Остров Немого - Гвидо Згардоли

На самом же деле старик думал, что эта работа на маяке – настоящее спасение для парня. Он успел привязаться к своему странному работнику и желал ему лучшей – и долгой – жизни. Только канатчик держал чувства при себе: ему не хватало то ли слов, то ли смелости, чтобы сказать о них вслух.

И вот Арне побрился, сходил в баню за полриксдалера и предстал перед Йолсеном в новом пиджаке, держа в руках рабочий контракт и пытаясь изобразить улыбку на изрезанном лице. С того дня он перестал быть просто Немым и сделался для всех смотрителем маяка Арендала. Но и это не заставило его заговорить. На острове, где Арне оставался единственным жителем, слова теряли значимость, превращались в простую условность. Арне решил не облачать предметы в звуки и остаться в тишине. Вот почему кто-то в шутку назвал Шрам островом Немого. И это прижилось.

8

С маяка Арне наблюдал за большими парусниками, идущими по проливу на юг, за рыбацкими лодками у берега и птицами, что вечно кричат и ищут рыбу. Большие и малые суда, все, кто легко проходил это опасное место, мысленно благодарили смотрителя маяка. Поначалу Арне было нелегко: с каждым днем, с каждой минутой он обретал новую жизнь, и это казалось таким странным и непривычным. Но всё же он размышлял о будущем – жизнь больше не заканчивалась с заходом солнца, она продолжалась. Одиночество никогда не пугало его, скорее наоборот: он стремился к нему и полагал, что тот, кто научился быть один, победил свой страх. Одиночество словно утолщает кожу или заглатывает тебя целиком, и там, в его укромной утробе, ты в безопасности – далекий от всего мира. И если ты стоишь на краю одиночества и не срываешься в пропасть, значит, ты его преодолел. В любом случае работа на маяке казалась Арне менее сложной и напряженной, чем служба на корабле во время войны. Ему хотели прислать помощника, чтобы тот был на подхвате, но Немой отказался: он согласен на должность смотрителя маяка, только если будет жить на острове один.

Когда дело дошло до замены старых ламп на более мощные аргандовы – они светят раза в два ярче, – Арне поразил членов гильдии, справившись с заданием самостоятельно и без единой ошибки. А через несколько лет он даже установил тяжелые концентрические кольца линзы Френеля, отчего свет стал еще интенсивнее. Конструкция включала систему канатов и шкивов и была проявлением настоящей инженерной мысли!

Маяк Арендала работал от заката до рассвета, светил в темные и туманные дни, во время штормов и гроз, и все его механизмы работали без перебоя, словно колесики больших часов. Стекла и цилиндры ламп всегда были чистыми, баки – полными масла, а фитили Арне аккуратно менял каждые четыре часа. Так он всем доказал: одного человека для обслуживания маяка вполне достаточно. В общем-то, если знать, что и как нужно делать, и располагать достаточным количеством сил и времени, с этой работой можно справиться. Однажды Арне пришлось спасать несчастных моряков торгового судна, которое село на мель, несмотря на то что он подавал им сигнал остановиться. Смотритель маяка спустил на воду весельную лодку, хранившуюся рядом с доком. Он сладил со всем в одиночку. Сбрасывая тросы и везя моряков в порт Арендала, думал только о спасении людей, а не о том, что его назовут героем. Арне поступил так, как, по его разумению, должен поступить любой смотритель на его месте.

Всё бы ничего, но Арне бесконечно печалила невозможность услышать ветер. И, кажется, не было в этой грусти ничего непереносимого, однако она казалась ему едва ли не самой горькой на свете. Иногда он смотрел на гнущиеся до земли кусты, или на причудливые круги чаек в воздухе, или на бьющиеся о скалы волны, пытаясь изо всех сил услышать дыхание, голос ветра. Но он забыл этот звук и никак не мог вспомнить, представить его.

Арне втягивал воздух, изучая ароматы острова: сладкие, горькие, нежные, сильные – разные в каждое время года, они делились настроениями земли, раскаленных летних камней, дикого вереска, льда, теплых волн или мрачной морской глубины.

Открытые пространства заполняли тишину. Свет играл: то набирал силу, то прятался в тени, превращая море в палитру художника. Арне чувствовал движение ветра сквозь пальцы, когда на верхней галерее выставлял руку так, что казалось, будто он посвящает свой остров в рыцари. Иногда Арне зажимал кулак, словно пытаясь поймать ветер. Но, конечно, напрасно. Опаленная солнцем кожа лица стала нежной и тонкой, такой тонкой, что под ней проглядывали крошечные голубые жилки, по которым текла жизнь. Эта сторона лица, в отличие от той, другой, была чувствительной. Он подставлял лицо ветру: пусть подует, коснется или, как Арне любил представлять, поговорит с ним и его ранами на неизвестном языке.

Он шел по балкону, рассматривая северную часть побережья, как вдруг увидел лодку Финна Хёбаака. Та приближалась, скользя кормой по воде, ровно, не раскачиваясь в стороны. Каждый первый понедельник месяца на ней привозили продукты. Арне узнал большую фигуру Пелле Йолсена и его родственника, который встал так, что корпус лодки накренился. Они разговаривали. Арне было интересно, какой голос у Йолсена: громкий и властный, под стать его фигуре, или, напротив, тихий и робкий. При этой мысли Арне улыбнулся, но улыбка, как всегда, не задержалась на его лице. Он вернулся к фонарю, который стал холодным и влажным, а потом решил спуститься в свою каморку – небольшое помещение с письменным столом, полкой для бортового журнала, крохотной, но жаркой дровяной печью и соломенным мешком: время от времени смотритель маяка любил поспать на нем. Стены были завешены морскими картами и метеорологическими таблицами, пожелтевшими от времени.

Арне еще раз огляделся и стал спускаться: сто восемьдесят девять ступеней вели вниз, но он не слышал, как глухо они поскрипывали и как ветер со свистом скользил по ним, – смотритель маяка, как всегда, внимательно и осторожно переступал с ноги на ногу в беззвучном пространстве. Над входом в комнату на старой штукатурке виднелись следы от доски, которую недавно сняли. На ней был изображен герб шведской королевской семьи и дата