Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

— Запчасти к автоматам, — объясняет ему один партизан. — Не рассыпь!

— Запчасти, говоришь, — произносит Шафто через несколько секунд возни и достает из ящика полностью собранный «томми». Красные огоньки сигарет «Я ВЕРНУСЬ» прыгают партизанам в рот — те освобождают руки для легкого всплеска аплодисментов. Кто-то передает Шафто магазин с патронами сорок пятого калибра.

— Знаете, такие патроны изобрели специально, чтобы стрелять вашего брата-филиппинца, — объявляет Бобби.

— Знаем, — отвечает один из партизан.

— Для нипов калибр великоват, — продолжает Шафто, вставляя магазин на место. Партизаны гогочут. Один из них перебирается с кормы, раскачивая лодку. Он очень юный и худой. Парнишка протягивает Бобби руку.

— Дядя Роберт, вы меня помните?

Обращение «дядя Роберт» не самая большая неожиданность на этой войне, бывали и почуднее, и Бобби не выказывает изумления. Он всматривается в мальчишеское лицо, тускло освещенное заревом горящей Манилы.

— Ты — Альтамира, — догадывается Бобби.

Парнишка молодцевато берет под козырек и улыбается.

Шафто вспоминает. Квартира Альтамира три года назад, он под рев сирен вносит по лестнице Глорию, которую только что обрюхатил. Комната полна родственниками. Взвод мальчишек с деревянными мечами и ружьями восторженно смотрит на Бобби. Он отдает им честь и выбегает на улицу.

— Мы все сражались с нипами. — Мальчик мрачнеет и крестится. — Двое погибли.

— Часть из вас были совсем маленькие.

— Самые младшие по-прежнему в Маниле, — говорит мальчик. Они с Шафто молча смотрят через воду на пламя, которое уже встало сплошной стеной.

— В квартире? В Малате?

— Думаю, да. Меня зовут Фидель.

— Мой сын там же?

— Думаю, да. Точно не знаю.

— Мы их разыщем, Фидель.

Кажется, что по меньшей мере пол-Манилы собралось на берегу или в воде и ждет спасительных лодок. Макартур наступает с севера, японские десантные войска — с юга, перешеек между манильским заливом и озером Бай с двух сторон стиснут воюющими армиями. По обоим берегам идет паническая эвакуация в духе Дюнкерка, но лодок не хватает. Часть беженцев ведет себя цивилизованно, однако многие плывут к лодкам, пытаясь первыми взобраться на борт. Мокрая рука высовывается из воды и хватается за планширь. Шафто бьет по ней прикладом. Пловец срывается в воду и хватается за ушибленную руку. Шафто говорит ему что он — урод.

Примерно полчаса разные уроды атакуют лодку, пока она курсирует вдоль берега и падре выбирает из толпы женщин с маленькими детьми. Их одну за другой втаскивают в лодку, партизаны один за другим спрыгивают в воду, лодка разворачивается и пропадает во тьме. Шафто и хукбалахап бредут к берегу, таща боеприпасы. Шафто весь обвешан гранатами, они болтаются, как соски у супоросой свиньи. Партизаны шагают медленно и скованно, силясь не рухнуть под весом патронташей, которыми замотались, как мумии. Отряд направляется в город, преодолевая встречный поток беженцев.

Низменная местность на берегу озера — еще не сам город, а предместье, застроенное традиционными хижинами со стенами из ротанговых циновок и с камышовыми крышами. Домики жарко полыхают, отбрасывая красные отблески, которые они видели с лодки. В нескольких милях к северу начинаются каменные здания. Их японцы тоже подожгли, но прочные строения горят спорадически, как изолированные башни огня и дыма.

Шафто и его спутники думали, что высадятся из лодки под огнем и полягут прямо на берегу. Однако они проходят мили полторы, прежде чем видят реального неприятеля.

Шафто рад, что им наконец-то попались настоящие японцы; он нервничал, потому что партизаны, не встречая сопротивления, раздухарились и утратили всякую бдительность. Полдюжины японцев высыпают из магазинчика, который, вероятно, громили — в руках у них бутылки, — и останавливаются на тротуаре, чтобы поджечь здание. Пока они из бутылок со спиртом готовят «коктейль Молотова», Шафто выдергивает чеку, бросает гранату на тротуар, некоторое время смотрит, как она летит, потом ныряет в подворотню. Раздается взрыв, осколки разбивают стекло стоящего рядом автомобиля. Бобби выскакивает на улицу, готовый дать очередь, но в этом уже нет надобности: все японцы корчатся в канаве. Шафто и партизаны ждут, когда другие японцы придут на выручку товарищам… Никто не появляется.

