Приключения Родрика Рэндома - Тобайас Смоллет

Я решил воспользоваться случаем, предоставленным мне фортуной, и шагнуть вперед, приберегая выстрел, дабы потребовать у него на выбор: жизнь или смерть! Но храбрый ирландец отказался сдаться и злобно запротестовал против того, что я покинул свою позицию, прежде чем он даст ответный выстрел; он сказал, что я должен вернуться на свое место и тем самым уравнять наши шансы. Я постарался его убедить в том, что уже предоставил ему лишний шанс и от меня всецело зависит помешать ему воспользоваться третьим шансом. А теперь, когда мне повезло, я требую, чтобы он вступил в переговоры, и хочу знать, на каком основании он вызвал меня на поединок, если я не оскорблял его и никогда раньше не видел. Он заявил, что он джентльмен с состоянием, но истратил все, что имел, и, прослышав, будто Мелинда получила десять тысяч фунтов, задумал прибрать к рукам эти деньги, сочетавшись с ней браком, и порешил достойным способом перерезать горло каждому, кто встанет между ним и его надеждами.

Я пожелал узнать основательность сих надежд; теперь, когда я увидел его, я все больше удивлялся тому, как могло быть дано ему обещание, и потребовал, чтобы он объяснил эту тайну. Он заявил, что целиком возлагает упования на свое происхождение и личные качества, что частенько писал Мелинде, объявляя о своих притязаниях, но она ни разу не удостоила его ответом и даже не позволяла ему показываться ей на глаза; тут он прибавил, что обещание, о котором он упоминал в письме, было дано ему его другом мистером Гахегеном, заверившим его, будто ни одна женщина не сможет устоять перед мужчиной с его наружностью.

Я не мог удержаться от смеха, убедившись в простоватости моего соперника, которому, по-видимому, не понравилась моя веселость, и он стал весьма серьезен; но я постарался его успокоить, заверив честным словом, что отнюдь не намерен мешать его ухаживанию за известной нам леди и готов представить его ей в самом благожелательном свете, не погрешая против истины, но он не должен будет удивляться, если она останется слепа к его достоинствам, ибо нет ничего на свете капризней женского ума и любовь этого пола редко можно купить только одними добродетелями.

Дабы моя декларация возымела больший эффект, я сделал замечание касательно его небрежного костюма и, выразив скорбь о том, что джентльмен дошел до такой нужды, сунул ему в руку две гинеи, при виде которых он отшвырнул свои пистолеты, заключил меня в объятия и вскричал:

— Клянусь Иисусом, вы лучший мой друг из всех, кого я встретил за семь долгих лет!

Причинив мне немалые страдания своими объятиями, он отпустил меня и, воздев руки, выразил пожелание быть сожженным дьяволом, если он когда-нибудь причинит мне беспокойство из-за женского пола.

Когда ссора завершилась столь дружеским образом, я попросил его дать мне взглянуть на его пистолеты; они были так загрязнены и ветхи, что, к его счастью, не выстрелили, ибо один из них при выстреле всенепременно разорвало бы и его хозяин лишился бы руки; но живое понятие о нраве этого человека я получил, убедившись, что один из пистолетов был заряжен, но без затравки, а во втором была затравка, но не было заряда.

Покуда мы шли домой, я выразил желание узнать прошлое моего нового приятеля, и он мне сообщил, что служил в германской армии волонтером во время войны с турками; за свои заслуги при осаде Белграда{78} он был награжден чином прапорщика, а затем возведен в лейтенанты, но у него произошло столкновение с капитаном, который вызвал его на дуэль и был им убит, после чего ему пришлось бежать. В Англии он в течение нескольких лет домогался у своих друзей назначения в английскую армию; но в этом он не преуспел и, по совету мистера Гахегена, обратил свои помыслы к женитьбе, намереваясь выгодным браком устроить свою фортуну, вследствие чего направил свои искательства на Мелинду; узнав от ее лакея-ирландца, что я являюсь главным фаворитом, он вызвал меня в надежде, что моя смерть устранит важнейшую помеху его чаяниям; теперь же он убедился в моем великодушии и клянется пресвятой девой, что больше не думает о Мелинде, хотя бы на свете не осталось никакой другой женщины. В доказательство своей правдивости, в которой я не сомневался, он вытащил из старой железной табакерки документ о своем чине в армии имперцев и вызов капитана, хранимый им, как свидетельство о его прошлых заслугах. Я столь был убежден в честности и храбрости бедняги, что решил походатайствовать за него у моих знакомых, которые замолвили бы за него словечко перед теми, кто мог бы о нем позаботиться; вместе с этим я решилдать ему кое-какую одежду, которая приукрасила бы его и помогла бы ему хлопотать о своих делах самолично.

