Путь один- в глубь себя - Бхагаван Раджниш

Был такой случай. Правитель Аравии сошел с ума. Он очень увлекался шахматами, которые занимали его ум двадцать четыре часа в сутки. Именно одержимость шахматами и привела его к безумию. Врачи заявили, что есть единственный способ вылечить халифа — найти шахматиста, лучшего, чем сам халиф, чтобы он целый год играл с халифом в шахматы. Поскольку заболел сам халиф, недостатка в деньгах не было. И вот во дворец пригласили самого лучшего шахматиста — Бобби Фишера тех времен, — и они начали играть.

Поскольку речь шла о самом халифе, шахматист не мог отказать тому в игре. Но в какие шахматы можно играть с умалишенным? Ведь сумасшедший — это сумасшедший, и ходит он, куда ему вздумается, и правил никаких не соблюдает! Бывало так, что халиф просто переворачивал шахматную доску, а в другой раз приходил со своими шахматами посреди ночи. Когда год был уже на исходе, халиф опять лишился рассудка, шахматист тоже сошел с ума. Это непременно должно было случиться.

Сходи как-нибудь в психбольницу: кажется, что тамошние врачи еще безумнее, чем пациенты. Безумие пациентов беззаботно, а этому несчастному врачу приходится сносить на себе безумие такого их количества. Занимаясь лечением всех этих душевнобольных, психиатры сами достигают той же стадии сумасшествия.

Качества передаются и через слова. Так что умный человек будет слушать только те слова, которые исходят из внутренней пустоты, внутреннего покоя, — слова, которые рождаются во внутренних глубинах. Если слова порождаются внутренним дискомфортом, тогда закрой свои уши — лучше оставаться к ним глухим. Это защитит тебя. Точно так же не смотри на дурное — ведь когда ты на него смотришь, оно входит в тебя. И не прикасайся к бессмысленному, так как само прикосновение к нему отразится на тебе. Но всего этого мы не осознаем.

Слова Будды — это все равно что отсутствие слов, ведь они возникают из внутренней пустоты. Поэтому правильно сказано, что Будда говорил сорок лет, при этом не говоря ничего.

Есть еще один последний момент, который следует понять: несмотря на свои бесконечные разговоры, Будда продолжает повторять, что он так и не смог сказать то, что хотел сказать.

Вот почему ему целых сорок лет приходилось говорить. Это постоянные усилия. Так бывает у художника, который пытается нарисовать задуманную им картину, а она не выходит. Он рисует опять и опять. Так продолжается до самого конца, он остается неудовлетворенным своей работой, потому что чувствует, что не смог нарисовать то, что ему хотелось; или эту форму нарисовать нельзя, или это бесформенно и неуловимо; или момент, когда ты мог придать этому форму, безвозвратно утрачен. Это похоже на небо: ты сжимаешь кулак, и его уже нет.

Поэтому Будда говорит: «Я говорю, но я не могу это выразить. Я не могу сказать о том, о чем хотел сказать, и, что бы я ни говорил, вы не должны цепляться за это, потому что это — не истина. Истину словами передать нельзя». И в этом смысле разговоры Будды похожи на молчание. Словно он разорвал и выбросил листы бумаги, на которых начертил все линии.

Был на Западе великий христианский теолог Фома Аквинский. Он написал замечательную книгу по христианской теологии «Сумма теологии». Это огромный труд, почти энциклопедия; у христиан нет книги, которая могла бы с ней сравниться, где были бы даны объяснения по христианской теологии и обрядовости. Когда Фома Аквинский лежал на смертном одре, последнее, что он сказал своим ученикам, были слова о том, что все эти пятьдесят частей «Суммы теологии» — просто хлам: «Ведь я не смог сказать то, что хотел. Поэтому не верьте им; иначе вы к ним привяжетесь — а истины в них никогда и не было. Истина уходит со мной, только слова остаются».

Слова Фомы Аквинского бесценны; каждое его слово — это сокровище, бриллиант. И все же сам Аквинский, стоя на пороге смерти, назвал их обычным хламом.

Изо дня в день Будда повторял, что любые его слова бесполезны, ведь истину ими выразить нельзя; то, что лишено любых свойств, не может быть выражено; нельзя удержать небо в кулаке. Как только «свобода» попадает в оковы языка, она превращается в почти что рабство, слова становятся тюрьмой.

