C-dur - Алексей Ефимов

Саша был объектом самого пристального, неотступного внимания со стороны Наты. Отпуская шпильки в его адрес, она забалтывала его и спрашивала о верности Вике. Отшучиваясь, он задавался вопросом: что ей от меня надо? Развлекается? Пробует силу чар? Для самоуспокоения он отводил чувствам самую нижнюю строчку в списке.

– Привет! – она поздоровалась, сонно на него посмотрев.

– Хай! – он взглянул ей в глаза и тут же перевел взгляд на крепкие белые ноги.

– Выставочный Центр временно не работает, – сообщил он.

– В смысле?

– Потоп.

Она открыла дверь в туалет.

– Блин!

– К Андреичу надо. Он дрыхнет или с похмелья.

Положив пенал на эмалированную раковину (на соседней лежала фанера, что означало – «кран не работает»), Ната пошла в блок напротив, чтобы воспользоваться тамошним санузлом.

Саше пошел в дальний блок, с полотенцем через плечо.

Он вернулся через минуту-другую.

Склонившись над раковиной, Ната чистила зубы. Она скосила на него глаз, когда он вошел. Увидев ее в пикантном ракурсе, он раздел ее мысленно. Классная у нее попа. Если бы он захотел, то, пожалуй, давно бы увидел ее воочию – но он верен Вике.

Он вошел в комнату.

Воздух здесь спертый и вязкий. Стараясь реже дышать, он пробрался к окну и открыл настежь форточку.

Сонное царство.

Орангутанг-брюнет спит на спине с открытым ртом, всхрапывая время от времени, а светловолосый уткнулся лбом в стену, спрятавшись под одеяло. Сергей Чудов и Слава Дерягин – тяжкий крест Саши на все эти годы.

Он возвратился в блок.

Здесь Ната с прежней энергией чистила зубы и вновь скосила на него карий глаз. Кажется, она улыбнулась.

Он вышел из блока в коридор, а из него – на балкон.

Город поздоровался с ним автомобильным гудком. Он был живой, этот город.

Вдохнув утренний воздух, Саша окинул взглядом привычный пейзаж. Вдали, прямо по курсу (туда убегала улица Каменская, скрытая за деревьями) торчала двенадцатиэтажная свечка, слева взмывали в небо осветительные мачты стадиона «Спартак» (он не раз на них лазил), а под ногами, слева направо и справа налево, асфальтовой рекой текла улица Фрунзе. Через улицу, напротив общаги, взгляд упирался в трехэтажный кирпичный корпус кондитерской фабрики, с фирменным магазином внизу (от фабрики вкусно пахло), а слева к ней примыкало здание Новосибирского института травматологии и ортопедии, название архитектурного стиля которого Саша не знал (у здания были колонны).

Он любил стоять на балконе и смотреть сверху на город. Снизу ты видишь меньше, мир прячется за зданиями и деревьями, и маленькое загораживает большое. Так и в жизни: нужно подняться над суетой, над сиюминутным, над бытом, чтобы увидеть путь и главную цель.

Всякий раз, когда он выходил на балкон, он вспоминал, как три с лишним года назад, в мае девяносто третьего, он стоял на балконе тремя этажами выше, в стельку пьяный. Навалившись грудью на перила и свесившись во тьму майской ночи, он выплескивал яд из желудка на черные кроны деревьев. Пили в честь сдачи первого вступительного экзамена, по иностранному языку.

Через два года он в последний раз выйдет на этот балкон. Еще целых два года. Или всего два?

Он вернулся в блок.

Наты здесь не было. Вдохнув смесь приятных запахов, оставленных ею, он почувствовал, как внутри сладостно защемило, потянуло, зажгло – и воображение подкинуло пару картинок. Они сразу исчезли как призраки. Через миг все успокоилось.

Он вошел в комнату.

