Записки венецианца Казановы о пребывании его в России, 1765-1766 - Джакомо Казанова

- “При том же”, прибавил граф, “так как вы произвели хорошее впечатление, то, по всей вероятности, удостоитесь приглашения бывать при дворе, - и тогда, если заявите желание вступить здесь на службу, то получите место”.

Недоумевая, какое место могло бы мне быть подстать в стране, где постоянное житье не особенно улыбалось моим мечтам, я был, однако-ж, весьма польщен известием, что государыня приняла о моей особе благосклонное мнение и обрадован: возможностию иметь доступ ко двору. И так, я в полной мере воспользовался данным мне правом и каждое утро ходил гулять в царские сады, где снова встретил императрицу. Для меня было чрезвычайно лестно, что она сама заговорила опять о вопросе,, которого я коснулся при первом моем представлении.

- “То, чего вы желали для чести России, уже сделано”, сказала она. “Отныне впредь, на всех письмах и сообщениях, идущих от нас заграницу, также как и на всех официальных документах, могущих иметь значение для истории, будут выставляемы числа того и другaгo стиля, одно над другим”.

- Я доложу вашему величеству, что старый стиль различествует от нового на одинадцать дней и что в конце нынешнего века разность эта еще увеличится. Что же вы сделаете с излишком, который образуется вследствие этого?

- “Я все предусмотрела. Последний год века, который, по грегорианскому счислению, не будет высокосным в Европе, придется не высокосным и у нас. Притом ошибка допускает разницу на 11 дней, совпадающих как-раз с тем числом, которым ежегодно умножают эпакты. Это дает нам право сказать, что ваши эпакты те же, что и наши, с единственным различием на один год. Относительно праздника Пасхи мы предоставляем первое слово вам. Вы полагаете равноденствие 2-го марта, а мы его определяем 10-го; но, в этом случае, вы не более нас научились от астрономов... иногда вы бываете правы, а иногда нет, ибо то число, когда настает равноденствие, есть переходящее: оно наступает одним, двумя и даже тремя днями раньше или позже... Вы можете даже убедиться, что в счислении своем вы не сходитесь неизменно с евреями, которые сохранили у себя особую вставочную прибавку дней (Pembolisme)”.

Я был озадачен. Вот полный курс астрономии, подумал я. Затем приискивая возражения, я сказал:

- Мне остается только преклониться пред доводами вашего величества; но как же быть с вопросом о праздновании Рождества?

- “Я ожидала, что вы это скажете. Рим прав в этом отношении и вы хотите заметить, что Рождество не празднуется во время солнцестояния, как следовало бы праздновать. По моему, подобное замечание не имеет особенного веса. Сверх того, справедливость и политика обязывают меня поддерживать эту маленькую неправильность. Я не могу, вычеркивая 11 дней из календаря, заставить несколько миллионов человек, - да и себя в том числе, - потерять годовщину дня их рождения и имянин. Как знать? Пожалуй, сказали бы, что я отняла 11 дней у жизни человеческой; наконец, стали бы смотреть на меня, как на безбожницу и нарушительницу вселенских постановлений Никейского собора”.

Аргумент не допускал возражений. Всякий поймет, что не было средств оспаривать непогрешимость Никейского собора. По мере того, как императрица говорила, мое удивление возрастало с каждым ее словом; но скоро я заметил, что она пересказывала все это, как алейшее урок, и что если следовало удивляться, то разве ее памяти. Действительно, я узнал на другой день, что великая Екатерина имела у себя в кармане небольшой трактат об астрономии, с помощью которого ей удобно было выказать знание этого предмета. Впрочем, она выражала свои мнения (внушенные ей предварительно) с примерною сдержанностию, она искала эффекта в самой себе, а не в том, что говорила. От природы своенравная и настойчивая, она поставила себе законом сохранять совершенно ровное расположение духа, - привычка, нелегко достающаяся и стоившая ей громадных усилий. В то время, как я видел Екатерину, она была еще молода, высока (sic), белолица, полна, с предрасположением к тучности, имела открытый вид и благородное выражение лица. Люди, которые не признавали главным достоинством наружности правильные черты и гармонию всех лицевых частей, считали Екатерину красавицей. Я в особенности был тронут ее добротой, которая со всех сторон привлекала к ней сочувствие и доверие, столь необходимые монархам, тогда как, напротив, оне отталкивались строгим видом и неприветливостью ее соседа, короля прусского. При обзоре деятельности и всей жизни Фридриха II, удивляешься высокому его мужеству, которое он выказал в своих войнах; но скоро убеждаешься, что он пал бы без поддержки счастия, много послужившего его успехам. Фридрих II многое вверял случаю: это был игрок, по крайней мере, на столько же отважный, на сколько ловкий. Теперь возьмите в сравнение историю Екатерины: вы увидите, что она мало рассчитывала на такие успехи, которые ловятся на лету; что она выполнила дела, которые дотоле Европа признавала невозможными, и что она, казалось, полагала гордость свою лишь в том, чтобы уверить свет, как легко для нее было совершение славных деяний.

Императрица не один еще раз говорила со мной о календаре. Это ни алейшее не подвигало дела вперед. Я решился ей представиться еще однажды, располагая завести речь о другом предмете. И так, я отправился в Czarnokowo (Чернышево?). Увидев, что я иду, она подозвала меня знаком.

- “Кстати”, начала она, “я забыла вас спросить, осталось-ли у вас еще какое-нибудь возражение против предположенной мною меры?”

- Все по предмету календаря?

- “Да”.

- Я доложу вашему величеству, что преобразователь его сам признал маленькую неточвдсть в своих вычислениях; но эта ошибка так мало заметна, что потребует исправления разве через восемь или десять тысяч лет.

- “Мои вычисления согласуются с вашими; но если последние правильны, то папа Григорий VII напрасно сознал свою ошибку, потому что законодатель не должен подозревать за собой ни бессилия, ни неуменья. Не смешно-ли думать, что если бы преобразователь календаря не исключил высокоса в конце столетия, то мир в течение 50-ти тысяч лет имел бы одним годом более, - тогда как в течение этого периода равноденствие прошло бы около 150 раз по всем дням года, а праздник Рождества приходился бы от 10-ти до 12-ти тысяч раз в самой средине летней поры! Преемник святаго Петра, как его называют, встретил в своей пастве сговорчивость и податливость, каких он не мог бы надеяться найти здесь, где существует приверженность к старым обычаям”.

- Для меня несомненно, что воля вашего величества превозмогла бы все эти препятствия.

- “Желаю этому верить. Но какое огорчение было бы нанесено членам нашего духовенства, если бы я принудила исключить из календаря около сотни имен святых, памяти коих посвящены 11 последних дней! У вас, католиков римской церкви, полагается один святой на каждый день года, а у нас бывает по десяти или двенадцати в день. Кроме того, вы возьмите во внимание, что старейшия из государств крепко держатся за свои первобытные учреждения. И народ имеет основание чтить эти учреждения, как благия и священные, потому что оне были всегда неизменны. На этот счет я далека от того, чтобы порицать, например, обычай вашего отечества - начинать год с 1-го марта; для вашей страны в этом обычае является почетное доказательство ее древности. Только не происходит-ли из того какой-нибудь запутанности в счислении времени?”