Легенда об учителе - Галина Северина

К Ире мы все-таки зашли, но совсем с другим настроением. Одна плохая отметка среди многих хороших не привлекла бы особого внимания, но если их будет три, включая математику, а это так и будет, я не сомневалась, то какой из меня председатель учкома? Даже самой маленькой работы мне не доверят, в стенгазету не возьмут. «А как, — спросят, — ты сама учишься?» Вот так-то! Протекали часики. Маятник замер.

— Напускаешь ты на себя, Натка! Не верю я, что ты с математикой не можешь справиться. Ты же хорошо отвечаешь по другим предметам, логически, с выводами! А то, что математику взялся вести Андрей Михайлович, нам всем на пользу. Знать лучше будем! — горячо убеждает Ира. У нее другой взгляд на вещи, пожалуй, идеальный: прочный сплав учебы и общественной работы.

Но последний год семилетки под руководством Родьки… Правильно сказал Поэт: мы оцениваем ушедших людей по тому, что они в нас оставили. Плохое наследство досталось мне от Родьки. А я-то думала, что победила его, сумела противостоять…

Жорка тоже рад перемене. Я видела, как они с Гришей обменялись рукопожатием. Но Жорка сам хочет стать математиком, решает задачи для собственного удовольствия, если они даже не заданы. Прочно, одинаково хорошо идут все предметы у Иры. И никто не может понять, что я совершенно не знаю программы седьмого класса, а шестого начисто забыла. Все смеются, как веселой шутке, когда я говорю об этом.

— Ну, ладно, ладно! Сменим тему. Вот увидишь, все обойдется! — утешает меня Света, у которой дела немногим лучше, но у нее неиссякаемая вера в счастливый случай.

Не может человек зря пропасть. В трудный момент кто-нибудь выручит. Физические и химические формулы были написаны у Светы чернилами на левой руке до самого локтя. На правой красовались математические равенства.

— Это помогает психологически, подстраховывает, как канатоходца в цирке. Совсем не обязательно смотреть! — всерьез уверяла Света и предлагала свои услуги.

Бедная Светка! На следующий день, когда она решала у доски уравнение, широкий манжет кофточки пополз вверх, обнажив лиловые иероглифы.

— Что это? Татуировка? — неподдельно удивился Андрей Михайлович, но, поняв, в чем дело, быстро прикрыл рот рукой.

Он прилагал все усилия, чтобы не рассмеяться. Густая борода его мелко тряслась. А какое веселье поднялось в классе! Я думала, что урока больше не будет. Сорван начисто. Света стояла у всех на виду красная, с глазами, полными слез. Хоть бы шла на место. Но она не двигалась. И тут меня что-то подтолкнуло изнутри, как год назад с Родькой.

— Ну что нашли смешного? Дураки! — закричала я, вскакивая, как отпущенная пружина.

И смех пошел на нет. Все тише, тише… Но не потому, что я закричала. Смех стихал, потому что перестал смеяться Андрей Михайлович.

Он стоял на своем обычном месте у стола и медленно переводил взгляд с одной парты на другую. Будто и не смеялся никогда, и борода его не тряслась.

— Садись, — тихо сказал он Свете и так же, как у меня на физике, быстро стер с доски написанную несуразицу.

Психологической поддержки не получилось. Канатоходец сорвался. До конца урока мы с ней что-то бессмысленно чертили в своих тетрадях.

После звонка Андрей Михайлович подошел к нашей парте.

— Извини меня, пожалуйста, — обратился он к Свете, — но это ты все-таки смой! — Он указал глазами на ее руки.

А мне ничего не сказал, только посмотрел так, что у меня сердце екнуло: нет, это мне даром не пройдет!..

— Нехорошо получилось. И зачем ты «дураков» пустила? — говорила на перемене Аня Сорокина, Ирина соседка по парте.

— Ничего, он все понял. Не такой человек! — успокоила Ира, но на Свету не могла смотреть без смеха. Обняв ее за плечи, прижала к себе, и Света затихла в ее маленьких, добрых руках.

«Понял он или не понял?» — гадала я. Не хотела же я его дураком назвать. К ребятам относилось… А как сверкнул он глазами! Ну не Синяя ли борода! Плохо приходится его семерым женам!

— А знаешь, Натка, — сказала мне Света, когда я поделилась с нею своими мыслями, — у него только одна жена, и с той разошелся!

— Кто сказал? — не поверила я. В конце концов, это была моя фантазия. Кому пришло в голову проверять ее?

— Аня Сорокина. Она все о нем знает. Влюблена с шестого класса.

— Не представляю, как можно влюбиться в Синюю бороду, хоть и с одной женой. Видишь, замучил он ее! Разошлись!

