Искатели жребия - Николай Романецкий

И Калинов вдруг вспомнил, что давным-давно, на заре своей первой жизни, он так и не смог узнать у матери имя отца. За всеми недомолвками и многозначительными пожатиями плеч, которые позволяли себе его тетушки, эта история так и осталась покрытой тайной. Как и история, рассказанная ему когда-то будущей тещей.

— Значит, мы с Витой тоже мессии?

— Да. И у вас случай особый. Чтобы избежать предстоящей катастрофы, создав вокруг Солнечной системы кокон из пространства с привычными параметрами, два Спасителя должны любить друг друга. Всю их совместную жизнь… С вами вообще необычная история. По объективным причинам ты родился раньше положенного времени. Пришлось давать тебе вторую жизнь. К счастью, эту непростую задачу удалось решить.

— Это что же? — Калинов чуть не задохнулся. — Это что же получается, Дримленд был создан вами для этой цели?

Джос улыбнулся:

— А разве он не мог служить нескольким целям?.. Но мы отвлеклись. Долгое время ваши с Витой отношения нас устраивали, но с некоторых пор все изменилось.

— Это вы увели Виту в Дримленд?

— Я, — сказал Медовик. — Я принял твой облик.

— Но тогда вы не Сути… Сути не способны на такое.

— Да, мы не Сути, — сказал Джос. — Мы те, кто выше Сутей и Суперсутей, хотя и проходим их стадию. Если хочешь, мы все вместе и есть бог.

— Вы бог? — прошептал Калинов. — И это вы заставили Зяблика украсть мою вторую жену, поставить меня перед выбором…

— Ну, впрямую его никто не заставлял, но в определенном смысле вина наша. Зяблик и рожден только для того, чтобы постоянно испытывать на прочность ваши с Витой чувства. Он своего рода индикатор…

— Но это же бесчеловечно! — прошептал Калинов.

— Отчего же?

— Вы же обрекли его на несчастье!

— Кто знает, что такое счастье? — сказал Медовик. — Вита обречена на любовь к тебе. Счастлива ли она? А ты сам? И счастлив ли был Джос, восходя на Голгофу? Абсолютное счастье, наверное, возможно только там, где нет разума. И жалеешь ли ты сейчас о тех временах, когда был безответно влюблен? А ведь тогда ты считал себя самым несчастным человеком на свете.

— Вся беда в том, что ты рано родился, — сказал Джос. — Родись ты в назначенное время, ты бы всегда любил Виту, и у нас не было бы никаких проблем. Но перерождение привело к тому, что стабильность чувства тобою утеряна. Повторный брак, как оказалось, только отодвинул угрозу на более позднее время. Сам понимаешь, мы не могли с этим мириться…

Калинов слушал Джоса и удивлялся. В нем нарастало ощущение, что разговор идет о совершенно постороннем человеке, о ком-то, кого он никогда не знал, не знает и знать не будет. И приходилось все время заставлять себя верить Джосу, а верить ой как не хотелось. Неужели и в самом деле они с Витой сошлись друг с другом только для того, чтобы выполнить какую-то там — даже и чрезвычайно важную для всего мира! — миссию? Тоже мне — мессии для миссии!.. Да чушь это! Он торчал от Виты потому, что она была симпатичной девчонкой, потому что она добра, хороша в постели и любила его самого… Подожди, но ведь она по-прежнему симпатичная девчонка, добра, хороша в постели и любит тебя… Так в чем же дело?! Что изменилось?

Ответа не было. Джос с Медовиком смотрели на Калинова, и тому вдруг показалось, что они запросто читают его мысли и что они знают ответ на вопросы, задаваемые им самому себе. Вот только отвечать, по-видимому, не считают нужным. Потому что некоторые свои проблемы человек должен решать самостоятельно, и даже бог не способен ему помочь.

— А если ничего не возродится? — сказал Калинов.

— Возродится! — ответил Медовик.

— Почему вы так уверены?

— Потому что я — твой отец!

Вита появилась, когда божественные родственники Калинова оставили его наконец в покое. Вита не возникла из небытия, она откуда-то пришла. Погруженный в свои мысли, Калинов заметил ее, когда она уже поднималась на холм.

— Привет! — Она села рядом.

— Здравствуй! — Калинов поднял голову.

Вита была одета в некое странное рубище, напоминающее мешок с дырами для рук и головы. Мешок был почти непрозрачным, но это «почти» позволяло угадываться под тканью различным участкам ее тела. Калинов смотрел на жену и удивлялся: казалось бы, он знал все, скрытое под мешком, вдоль и поперек, но захотелось вдруг узнавать все снова. Наверное, причина была в самом мешке…

— Они все тебе рассказали? — спросила Вита.

— Да, все.

