Наука Управлять Людьми. Изложение Для Каждого - Юрий Мухин

Тесно связанный с крестьянами русский писатель Лесков описывает массу подобных примеров; некоторые из них я приведу в своем пересказе.

Уже после освобождения крестьян в деревню приезжает новый уездный начальник. Крестьяне собирают по двадцать копеек ему на «подарок». Он с негодованием отвергает эти деньги, заявляя, что он честный слуга государю и не будет брать с крестьян поборов, но… будет требовать от крестьян строго исполнения всех законов и указов государя. После этого он идет с обходом по домам. Дело происходит зимой, печи топятся. Начальник открывает толстый том правил и читает, что для предотвращения пожаров лежанки печей должны накрываться пуховыми одеялами, ватными одеялами, войлоком… Солома не указана, а лежанка печи крестьянина укрыта соломой. Это нарушение закона, а закон предусматривает за это штраф 10 рублей. Начальник требует уплатить этот штраф. Крестьяне падают на колени, молят не разорять. Наконец начальник «смилостивился», положил в карман 3 рубля и пошел к следующему дому. Там уже знают об этом правиле, и солома с лежанки сметена. Но начальник не унывает. Он обнаруживает, что на чердаке нет бочки с водой на случай пожара, а в правилах сказано, что за это нарушение полагается штраф 50 рублей. Крестьяне пытаются объяснить ему, что на случай пожара в деревне создана пожарная дружина, и по тревоге из каждого двора прибегут дружинники с инструментами по расписанию: кто с топором, кто с багром, кто выкатит насос, кто бочку с водой. А бочка с водой на чердаке — это глупость. Ведь вода на чердаке замерзнет, какая польза будет от глыбы льда в замерзшей бочке при пожаре? Начальник соглашается с крестьянами, но что он может сделать: ведь не он писал эти правила. Крестьяне его упрашивают, и он, наконец, соглашается взять с каждого двора по 10 рублей и уехать. И крестьяне рады: какой добрый начальник попался.

Все очень просто: инструкция, написанная мудраками в Петербурге, плюс умелое применение ее бюрократами на местах, а в результате и те, и другие при деньгах, и те, и другие под видом защиты народа его ловко ограбили. Но для этого нужно было уничтожить общину, ведь в традиционной общине мир просто не дал бы себя проверять, поскольку от него требовалось только подати платить и рекрутов поставлять, а остальные дела общины никого не касались.

Мир, конечно, уважал начальство. Например, существовала традиция, по которой при посещении деревни начальником одного ранга ему жарили специальную яичницу и подносили стопку-другую водки, начальнику рангом повыше полагалась курица. Но если община не считала себя виноватой перед государством (такой виной, например, могло быть «мертвое тело человека, обнаруженное на территории общины»), то она и не унижалась перед государственными чиновниками, не позволяла им вмешиваться в свои дела.

Русская демократия (со своими свободолюбием, независимостью, непризнанием частной собственности как средства грабежа других людей) мощным препятствием стояла на пути «шкурных» интересов буржуазии и бюрократии. И устояла бы, если бы в династии Романовых не проявились генные «капризы», а на престол не стали приходить мудрак за мудраком. В прошедших столетиях остались Петр Великий и даже Екатерина Великая, способные понять Дело самостоятельно, которым помощники были нужны только для участия в оценке обстановки и выработке решения, а не для подсказки решения в целом. Не стало царей, ясно представлявших суть своих указов и их эффективность при защите народа. Пришло время царей, за которых решения вырабатывали сначала министры, царей — «плешивых щеголей, врагов труда», а закончилась династия Романовых таким убожеством на престоле, которое не гнушалось слушать советы подлого маньяка Распутина. Цари предали мир, предали Россию, и крестьянская община начала подвергаться одному удару объединенных сил буржуазии и бюрократии за другим. Началом открытых боевых действий можно считать, пожалуй, 1861 год, год реформ, год освобождения крестьян.

Мудраки до сих пор радуются этому освобождению, до сих пор ругают революционеров, убивших Александра II — царя-освободителя. А чему, собственно, радоваться? До 1861 года крестьяне обязаны были обработать поля помещика, которые, кстати, были меньше по площади, чем после 1861 года. После реформы они уже не обязаны были их обрабатывать. Так что же, эти поля остались необработанными? Нет, они, как и раньше, обрабатывались. Может быть, их обрабатывали негры или китайцы? Нет, все те же русские крестьяне. Тогда от чего их освободили? Разве они работали на помещичьих полях, потому что им было нечего делать? Может быть, они от работы на помещика так разбогатели, что стали жить, как баре?