Партизаны ликуют. Шафто в мрачном раздумье стоит посреди улицы, пока падре обходит мертвых и умирающих японцев, совершая над ними последнее помазание. Видимо, дисциплина полностью утрачена. Япошки поняли, что спасения нет. Макартур сметет их, как газонокосилка — попавшийся на пути муравейник. Они превратились в толпу. Шафто легче сражаться с толпой пьяных, деморализованных мародеров, но страшно подумать, что они могут сотворить с мирным населением дальше к северу.

— Мы только на хрен теряем время, — говорит Шафто. — Давайте двигать в Малате, избегая новых стычек.

— Здесь не ты командуешь, — говорит один из партизан, — а я.

— Кто такой? — спрашивает Шафто, щурясь в свете горящей винной лавки.

Это оказывается командир проамериканского отряда, который сидел на корме лодки и до сих пор никак себя не проявил. Шафто нутром чует, что командир из него никудышный.

— Сэр! Есть, сэр! — говорит он и козыряет.

— Я — лейтенант Моралес, и если у тебя есть еще предложения, обращай их ко мне или держи при себе.

— Сэр, есть, сэр! — отвечает Шафто; он не потрудился запомнить фамилию лейтенанта.

Часа два они пробираются на север по узким, дымным улочкам. Встает солнце. Над городом летит маленький самолет. Пьяные, обессиленные японцы открывают по нему редкую стрельбу.

— Это П-51 «Мустанг»! — кричит лейтенант Моралес.

— Это «Пайпер Каб», язви его в душу. — До сих пор Шафто сдерживался, но тут не стерпел. — Артиллерийский корректировщик.

— Тогда почему он летит над Манилой? — самодовольно вопрошает Моралес. Примерно тридцать секунд он наслаждается своим торжеством, потом на севере начинает бить артиллерия. От некоторых зданий отлетают куски.

Первая серьезная стычка происходит полчаса спустя. Японцы засели в здании банка на пересечении двух улиц. Лейтенант Моралес составил исключительно сложный план, по которому надо разбиться на группки. Сам он с тремя партизанами перебегает под укрытие большого фонтана в центре площади. Японцы немедленно открывают огонь. Примерно четверть часа Моралес и его люди прячутся за фонтаном, пока американский снаряд, описав идеальную параболу, не попадает точно в мраморную чашу. Это фугас, который не взорвется, пока во что-нибудь не ударит — например, как сейчас, в фонтан. Падре молится над Моралесом и его людьми с безопасного расстояния в сто ярдов Ближе подходить незачем, поскольку от них все равно ничего не осталось.

Бобби Шафто единодушно выбирают новым командиром. Он ведет людей через площадь, не приближаясь к зданию на углу. Американская батарея старательно бьет по этому самому банку и уже разнесла пару соседних кварталов. «Пайпер Каб» выписывает в небе ленивые восьмерки, передавая по радио указания: «Почти в цель… чуть левее… нет, не так сильно… теперь чуть дальше».

Целый день уходит на то, чтобы преодолеть еще милю на север. Самое быстрое — выскочить на главную улицу и побежать, но чем дальше к северу, тем интенсивнее становится обстрел. Хуже того, стреляют в основном осколочными снарядами с радиолокационными взрывателями; они рвутся в нескольких метрах над землей, что значительно увеличивает радиус поражения. Взрыв в воздухе — как крона горящей кокосовой пальмы.

Шафто не хочет, чтобы их перебили, поэтому они перебегают от подворотни к подворотне и внимательно осматривают дома — не притаились ли за окнами японцы с винтовками. Когда такое случается, они отступают, считают окна и двери, прикидывают внутренний план дома, посылают разведчиков проверить разные линии видимости. Обычно выбить японцев из здания не так трудно, хотя времени требуется много.

После заката они залегают в наполовину выгоревшем доме и по очереди кемарят часа два. Ночью обстрел немного затихает, и они продвигаются дальше. Примерно к четырем утра Шафто приводит весь оставшийся отряд, девять человек включая падре, в Малате. На рассвете они добираются до улицы, где живут, или жили, Альтамира. Прямо на их глазах весь квартал, дом за домом, разрушают фугасы.

Никто не выбегает на улицу; в промежутках между взрывами не слышно криков и стонов. Квартал пуст.

Они врываются в забаррикадированную дверь аптеки, где укрылись последние оставшиеся жители — семидесятипятилетняя старуха и шестилетний мальчик. Японцы прошли через район дня два назад, в сторону Интрамуроса, сказала старуха; вытащили из зданий женщин и детей и погнали в одном направлении, мужчин и мальчиков старше определенного возраста увели в другом. Сама она вместе с внуком сумела спрятаться в шкафу.