— И что ты думаешь теперь делать?

— Во всяком случае, подчиняться им я не намерен!

Вита вздохнула:

— Мне тоже все это не нравится. Но ведь они не отпустят нас отсюда, пока не добьются своего.

— Плевать!.. По-моему, они крутят. Неужели судьба мира может зависеть от того, любим мы с тобой друг друга или нет?

Мир, который его обитатели не желают сохранить своей любовью, и не заслуживает ничего, кроме гибели.

— Это ты сказал? — Вита с удивлением посмотрела на мужа.

— Нет, не я. И не ты, как я понял… Значит, это они, наши так называемые отцы.

Двое сидящих на холме покрутили головами по сторонам, но никого не увидели.

— Они на нас давят, — сказала Вита.

— Но мы им не уступим? — отозвался Калинов.

— Конечно, не уступим. Я сама не согласна любить по указке сверху.

Вита встала, потянулась, опустила руки. Рубище висело на ней бесформенным мешком.

«Вот бы сейчас ветерок», — почему-то подумал Калинов.

И ветерок родился где-то, прилетел, упруго натолкнулся на Виту. Словно стяг, затрепетал на ветру Витин мешок, плотно обтягивая ее тело.

— Любить по указке… Да ты просто отвратителен мне, — сказала Вита.

— А ты мне, — отозвался Калинов. — И что я в тебе нашел тогда?!

Он поморщился и встал, намереваясь неспешно спуститься с холма и уйти. Но что-то остановило его, какая-то сила приклеила подошвы его ботинок к траве, рядом с Витой.

— Как противно мне твое тело! — сказал он, и та же самая сила подняла его руки и положила их Вите на талию.

Вита затрепетала:

— Как противны мне твои пальцы! — И, трепеща, положила ладони ему на плечи.

По-прежнему бился о бедра подол Витиного мешка, и разлеталась по ветру рыжая грива. Изумрудные глаза закрылись.

— Я просто ненавижу тебя! — крикнула Вита.

— И я тебя! — отозвался Калинов, а неизвестная сила толкнула его к жене.

Вита, не открывая глаз, рухнула в его объятия.

А внизу, у подножия холма, стояли двое, не видимые ни одному глазу, и смотрели вверх.

— Вообще-то не стоило говорить ему и части правды, — сказал Медовик.

— Но я хотел вызвать у него еще большее противодействие.

— Так я и понял. Потому и начал тебе подыгрывать.

— И нам удалось, — заметил Джос.

Калинова передергивало от отвращения, но его руки, перестав ему подчиняться, раздевали жену. Процесс был хорошо знаком, но еще ни разу в жизни не был так противен.

Ветер исчез — как обрезало, — и Вита шептала:

— Оставь меня. Я не хочу. — Но ее тело так и льнуло к его ладоням.

Калинов опустил ее на мягкую траву. Полузакрытые глаза жены смотрели в небо. Как в смерть.

И все началось. Их тела впивались друг в друга с омерзением, но какая-то сила тянула их друг к другу твердо, неотвратимо. И Калинов почувствовал, как внутри его поднимается удушающая волна тошноты.

Двое внизу по-прежнему смотрели на вершину.

— Освобождай его скорее, — сказал Джос. — Ты же видишь: он рвется к ней даже сквозь твое заклятие… Он же лишится разума! Скорее!!!

— Да. — Медовик воздел к вершине холма руки.

— Я люблю тебя, — шептала Вита. — Просто я хотела тебе досадить, вот и говорила, что ты мне отвратителен.

И случилось. Словно кто-то держал Калинова в смирительной рубашке и вдруг распустил завязки.

Тело Калинова вырвалось из узды, тошнота исчезла, и он окунулся в наслаждение.

— И я люблю тебя, — прошептал он. — А все остальное было каким-то наваждением.

Их тела слились так, как ни сливались с самой юности — неистово, но не без страха. Словно в первый раз…

«Как я люблю тебя, мой милый», — подумала Вита.

«А я тебя, — подумал Калинов. — Боже, мы опять слышим мысли друг друга! Как тогда, помнишь?»

«Помню, — подумала Вита. — И мы научим этому Маринку… Теперь мы сумеем».

А потом их мысли умерли, потому что они растворились друг в друге.

Когда все завершилось, Вита, одеваясь, подумала: «Ты не обращал внимания? Когда мы трах… занимаемся этим, наши позы порой напоминают распятие».

«Наверное, любовь всегда кончается распятием», — подумал Калинов, застегивая пуговицы комбинезона.

«Наверное», — согласилась Вита и прильнула к нему.

Так, в обнимку, они и очутились в джамп-кабине. А когда открыли дверь, увидели серую поверхность Ладоги и привычное солнце на небе.