Через три с лишним десятилетия после освобождения крестьян энциклопедия Брокгауза и Ефрона дает такие «радостные» цифры состояния русского народа, осчастливленного освобождением и «свободным» трудом на помещика. В 1896 году Россия вывезла за границу продукции сельского хозяйства на сумму 534 865 тысяч рублей. Эти деньги были отняты у крестьян владельцами земли и податью, отняты частной собственностью на землю, отняты бюрократией, поскольку лишнего хлеба у русских крестьян не было. Сельских жителей в России на это время было 109,8 миллиона, то есть в расчете на одного сельского жителя вывозилось продукции на 4 рубля 87 копеек. Средняя российская семья состояла из 6,6 человек, следовательно, на одну семью приходится сумма 32 рубля 14 копеек. При крепостном праве крестьянин на оброке должен был платить помещику не более 20 рублей. Если считать, что хлеб, проданный для уплаты податей, остался в России, то что крестьянин выиграл от освобождения? Раньше платил 20, а теперь 321 А как он «роскошествовал» в своей избе! В Московской губернии на один дом приходилось 8,4 человека. И 80 % таких семей жили в домах 6—8 аршин и менее, то есть рубленных из бревен длиной от 4,2 до 5,6 метра. А здоровье было какое крепкое! Из 1000 родившихся мальчиков до 10 лет доживали 490, а из 1000 девочек — аж 5301 В Англии и Швеции, куда Россия экспортировала хлеб, средняя продолжительность жизни мужчин была 45,25 года, а женщин 50,0 лет, в самой России мужчины в среднем жили 27,25 года, женщины 29,38 года.

Александр II освободил крестьян от помещиков и отдал в рабство владельцам земли. Но и бюрократия захотела получить свою долю. Она начала энергично вмешиваться в дела общины, стараясь подчинить все себе. Мы говорили, что общиной руководило собрание, сходка, но между сходками текущими делами управлял староста — исполнительная власть общины.

В первую очередь русская демократия была заменена западным парламентаризмом. Решение сходки стало считаться действительным не только при единогласном голосовании, но и при наличии двух третей голосов. В мир ворвался кулак, покупающий голоса.

Далее бюрократия взялась за старост, стремясь их бюрократизировать, подчинить себе, а не миру. Старосты сопротивлялись, их подкупали серебряными медалями и именными кафтанами, со строптивыми поступали круто — только в год реформы и только в Самарской губернии было сослано в Сибирь почти 70 сельских старост, отказавшихся подчиняться волостным старшинам и сохранивших верность мирским приговорам.

И буржуазия, и бюрократия сняли намордники со своих мудраков и спустили их с поводков. Те, начитавшись книг западных ученых (написанных для условий Запада, причем для умных людей), со всем старанием стали хаять общину, русских крестьян и все, с этим связанное. (Нам это несложно представить, мы видели, что получилось, когда Горбачев спустил с цепи своих мудраков.) Одни, услышав, что в германской армии в рацион солдат вводится гороховая колбаса, стали требовать от крестьян сеять и есть горох (как тут не вспомнить Никиту Сергеевича с его кукурузой). Другие издевались над общинными наделами и прочностью традиций. Третьи обзывали крестьян пьяницами и лентяями. Кстати, о лени русского крестьянина. Те же Брокгауз и Ефрон сообщают, что самые «смертные» месяцы в России, то есть месяцы, когда смертность населения резко превышала среднегодовую, — июль и август, месяцы страды, самой тяжелой крестьянской работы. В это время надрывались и умирали на работе слабые. Зато следующие месяцы, сентябрь и октябрь, по смертности были самыми благополучными в году.

Те русские интеллигенты, кто знал и понимал народ, но не мог донести свои мысли до царя сквозь мудраческий словесный понос, отчаивались: «Знаете, шибко я боюсь вашей петербургской стряпни. Уж как вы, господа чиновники, да к тому же петербуржцы, да еще вдобавок ученые, приметесь законодательствовать, право, из этого может выйти чисто-начисто беда, да еще какая! Знаете, мороз по коже дерет и меня, и Хомякова от одних опасений. Много мы от вас боимся, но на деле вы будете страшнее и ужаснее. Старайтесь сделать как можно неполно, недостаточно, дурно: право это будет лучше» — писал более ста лет назад А.И. Кошелев, но его слова подходят и к нашей сегодняшней жизни. Нисколько не поумнели мудраки.