Мы шли, обходительно друг с другом беседуя, и вдруг увидели шеренгу мушкетеров во главе со Стрэпом, который, как только мы приблизились, закричал с безумным видом:

— Хватайте их, ради бога хватайте!

Тотчас же нас окружили, и я был арестован капралом, командовавшим солдатами, тогда как Ореген вырвался и побежал по направлению к Тоттенхем-корт-род с такой быстротой, что скрылся из виду в один момент. Когда у меня отобрали оружие и взяли под стражу, Стрэп немного успокоился и попросил простить ему вольное со мной обращение, что я, без сомнения, должен сделать, ибо оно проистекает из его любви. Затем он сказал, что, заподозрив в письме (которое, кстати сказать, было доставлено самим автором) что-то неладное, он увидел в замочную скважину, как я заряжаю пистолеты, и помчался в Уайтхолл, где упросил дежурного офицера дать ему отряд солдат, чтобы арестовать меня, но, прежде чем он вернулся назад, я успел уехать в карете; расспросив, куда я направился, и узнав, что дуэли обычно происходили позади Монтэгю-хауз, он повел туда солдат и вот теперь встретил меня, благодарение богу, целым и невредимым.

Я заявил ему, что на этот раз прощаю ему заботливое вмешательство, но предупредил в весьма суровых выражениях о том, чтобы в будущем он не смел делать меня мишенью сплетен; затем, обратившись к капралу, поблагодарил его за труды и дал ему крону на выпивку для него и его солдат, заверив, что поединок закончился задолго до того, как он появился, а также, что все уладилось, о чем он может судить по отношениям между мной и моим противником; подтверждение сего он может найти, если осмотрит один из моих пистолетов, который уже разряжен. Но этот любезный капрал, не затрудняя больше ни себя, ни меня, принял мой дар с тысячью поклонов, выражающих признательность, и, возвратив мне пистолеты, немедленно меня освободил.

Не отошел он и на сотню ярдов, как мой приятель Ореген появился с целью меня спасти в сопровождении двух оборванцев, которых он захватил для сего поблизости от церкви Сен-Джайлс. Один из них был вооружен мушкетом, у коего не было замка, другой — заржавленным палашом, а костюмы их невозможно было описать.

Увидев, что я уже освобожден, он принес извинение за свое внезапное бегство и познакомил меня с двумя своими сотоварищами — сперва с советником Фиц-Клеббером, погруженным в составление истории королей Мюнстера{79} по ирландским манускриптам, а затем со своим другом мистером Гахегеном, глубоким философом и политиком, изобретателем многих превосходных планов, долженствующих послужить на благо своей родины.

Но, невидимому, эти ученые мужи имели весьма скудное вознаграждение за свои полезные труды, так как на обоих приходилась одна рубашка и пара штанов. Я поблагодарил их вежливо за готовность мне помочь, выразил в свою очередь желание быть им полезным, пожелал им доброго утра и повел Орегена к себе домой, где дал ему из моего гардероба пристойную одежду, которая так его восхитила, что он поклялся в своей вечной благодарности и дружбе и по моей просьбе рассказал обо всех своих жизненных перипетиях.

Днем я навестил Мелинду, встретившую меня весьма благосклонно, и она от души посмеялась, слушая о моем столкновении с ирландцем, о чаяниях которого знала из дюжины находившихся у нее писем, повествовавших о его любви, которые она передала мне для прочтения. Мы повеселились на счет этого бедняги поклонника, и тут я улучил время, когда мать ее вышла из комнаты, и объяснился ей в своей любви, о которой поведал со всем пылом и красноречием, на какое только был способен.

Я льстил, вздыхал, клялся, умолял и совершал тысячи сумасбродств, надеясь произвести впечатление на ее сердце, но она внимала всем моим словам, не обнаруживая ни малейших чувств, и прежде чем удостоила меня ответа, вошли новые посетители. После чая, как обычно, сели за карты, и мне повезло, так как я имел партнером Мелинду, благодаря чему не только ничего не проиграл, но выиграл пять гиней чистоганом.

Скоро я перезнакомился с большим количеством светских людей и проводил время в увеселениях, как повелевала столичная мода, — посещал театральные представления, оперу, маскарады, вечера с танцами, ассамблеи и театр марионеток, большей частью вместе с Мелиндой, за которой я ухаживал со всей той пылкостью и ловкостью, на какие только моя цель могла меня вдохновить. Я не жалел ни себя, ни кошелька, чтобы удовлетворить ее тщеславие и гордость; мои соперники были устрашены, и я затмил их, но все же я начинал опасаться, что у милого создания нет сердца, которое она могла бы потерять.