Морской лорд - Вирджиния Кантра

Что он сметет ее с ног и увезет, как принц из сказки?

Дура, дура.

Она не искала сочувствия. Или спасения. Особенно от какого-то незнакомца с холодными глазами, который скрутил ее внутренности в узлы.

Как хорошо, что он не предложил ничего из этого.

— Садись, — сказала она. — Я принесу тебе тарелку.

Он поднял брови.

— Ты должна присоединиться ко мне.

Не «Ты присоединишься ко мне?». Не вопрос или просьба. Очевидно, он ожидал, что она сядет рядом и сделает вид, что все нормально.

Люси прикусила нижнюю губу. И она сделает.

Потому что делала так всегда.

Как правило, Конн обращал мало внимания на то, что ел или не ел. Но горячая еда отличалась от его обычного сырого питания. Простое тушеное мясо возбудило его аппетит.

Он смотрел на девушку — Люси — как она убрала со стола и вымыла грязную посуду. На своей собственной территории она была действительно довольно компетентна. Он наблюдал четкие, практичные движения ее рук, когда она ополаскивала тарелку и ставила ее на столешницу, чтобы высохла. Худые, загорелые руки с длинными, тонкими пальцами и сильными запястьями.

Она также возбуждала его аппетит.

Конн нахмурился. Он пересматривал свое мнение о ее привлекательности. Он, по-прежнему, не понимал, что он здесь делает.

С полотенцем в руках она отвернулась от раковины и протянула его ему.

— Вытирай.

— Прошу прощения?

Она указала на столешницу заставленную посудой.

— Я выйду из комнаты. Нужно, чтобы ты вытер посуду.

Неожиданный блеск появился в ее глазах.

— Ты не знаешь, как это делается, не так ли?

Он смотрел на нее со смешанным пониманием и раздражением. Она смеялась над ним?

— Я верю, что могу научиться, — сказал он и взял полотенце.

Они работали в тишине до тех пор, пока все тарелки не были высушены и убраны.

— Что насчет этого? — спросил он.

Она посмотрела через плечо на большой горшок на столе.

— Все нормально.

— Там еще есть еда.

Не много. Конн наполнял свою тарелку дважды. Но …

— Это лишнее, — сказал он.

Она забрала у него полотенце, не встречаясь с ним взглядом.

— Возможно, мой отец захочет что-нибудь, когда вернется домой.

Возможно?

Он идет в бар при гостинице, так она сказала, и пьет там до тех пор, пока они не перестают его обслуживать.

— А если он слишком пьян, чтобы есть? — спросил он.

Люси возилась с полотенцем, расправляя его на перекладине дверцы духовки, чтобы высушить.

— Тогда утром, перед тем, как уйти на работу, я все выброшу.

— И тогда вымоешь горшок?

— Да.

— И приготовишь еще что-нибудь.

В этот раз это был не вопрос.

Она пожала плечом.

— Полагаю, ты думаешь, что это глупо.

Да, глупо. И любезно.

Он восхищался ее упорством. Он понял, каково это расплачиваться по чьим-то обязательствам, день за днем, год за годом, без надежды и ожидания.

— Почему ты это делаешь? — спросил он.

Она криво улыбнулась.

— А кто еще будет?

И это он тоже понял.

Их взгляды соединились. На поверхности ее глаз, колебались зеленые тени ламинарии. Грудь Конна напряглась.

Почему в ее глазах отражается море?

Зазвенел дверной звонок.

Она опустила взгляд.

На мгновение, он задержал дыхание.

Нет, — подумал он. — Стой.

Но она уже прошла мимо него к двери.

— Должно быть, это Кэл или Мэгги.

В ее голосе прозвучало облегчение. Или, возможно, она просто была рада видеть брата.

Конн наблюдал за их приветствием, высокого, спокойного шефа полиции в мятой униформе, и высокой, спокойной школьной учительницы с садовой грязью на джинсах. Они не обнялись. Но их молчаливый обмен — его долгий, оценивающий взгляд, ее быстрая, обнадеживающая улыбка — показал их связь.

— Трогательно, не правда ли? — прошептала Маргред в ухо Конну. — Хантеры очень преданная семья.

Он осознал ее предупреждение.

— А ты, Маргред? — Мягко спросил он ее, женщину, которая когда-то была селки. — А куда распространяется твоя преданность?

Глаза ее расширились.

— Ну, моему мужу, мой господин, — сказала она и отошла.

Дверь снова открылась, и вошел Дилан с маленькой, темной, беременной женщиной, на которой собирался жениться. На шее у него был надет медальон, знак хранителя: три скрещенные спирали, представляющие землю, море и небо. Знак новой силы Дилана… и его долг перед его принцем.

В этот раз он не совершил ошибку, обращаясь к Конну по званию. Он сухо поклонился.

Конн кивнул в знак благодарности.

— Ну. — Женщина Дилана подняла голову, как птица, окидывая взглядом холл. — Я не знаю, как остальные, но я на ногах с четырех утра, и я хотела бы сесть.

Люси подпрыгнула.

— Конечно. Почему бы, нам не пройти в гостиную.

— На самом деле, Лу… — Медленный голос брата отстранил ее от двери. — Может быть, ты могла бы приготовить нам кофе?

— Я не… Чаю? — предложила она

— Чай было бы замечательно. Спасибо.

Она изменила направление в сторону кухни, пока остальные направились в темную гостиную.

Дилан включил лампу, отбрасывающую на стол лужицу желтого света.

— Так лучше.

Он обращался к свету? — гадал Конн. Или это он об отсутствии сестры?

Калеб встал спиной к стене и лицом к двери.

— Что ты ей сказал? — спросил он Конна.

Конн поднял брови.

— Очень немного. Хотя мне любопытно, почему вы не сказали ей больше.

— Она человек, — сказал Дилан.

— Также как и твой брат, — сказал Конн.

Маргред скрестила ноги, сидя на диване.

— Калеб столкнулся за меня с демоном. Он заслужил знать, кем я была. И кем была их мать.

— Молоко или сахар? — спросила Люси из холла, затаив дыхание.

От тишины воздух сгустился.

Они не хотели, чтобы она была здесь. Конн чувствовал их волнение, как живой, пульсирующий барьер, связывающий их вместе, оставляющий Люси одну снаружи.

Она это тоже чувствовала. Конн увидел, как красная волна охватила ее лицо.

Он уже понял, что ему нужно от нее. Ему был необходим отчет Дилана.

Но, все же, глядя на нее, ее покрасневшие щеки, ее мягкие, страдающие глаза, ему было почти жаль ее.

— Сахар, пожалуйста, — сказала Маргред.

Другая женщина, беременная, встала на ноги.

— Я помогу, — любезно сказала она.

Но Люси уже отступала, качая головой.

— Я сама.

— Почему бы, тебе не приготовить все на кухне, — предложил Калеб.

— Когда все будет готово, мы присоединимся к тебе.

Люси вздрогнула, а затем застыла, как раненое животное, которое не привлекает к себе внимание.