Чудов проснется скоро, в течение получаса, а Слава – часа через два. Слава – проблема. Он смотрит телек чуть ли не до рассвета, а потом спит до обеда, и пушкой его не поднимешь. Старенький телевизор, взятый в общежитском прокате, с первого дня стал яблоком раздора в их без того не особо дружной компании. Он не умел показывать два-три канала одновременно. Мнения разделялись, спорили жарко. Как правило, побеждал Слава, в силу патологически развитого упрямства. Спорить с ним было делом нелегким – проще было махнуть рукой и избить его мысленно. Когда он нервничал и гнул свое, его бледное лицо покрывалось красными пятнам. Он лаял резко, отрывисто, не глядя тебе в глаза, и походил на бульдога. Как с ним общаться? Как ладить? Если раньше с ним проводили душеспасительные беседы по поводу ночных бдений, то со временем бросили это дело. Бессмысленно. «Можно потише, а?!» – буркнут ночью, и все. Случалось, он засыпал перед включенным телевизором, и это просто бесило. Сволочь он, в общем. Мучаются с ним год. На что Чудов не сахар, и то с ним легче. Хотя они тоже ссорятся и, бывает, играют в молчанку по несколько дней кряду, они вынужденно дружат против Дерягина. Даже в самые сложные времена они идут единым фронтом на несговорчивого соседа. Как-то раз дело едва не кончилось мордобоем, до того накалились страсти. В периоды просветления Слава улыбался, шутил, не спорил до бесконечности по всякому поводу – одним словом, был человеком – но, к сожалению, это случалось редко. Его кумиром был Тайсон. В изголовье его кровати висел постер с Тайсоном в стойке. Мрачная физиономия Майка была зеркалом личности Славы. Знает ли он, как он тяжел? Он супертяжеловес, Слава Тайсон. Трудно себя оценивать, да и не очень приятно – если пробовать быть объективным. Кто хочет вытащить из-под кожи что-нибудь грязное, слабое, подлое? Кто хочет выжечь в себе идола? Как жить после этого? Нет, пожалуй, не стоит. Думай о себе так, как хочешь о себе думать, наш Слава Тайсон. В конце концов, у тебя крепкие кулаки, крепкий лоб – это твои верные средства в битве за жизнь согласно теории Дарвина.

Теперь немного о Чудове.

Он был широкоплеч, кареглаз и имел обыкновение заигрывать с каждой встречной юбкой, а со многими – спать. Чем покорял он девушек – оставалось загадкой. Внешне он, по субъективному мнению Саши, не был красавцем. Брови темные и густые, над верхней губой-пельменем – наждачка, нос – а-ля Джимми Хендрикс, волосы через две недели после стрижки принимают форму шара, как у мальчика-негра, – одним словом, нечем похвастаться. Зато он улыбчивый, общительный и энергичный. Он тщательно следит за внешностью, по полчаса вертится перед зеркалом и обливается с ног до головы дешевым парфюмом, в особенности перед свиданиями. Он обхаживает девушек по старой стандартной схеме: цветы, театр, койка. С дамами он нежен, ластится к ним аки телок к мамке. У него были романы с библиотекарем и с администратором вычислительного центра, поэтому он может взять на ночь книгу, которую никому не дают на вынос, и сидеть за компьютером сколько душе угодно, сверх положенных двух часов. Со всеми бывшими он в дружеских отношениях, поэтому льготы бессрочны. Столь удачное сочетание чувств и выгод – феноменально. Что самое интересное – есть у него девушка в Харькове и есть планы взять ее замуж по окончании ВУЗа. Планы серьезные, как сам утверждает. Летом он ездит в Харьков – к ней и к бабушке с дедушкой. Бедная девушка. Ждет его, мучается, грезя свадебным платьем, а он ни в чем себе не отказывает.

У него еще много минусов, длинный-предлинный список. Он не любит хард-рок, и этим все сказано. Он любит сладенький поп. Магнитофон «Вега» – поле битвы, где два мира сталкиваются лбами. «Scorpions» – нейтральная зона. Кроме того, представьте себе человека, который: во время приема пищи трет рот тыльной стороной ладони (два быстрых движения – слева направо и справа налево); кричит по-тарзаньи под настроение; громко фыркает и кряхтит утром, вламываясь в комнату с полотенцем на шее; топает по слоновьи; любит петь и страшно фальшивит. Представьте – вы каждый день с ним вместе, в этой маленькой комнате-камере, вынужденно вместе, и антипатия ваша взаимна. Что вы чувствуете? Вы понимаете Сашу Беспалова?

Кстати, в том, что касается женщин, Дерягин был полной противоположностью Чудову. За все время у него был один роман, да и тот зачах на корню. Не до этого. Позже. Надо учиться. Надо много учиться. До ночи, а может быть, до утра. Под звук телевизора. Под раздражение соседей. Под мысли о собственной значимости и исключительности.

В общем, весело жили, да?

В тесноте и в обиде. Ограниченное пространство не сплачивало – сталкивало. Три индивидуальности, три разных характера, три видения мира, – и каждый думал, что он лучше знает, как надо жить.

Тем временем утренний моцион Саши шел своим чередом.

Он заправил постель и, включив чайник, бросил взгляд на Дерягина. Тот спал на спине, скрестив на груди руки. Странная поза, но он часто так спит. Он отгораживается от всех даже во сне.

Чудов ворочается, вздыхает, и это значит, что миг пробуждения близок. Он проснется, поднимет голову и возьмет часы с тумбочки, у изголовья кровати, чтобы сонно взглянуть на стрелки. Потом он сядет, выкрутит шею влево и вправо, встанет, оденется и, взяв умывальные принадлежности, с полотенцем на шее выйдет из комнаты. Перед дверью громко зевнет. Все предсказуемо, без вариаций.