Самки - Сергей Анохин

В окно с трудом просунулась упитанная сержантская физиономия:

– Документики…

– Эй, Скворцов, поди-ка сюда!

Сержант вытащил голову из машины, сделал шаг, обернулся к Ученому:

– Сам сходи на пост, там им покажи.

Михаил медленно вылез из джипа, несколько секунд постоял, приходя в себя.

Дверь поста была приоткрыта, за ней слышались возбужденные голоса – гаишники взахлеб обсуждали последнюю игру «Спартака». Он бросил взгляд назад. Толстая задница сержанта скрылась за бортом МАЗа. Все так же неторопливо Ученый обошел пост, остановился, перевел дух, непочтительно отлил на стену и легкой походкой вывернул с противоположной стороны. Гаишник уже смотрел документы Отвертки.

– Ну как? – поинтересовался он, оторвав глаза от Эдикова техпаспорта. – Проверили?

Отвертка нервно откинул челку и вытер пот с высокого блоковского лба. Наверно, именно так выглядел великий русский поэт после посещения допроса всесильной фрейлины Вырубовой – изрядно, говорят, она следователей помучила.

– Все в порядке, – широко улыбнулся Ученый и рванул на себя дверцу.

19 августа 2007 года

Михаил Стерхов – Ученый

Стерхов рванул на себя дверь, в два шага пересек предбанник и оказался в небольшом зале, оформленном то ли под итальянскую харчевню, то ли под грузинскую корчму. Слева по решетчатой перегородке змеилась посеревшая от пыли пластмассовая лиана, три столика вдоль нее были заняты. На противоположной стороне – действительно прямо напротив него – стоял маленький, на двоих, пустой столик. Как раз второй от окна.

Уже понимая, что ни на нем, ни под ним никакого футляра нет, он все же прошел к столу, сел. Машинально посмотрел под стул. Судорожно сглотнул.

Кинули. На понты берут. Слава тебе…

– Что-нибудь желаете?

Он поднял голову. Похожая на Барби официантка с такой же, как у знаменитой куклы, искусственной улыбкой безразлично смотрела на стену.

– Послушайте… э-э-э… тут несессер, – на всякий случай невнятно забормотал он.

– Да! – тут же оживилась официантка. – Розо…

Она подозрительно поджала губы.

Михаил обреченно кивнул.

– Из розовой кожи с переплетенными буквами эль и эс… латинскими… – Для наглядности он, как старательный идиот, начал выписывать в воздухе вензель, но, посмотрев ей в глаза, на секунду замер с вытянутым перед собой пальцем и открытым ртом.

Девушка продолжала стоять в той же услужливой позе, но взгляд ее стал осмысленным и выразительным.

Михаил плавно опустил руку в карман, извлек бумажник, не считая вытащил пачку купюр и положил на стол. Скорости, с которой исчезли деньги, поразился бы даже гоголевский чиновник. Но и с такой же скоростью девица метнулась за стойку и через мгновение аккуратно положила перед Михаилом до боли знакомый несессер. Лесин. Сомнений быть не могло.

– Что ж это ваша подруга такие ценные вещи забывает? – прокудахтала она.

Дальше он уже не слушал. Отбросив стул, ринулся к выходу, по дороге отшвырнув кого-то попавшегося навстречу.

Сколько еще остается до трех? Успею?

Из центра через пробки, с кучей улиц одностороннего движения?

Надо успеть!

19 августа 1994 года

Алексей Николин – Колокольчик

– Мне надо успеть! – прохрипел Колокольчик. – Я ж лидер, а вы задерживаете…

Он сидел за рулем заляпанной грязью «Хонды», одной рукой прижимая к расстегнутой косухе блестящий ярко-оранжевый шлем, а другой поправляя бандану на голове.

Ученый, который притормозил метров за десять перед ним, с тоской думал о том, что сейчас произойдет.

Ну какого рожна надо было так гнать! Ехал бы мимо поста хотя б под восемьдесят, не тормознули бы… Гаишникам лень лишний раз перед дешевой тачкой рукой махнуть, а уж тем более перед непрезентабельным с виду байком – специально ведь перед выездом замазали новенькие блестящие бока. Так нет же! Лехе непременно скорость нужна, кураж… Вот и докуражился.

Почти приехали уже – вон он, Клин, виднеется. А теперь что?..

Вообще-то угоном мотоциклов они обычно не занимались – не их полянка. Но именно в этот раз Перстень получил заказ от какого-то очень уважаемого человека, а потому отказать не мог. Вернее, отказаться от этого не могли Ученый с Колокольчиком, которые на днях здорово облажались.

А было так. Перстню пришла информация, что на стоянке возле ВДНХ поставили полдюжины новехоньких «крузеров» – только-только с таможни, вот и надо урвать хоть один, пока не запылились. Лучше, конечно, сразу пару, но кто его знает, вдруг сторож бдительным окажется, спать не будет, полюбопытствует, как это сразу две тачки в путь собрались?..