И все же Будда продолжал говорить. Он продолжал говорить, чтобы твой болтающий ум мог получить хоть какое-то удовлетворение, чтобы, слушая и слушая, он мог успокоиться. Ты не узнаешь истину, но ты станешь близок к Будде, ты будешь в его сатсанге. Истина не придет к тебе со словами Будды, но, если бы он сидел молча, ты бы вообще к нему не пошел. Ты идешь к Будде только потому, что он говорит.

Так что разговор — это лишь приглашение для тебя, ибо это ты понять способен. Ты получил от Будды приглашение, но причина твоего прихода к нему — это одно, а причина, по которой он позвал тебя, — это другое. Будда привлекает тебя своими речами, но его цель была совершенно иной.

Ты увидел цветы: они источали аромат — но знаешь ли ты, почему они источали аромат? Ботаники говорят, что цветы пахнут для того, чтобы привлечь бабочек. Привлеченные ароматом цветов, бабочки слетаются и садятся на них. Пыльца с мужских цветков прилипает к ножкам и крыльям бабочек, и, когда они перелетают на женское растение, пыльца, прилипшая к бабочкам, падает на женский цветок — и происходит завязь. Аромат — это для цветка не самоцель, он стремится распространить свою пыльцу для появления семян.

Будда приманивает тебя к себе при помощи беседы. Эта беседа — лишь аромат цветка. Но ты подойдешь к нему поближе, и буддовость прилипнет к твоим ногам и крыльям. Ты не сможешь этого избежать. А как только ты попробуешь вкус буддовости, ты сам откажешься от любых слов. Однажды ты сам скажешь, что Будда вообще никогда не разговаривал, все это был большой обман.

В таком же положении нахожусь и я. Я говорю с тобой, но я вообще не разговариваю; я использую слова, и все же никакого отношения к словам не имею. Но поскольку ты попал в мои сети, буддовость прилипнет к твоим ногам и крыльям, а ты и знать о том не будешь. Ты пришел сюда по другой причине: возможно, ты пришел послушать, мои слова для тебя — своеобразное развлечение; возможно, твой ум получает удовлетворение, может, так ты отвлекаешься от своих мыслей, или, может, так ты увеличиваешь объем собранной тобою информации, и это тешит твое эго. Возможно, ты пришел ко мне, чтобы стать еще большим умником, чем ты уже есть, — все это вместе или что-нибудь одно может быть целью твоего прихода ко мне. Но все это меня не заботит. У меня есть свой умысел, мои намерения — совершенно иные. Почему ты сюда явился — это твоя забота, но если ты спросишь меня, то моя цель — предложить тебе вкус той жизни, которую словами не выразить, но аромат которой нечаянно улавливаешь в минуты пребывания рядом со мной.

Поэтому происходящее сейчас — это не беседа, это сатсанг. Я здесь не говорю, я здесь просто есть. И если ты хоть ненадолго можешь связаться с моим существом — даже на короткое мгновение, — ты уже никогда не будешь прежним. Твоя жизнь уже не повернется вспять. Тогда рождается новый мир, начинается новый человек.

Вардхаман может умереть, а Махавира — родиться. Я позвал тебя именно для этого. А все эти уловки с беседами оттого, что без них ты бы не пришел. Но разговоры — это не цель. То же самое верно и в отношении всех мастеров — будь то Иисус Христос, Будда или Махавира.

Есть одна прекрасная история о Махавире. Джайны строго придерживаются ее содержания, поэтому им никогда не удается уловить суть этой истории. История про то, что Махавира никогда не разговаривал и все же люди его слышали. Но ведь это очень странно. Махавира не говорил, а люди его слышали? Махавира не говорил ни на одном из языков, которые можно было бы услышать ушами. Так что его язык был бессловесным, и все же люди его слышали — те, кто обладал способностью услышать безмолвное. Если они тоже становились безмолвны и садились рядом с Махавирой, они его слышали.

У этой истории есть продолжение, и оно тоже очень важно. История повествует, что даже дикие лесные животные его слышали; боги и богини с небес тоже приходили его послушать; птицы и звери собирались его послушать; духи и призраки приходили его послушать. Джайнам очень трудно объяснить, как животные и птицы могут слушать. Конечно же, если бы Махавира говорил на любом вербальном языке, даже не все люди смогли бы его понять, что уж говорить о птицах и животных.

Если я говорю на хинди, мои слова поймут только те, кто знает этот язык. В мире существуют тысячи других языков, и люди, гдворящие на этих языках, не смогут меня понять. А чтобы мои слова поняли птицы и животные, и речи нет, ведь у них никакого языка не существует. Но если Махавира говорит в тишине, тогда понять его могут все. В чем же здесь разница? Тогда не важно, слушаешь его ты, растение, дух, небесная богиня или собака.