдо прав был, советуя разбить город на сектора.

Работать по ночам, когда активность падает.

…жаль, ему пришлось уехать, но он обещал, что вернется.

Быть может, не один.

- А в морге ты…

- Просто работа. Ничего важного…

…но лишь еще одна девушка, условно подходящая под описание. Седьмая, кажется… семь девушек за семь дней. И Таннис все равно жива, иначе он бы почувствовал.

Ничего важного.

Просто работа.

И огни Королевского театра, что пробиваются сквозь занавески. Широкая аллея, экипажи, конное сопровождение и непременные факельщики, которые - дань традиции.

Живые скульптуры.

Вызолоченный скрипач на постаменте и серебряный флейтист. А музыки не слышно за голосами. Ныне не премьера, но… мисс Вандербильд блистает.

Хороший повод.

- Дорогой, - матушка смахивает с лацкана пиджака невидимую пылинку. - Ты выглядишь усталым.

Неуместно усталым.

Недостаточно живым. И явно не желающим раскланиваться с общими знакомыми. Пустые разговоры, а время уходит. Из десяти секторов Кейрен проверил семь. Каждая ночь выматывала, у него едва хватало сил на то, чтобы доползти до кровати. Несколько часов сна. Рассвет, с которым он пробуждается, хотя мучительно, муторно хочет спать.

Тяжелая голова.

Новый день… и ожидание ночи.

В ложе Кейрен, кажется, все-таки заснул, поскольку видел перед собой ту женщину с разбитым лицом и рыжими длинными волосами. Разбудило осторожное покашливание отца.

- Я… - Кейрен чувствовал, как от голоса несравненной мисс Вандербильд раскалывается голова. - Выйду ненадолго…

Перстень жжет карман. И душно, невыносимо душно, снова. Оказавшись в коридоре - музыка продолжала звучать, надрывно, надсадно, будоража дурное - Кейрен прислонился головой к стене. Он стоял долго и, вдруг решившись, направился к холлу.

Сегодня он не выдержит разговора с матушкой.

Сорвется. И потом станет мучиться и срывом, и ее обидой. Обиды все равно не избежать, но не сейчас… побег глуп, но отец поймет. И потом, хотелось бы верить… нет, разозлится, конечно. И Сурьмяные затаят обиду, но все решено.