— Он к дочке в гости ходит. Хорошенькая, трехлетняя!

— И об этом Аня знает?

— Я же говорю: она все знает! Я бы тоже в такого влюбилась. Но он был тогда без бороды. Моложе. Отрастил, когда жена от него ушла…

Мы первый раз говорили со Светой о любви. До сих пор в моей жизни ничего еще не было. Не считать же детского катания с Тоськой на коньках! Но он так быстро переключился на Женю Барановскую, что все маленькие ростки зачахли в моем сердце. Лилькины же влюбленности меня только смешили. Вот и сейчас она не сводит глаз с Кирилла Сазанова. Но у Ани, наверное, что-то другое. Не в мальчишку же она влюбилась! Только зачем она выслеживает его?

— А ты еще ни в кого…

— Фу, чушь какая! — не дав мне договорить, замахала руками Света, а сама покраснела, и на глазах ее выступили слезы.

Что-то странное. Неужели скрывает? Кто же это может быть?

Но долго думать над этим не пришлось, потому что дальше все пошло, как в плохом сне. На первой же контрольной по математике мы со Светой схватили «неуды». Списать было, конечно, немыслимо под таким взглядом! Света что-то пыталась решать, а я просто подала чистый листок. Андрей Михайлович задумчиво повертел его в руках и отложил в сторону.

— По крайней мере, честно, — пробормотал он, но его услышал только Жорка на первой парте.

— Неужели ничего не могла сделать? — с недоумением спрашивал он меня. — Может, из гордости? С тебя станет!

Было бы чем гордиться… Андрей Михайлович, прочитав результаты контрольной перед классом, объявил:

— Работать придется всем много, ну а этим (он назвал несколько фамилий, в том числе мою и Светину) предлагается месячный срок для исправления. Если положение не изменится, переведем на класс ниже. С такими пробелами в знаниях сидеть в восьмом — зря терять время!

Странное у меня было ощущение. Будто бы не обо мне шла речь. Я сидела, откинувшись на спинку парты, и глупо улыбалась. Ира в отчаянии твердила:

— Ну как ты могла? Кого же теперь в учком?

— Кого в учком, не знаю, а вот кто в дураках остался — понятно! — ткнул в меня пальцем долговязый Генька Башмаков и захихикал.

Выборы в учком прошли без меня. Председателем стала худенькая, раздражительная Аня Сорокина, та самая, что всё знала о личной жизни Андрея Михайловича и чуть ли не была причастна к ней: поговаривали, что она писала ему письма, на которые он не отвечал. Все это отталкивало меня от Ани, и я была даже рада, что не вошла вместе с ней в учком. Из наших выбрали Гришу. Впрочем, о чем я думаю? Какой здесь учком! Жить в этой школе мне осталось один месяц. Господи, что же будет со мной дальше?

Ложась спать, я посчитала по пальцам, когда окончится испытательный срок. Вышло, к 15-ой годовщине Октября. Хороший же подарок получит от меня самый дорогой, любимый мой праздник-ровесник! Вот когда я, наконец, заплакала. Неудержимо, плотно накрывшись подушкой, чтобы не услышала Нинка.

И вспомнилось, как ходили на демонстрацию в Кунцево всем боевым звеном. Мы выпускали галстуки поверх пальто, и нас распирало от гордости и счастья! А год назад с комсомольскими билетами в нагрудных карманах крепко печатали мы шаг на старом Можайском шоссе, о котором так хорошо писал мой Поэт:

Все открыто и промыто,Камни в звездах и росе;Извиваясь, в тучи влитоДыбом вставшее шоссе.

Мы шли по мокрому булыжнику, блестевшему в вечернем свете, верили в будущее, жаждали подвига, большого дела… Куда же все пропало? Не только Родька оставил во мне след. Были же и другие! Их больше!

«Распустить себя легко, а вот собраться снова — потруднее!» — эти слова говорила нам в Немчиновке вожатая Юля.

Я перестала плакать. Тяжелый комок в груди сам по себе растаял. Я зажгла свет и накрыла лампочку жестянкой из-под столярного клея. В ящике под столом отыскала старые учебники математики. Шестой, седьмой класс. Многовато, конечно. Но надо, надо! Две недели на шестой, нет, хватит и одной! И три на седьмой… Я суетилась, шелестела страницами, пока в перегородку не постучала мама.

— Ты что, с ума сошла?

— Нет, нет, как раз наоборот! — радостно шепнула я и щелкнула выключателем.

В темноте раздалось мирное тиканье старых часов. Неужели маме удалось их наладить?..

Я — ЧЕЛОВЕК

Никогда за всю свою пятнадцатилетнюю жизнь я не жила так напряженно. С точки зрения многих, я делала одну глупость за другой.