Сторож, однако, мирно дрых перед мерцающим ровным голубым цветом экраном телика (было около четырех утра). Здоровенная кавказская овчарка через две минуты общения с Лехой превратилась в жизнерадостного трехмесячного щенка и весело трусила рядом с ним. Был у Колокольчика такой удивительный дар – любая четвероногая зверюга слушалась его, как хозяина. Сам-то Михаил не подошел бы к ней ближе чем на полсотни метров, будь она даже в наморднике. И будто специально для них в эту ночь возле стоянки не горел ни один фонарь. Мутная луна давала ровно столько света, чтобы обозначить собственное присутствие на небе, дальше ее честолюбие не простиралось. Короче, все способствовало удаче. За исключением тех самых «крузеров». Их не было.

Нескончаемые ряды «шестерок», «восьмерок» и «девяток» кое-где были разбавлены «Гольфами» и «Волгами». В дальнем углу возле забора притулилась одинокая «Нива». Впечатление было такое, будто попал на совковую стоянку начала восьмидесятых.

Ученый оглянулся на Колокольчика:

– Уходим?

– Что, вот так просто?

– А что тут… – Он осекся.

Прямо перед ним поблескивал золотистыми боками «Форд-Тауэр».

Не сговариваясь, они бросились к машине… К восьми часам, когда на стоянке уже начали сновать первые клиенты, заскучавшая кавказка покинула пост возле Колокольчика и как бы нехотя, вразвалочку, направилась к своей будке. Выспавшийся сторож вынес огромную – литров пять, не меньше, – кастрюлю с аппетитно дымящейся похлебкой.

Ученый вытер пот со лба:

– Все, поехали.

Между рядами «Жигулей» они аккуратно вырулили ко входу, медленно проехали мимо широкой задницы сторожа, наклонившегося над кастрюлей, и выскочили на простор. Ровно через сто метров начинался забор новой стоянки. Вдоль него, залитые восходящим утренним солнцем, гордо стояли сияющие «крузеры». Между ними бойко сновали люди в спецовках…

И вот в наказание за этот прокол Перстень потребовал «Хонду». Угнали. Удачно. До этой вот минуты, когда гаишник, неизвестно с какого бодуна, решил вдруг проявить служебное рвение.

– У нас автопробег до Питера, – ныл в это время Леха. – Я их уже километров на двадцать обогнал, машина-то – зверь, сам видишь… Откуда у меня с собой документы? Там вон, сзади, может, везут в машине, а я-то при чем? Мне б первым успеть…

Гаишник – совсем еще пацан, лет двадцати – молчал.

– Вот проиграю… – нудно завыл Колокольчик. – А за что?..

– Ладно, – махнул рукой мент. – Только… только ты, парень…

Он замялся, воровато оглянулся на закрытую дверь поста и, будто прыгая в ледяную прорубь, бухнул:

– Прокати меня! Метров триста. Хоть узнаю, как оно…

– Да легко!

Через два километра Ученый проехал поворот, из-за которого выворачивал необыкновенно счастливый гаишник с раскрасневшейся и удивленной физиономией.

А еще через два часа после того, как новый владелец укатил на «Хонде» в светлую даль, расслабившийся и умиротворенный Михаил Стерхов в тени ветвей развесистой липы слушал нехитрый рассказ Алексея Николина. О тернистом пути, приведшем его в большую жизнь.

История пацана с рабочей московской окраины была вполне ординарной, хотя и полной мелких, но весьма драматичных событий.

– А первый угон у меня был в восемнадцать лет. Приятель заказал. Белую «шестерку» «Жигули». Новую. У него-то самого была, но старая совсем, ржавая. Сам-то он маменькин сынок у богатой мамы. И цену платил двойную! А у меня был приятель с детдома-интерната. Звали Жорой. Такой, весь на мурке, то есть блатной. Уже отсидел к тому времени на малолетке за бакланку-хулиганку. Я – к нему, потому что он с такими же друганами уже давно дергали «девятки». Продавали по тонне баксов барыгам на Кунцевском рынке. На их счету было к тому времени полсотни тачек примерно. Дали они мне Жорика. Пройдешь, говорят, с ним в пополаме, в доле. Тысяча шестьсот, то есть по восемьсот на рыло.

Ночь, мороз – минус тридцать два. В руке ножовка по металлу, чтобы перепилить руль. Отвертка с молотком – сбить кольцо на замке. И конечно, перчатки. Стояла эта «шестерка» во дворе у подъезда. Мне Жора все объяснил, я начал, а он с ножом у подъезда… ну мало ли что… Я лисичкой-отмычкой дверь открыл за секунду. Сбил кольцо, завел, как ни странно, на морозе за минуту, открыл окно, кричу ему: «Падай!» Вдвоем навалились, в четыре руки сломали замок на руле, и я с ним поехал вдоль двора… Разогнались до шестидесяти кэмэ. Я тормозить, а там на педали какой-то огромный замок – не увидел по незнанке – и на полном ходу в «Москвич» влетели… Разбили. Убежали. Отсиделись в подъезде до утра, и по домам.